Воспоминания - Степан Тимошенко

Весной 1912 года мое материальное положение сразу улучшилось. Я уже упоминал, что результаты моих исследований по устойчивости сжатых пластинок применялись при проектировании судов русского флота. В 1912 году программы судостроения расширялись и я получил предложение быть консультантом по вопросам прочности на русских судостроительных заводах. Место это — не штатное и приглашение могло быть улажено властью директора заводов. На это предложение я согласился, так как оно требовало всего одной поездки в неделю на завод, хорошо оплачивалось и давало широкую возможность применения моей теории к решению ряда практических задач. Получил также возможность произвести серию опытов с моделями поперечных переборок (bulk head) запроектированных для новых дредноутов. К сожалению, результаты этих интересных опытов, как «секретные», никогда не были опубликованы.

Что касается моего самочувствия в продолжение этого переходного 1911-1912 года, то оно было неважно. Вначале я отнесся к моему увольнению довольно спокойно. Занялся приготовлением к печати моего курса и это заполняло весь мой рабочий день. В мае эта работа была закончена. Мы освободили казенную квартиру и для удешевления жизни переехали в деревню Рахны Подольской губернии, где поселились в простой крестьянской хате. Жить было неудобно. У меня не было угла, где бы я мог спокойно заниматься. Лето выпало холодное и дождливое. Деревенская жизнь при этих условиях производила гнетущее впечатление. В дождь на дороге невылазная грязь. В ясную погоду страшная пыль.

Подольская губерния черноземная, плодородная, тут растет прекрасная пшеница. По соседству с нашей хатой было великолепное имение Балашова с чудным парком и усадьбой. Хозяйство в имении хорошо налажено. А рядом живут крестьяне в самых примитивных условиях. Владелец нашей хаты видно был когда‑то зажиточным мужиком. У него под навесом еще стояли и повозки и земледельческие орудия, но ни лошадей, ни скота больше не было. Землю свою он сдавал в аренду. Прекрасный огород возле хаты страшно запущен, но благодаря плодородию почвы там среди сорных трав растут еще неплохие овощи. Жизнь этой семьи была самая примитивная. Порядка в ней не было никакого. Ни обеда, ни ужина часто совсем не готовили, брали кусок хлеба, а с огорода случайный огурец — вот и вся еда. Когда им попадали в руки деньги, и хозяин и его жена напивались до-пьяну. Они в деревне не были исключением. Я не раз видал по праздникам валявшихся на дороге в грязи пьяных мужиков и баб. Все это резко отличалось от того, что я видел в деревне во время моего детства. Деревня видимо разлагалась. Спокойствия не было. По соседству жил стражник. Он вероятно боялся за свою жизнь. По ночам он выходил из своей хаты с ружьем и стрелял в воздух, чтобы показать, что он бодрствует.

Правительство в то время готовило земельную реформу. Предполагалось выселить более зажиточных крестьян на хутора в расчете на то, что они составят консервативную часть населения, на которую правительство сможет опираться. Но малоземельные крестьяне от этой реформы не выигрывали. Это они впоследствии пострадали от большевистской революции и Сталинской коллективизации. Помню, под впечатлением деревни Подольской губернии я рисовал моим друзьям картину будущей русской революции. Предсказывал уничтожение помещичьих усадеб и истребление интеллигенции. Никто не принимал всерьез мои мрачные предсказания, но впоследствии действительность превзошла все мои пессимистические предположения.

Волнения, связанные с моим увольнением, усиленная работа по приготовлению к печати курса сопротивления материалов и неудобства деревенской жизни утомили меня. За лето мне не удалось сделать ничего нового. В Петербург я приехал в подавленном настроении. Нужно было искать квартиру для устройства семьи и в то же время было совсем неясно, каковы будут мои заработки. Главные занятия я нашел в Электротехническом Институте, где мне поручили читать курс сопротивления материалов. Взял также несколько часов занятий в Политехникуме. Занятия эти были по кинематике механизмов, а не по моей специальности и требовали утомительных поездок в Сосновку. Взял только для заработка и это меня угнетало. Неприятно было также попасть на положение начинающего преподавателя после независимого положения, которое я занимал в Киеве. Мне было тогда только 32 года, а казалось, под влиянием всех этих огорчений, что моя научная карьера уже закончилась и я не смогу вновь достигнуть лучшего независимого положения.

Я поселился на Аптекарском Острове против Электротехнического Института. Моим ближайшим соседом оказался физик Эренфест, с которым меня познакомил Иоффе. Эренфест по окончании Венского университета переселился в Гёттинген и там успешно работал по теоретической физике. Ему, как еврею, было трудно делать академическую карьеру в Германии и он решил отправиться в Россию, в Петербург, где после введения «Академической Свободы» заметно увеличился интерес к физике и группа молодых физиков во главе о Иоффе играла заметную роль в работах Русского Физического Общества. В эту группу вошел и Эренфест. Он был большой знаток новых течений в физике и прекрасный лектор. Его доклады всегда привлекали большое количество слушателей.

Получить профессуру или хотя бы преподавательское место ему не удалось. В то же время он видимо любил преподавать и объяснять и мы условились встречаться по утрам в ботаническом саду, где в это время обычно не было посетителей и где на чистой поверхности снега можно было выполнять палочкой нужные чертежи. Тут он мне прочел ряд лекций по новым тогда вопросам, таким, как теория относительности и теория квантов.

Весной 1912 года снег в ботаническом саду стаял, лекции прекратились, Эренфест получил профессуру и покинул навсегда Россию.

К концу 1911-1912 учебного года положение вещей значительно улучшилось, улучшилось и самочувствие. Я опять успешно занялся научной работой и кроме того сделал ряд докладов в обществе инженеров технологов. В Петербурге существовала большая промышленность, много заводов и на мои вечерние доклады явилось немало инженеров практиков. Меня заняли эти доклады и я тогда же подготовил и напечатал существенные части этих докладов под заглавием «Вопросы прочности в турбинах».

Поездка в Англию

Настало лето 1912 года. Трудно было оставаться в Петербурге и вот, взявши из банка премию Журавского, мы отправились заграницу. Бо́льшую часть лета мы провели в Сильваплана, Верхнем Энгадине(Швейцария). Жили в отеле Корвач. Хозяйка рассказывала, что когда‑то Ницше жил в ее доме и показывала в гостиной старое кресло, на котором философ любил сидеть. Мы встретили тут Деппа, профессора Петербургского Технологического Института. Он приезжал в это место уже 20 лет подряд и был от него в восторге. Нам же Сильваплана сначала не понравилась: почти никакой растительности кругом, а главное — холод, к которому мы были совершенно неподготовлены, не имея ни теплого белья, ни теплой одежды. 20‑го июля, помню, тут выпал глубокий снег. Дома, зимой, в глубоких калошах и теплом пальто мы снегу не боялись, но ходить по снегу в летнем костюме — это совсем другое дело. А главное в отеле и не думали топить, да еще держали окна открытыми. Несколько дней нам пришлось плохо, по потом мы попривыкли и погода потеплела. Стало веселей и я уже мог заниматься.