Картина Черного человека - Наталья Николаевна Александрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот как хотите, а я ни на грош не верила, что картина — не та и вообще замешалась тут случайно.
Нет уж, раз судьба столкнула меня с этой необыкновенной картиной, то не могла она просто так исчезнуть, как-нибудь-да проявится еще. И, судя по словам чокнутой старушки, проявится очень скоро.
— Так что там с картиной? — Я достала из кармана карамельку, которая завалялась там после визита к Петровне, и угостила специалистку по «вампиритянам».
Та очень обрадовалась и мигом запихнула конфету в рот.
— Ну да, ей прислали в подарок картину, — она скривилась, не зря Петровна говорила, что «мечты» слишком кислые. — Якобы от благодарного больного…
— Якобы? — вскинулась я, поскольку очень уж похожая была ситуация — картина в подарок.
— Ну да, конечно! Какой больной мог чувствовать к ней благодарность? Она ведь буквально высасывает из всех окружающих энергию… то есть высасывала.
Розовая старушка немного помолчала, придвинулась ко мне еще ближе и снова зашептала:
— Они ведь меня не замечают, поэтому я могу подобраться близко и все вижу и слышу. Так вот ей утром принесли посылку, и при ней — письмо. Якобы от благодарного больного. Она его вслух прочитала, так что я все слышала. «Посылаю эту картину в знак благодарности старшей сестре Акулининой, благодаря которой я смог исцелиться и стать полноправным членом общества!» Вот как, я все точно запомнила! Слово в слово! — она гордо взглянула на меня.
— А потом что было?
— Потом-то самое интересное и началось! Значит, прочитала Акула это письмо и с гордостью огляделась. «Вот как! — припечатала. — А мне еще некоторые говорят, что с больными нужно обращаться мягче! Нет, с ними нужна твердость, только твердость! И даже, я не побоюсь этого слова, оправданная жестокость! Как сказал великий итальянский психиатр Бестолоцци, человека надо не лепить, а ковать! Особенно душевнобольного!»
— Круто! — не удержалась я.
— Точно! И вот она спрятала письмо в карман и распаковала картину… Тут-то все и случилось.
— Что случилось? — спросила я, поскольку моя собеседница погрузилась в таинственное молчание.
— Тс-с! — прошипела она и, показав на что-то глазами, поспешно надела свою шляпу.
Я проследила за ее взглядом.
Мимо нас по дорожке шел мужчина средних лет в голубой медицинской униформе.
Он скользнул взглядом по моей соседке, которая замерла с бессмысленным выражением лица. Пожалуй, она сейчас действительно напоминала сыроежку.
Медик покосился на меня и прошел мимо.
— Так что случилось, когда медсестра распаковала картину? — напомнила я.
— Он ушел? — прошептала женщина, не разжимая губ.
— Ушел, ушел!
— А случилось, что она закричала диким голосом: «Пауки! Пауки! Всюду пауки!» Потом завизжала, как пароходная сирена, подбежала к окну и выпрыгнула в него. Там вроде и не так высоко, третий этаж, но она прыгнула как в воду, головой вперед, и умерла на месте…
Она выразительно взглянула на меня и добавила таинственным голосом:
— А самое главное, никаких пауков на той картине не было!
— А вы ее видели? — заинтересовалась я.
— Видела, видела! — прошептала соседка, придвинувшись ко мне вплотную. — Никаких пауков! Ни одного!
— А что же там было? — спросила я, стараясь не выдать свой острый интерес.
— В том-то все и дело! Там было нарисовано приземление летающей сковородки!
— Чего? — переспросила я.
— Ну, это вроде летающей тарелки, только с ручкой. На картине эта сковородка приземляется на лесную поляну, и из нее высаживаются они, вампиритяне…
— Вот как? Вы уверены?
— Конечно уверена! Я ведь эту картину видела своими глазами, вот как вас! Когда она в окно сиганула, все побежали — кто к окнам, кто вниз, а я тут картину и рассмотрела. Точно, вампиритяне там были, много-много. Там в летающей сковородке как раз дверь открывалась, и они оттуда так и сыпались… Поэтому Акула и выбросилась из окна — она подумала, что их тайна раскрыта.
Старушка опасливо огляделась по сторонам и добавила:
— Так что теперь главное, чтобы они не поняли, что я видела ту картину. Иначе они меня и правда превратят в настоящий гриб. И хорошо еще, если в ядовитый, а если в съедобный? Я не хочу, чтобы из меня приготовили грибной жульен или солянку!
— А куда же делась та картина? — поинтересовалась я.
— А, заведующий распорядился выбросить! На помойку! Нечего, говорит, такую гадость в больнице держать, у нас больные и так с неустойчивой психикой!
«Интересно, что он увидел на картине? — подумала я. — Но уж наверно не пауков, а если и пауков, то ничуть их не испугался. А эта самая медсестра, значит, пауков боялась. То есть была у нее в жизни своя история».
Вдруг моя собеседница торопливо поправила свою шляпу и испуганно замолчала.
Я оглянулась и увидела, что к нам по дорожке приближается худощавая, коротко стриженная женщина в медицинской униформе. Проходя мимо нашей скамейки, эта особа подозрительно взглянула на мою собеседницу. Но та сидела неподвижно, глядя перед собой пустым, ничего не выражающим взглядом.
Я снова поймала себя на том, что сейчас разговорчивая старушка была удивительно похожа на огромную розовую сыроежку.
Стриженая пристально посмотрела на больную. Та не шевелилась и даже, кажется, не дышала. Медсестра явно успокоилась и прошла мимо, но моя соседка все еще не шевелилась.
Я решила, что на сегодня с меня достаточно общения с говорящими грибами, встала и пошла в глубину территории.
По дороге я размышляла.
Опять на моем пути возникла злополучная картина — и снова она послужила причиной смерти.
Как и в первом случае, эта картина была подарком… смертоносным подарком. Она принесла смерть Анне Павловне и медсестре с говорящей кличкой Акула.
Правда, между этими двумя случаями были еще двое пострадавших — Петровна и Поганец, но это, как говорится, сопутствующий ущерб. Кроме того, эти двое остались живы… а Анна Павловна и медсестра по кличке Акула погибли, видимо, потому, что именно им предназначался смертельный подарок… то есть это были два хитро продуманных убийства…
И еще кое-что связывает эти два убийства.
Их связывает эта больница, психиатрическая клиника имени Скворцова-Степанова. Ведь Карина Фиолетова, которую перед смертью вспомнила Анна Павловна, лежала в этой больнице незадолго до самоубийства. А вторая жертва, старшая медсестра Акулинина, работала здесь…
Да, но работала ли она в то время, когда в больницу привезли Карину? И была ли она связана с больной Фиолетовой? Ведь тридцать лет прошло, а это срок немалый…
Моя недавняя собеседница, любительница сыроежек и подберезовиков, сказала, что Акула работает в «Скворечнике» очень давно. Но «очень давно» — понятие растяжимое…
Как бы узнать это более точно?
Первый, кто пришел мне в голову, был,