Враг за Гималаями - Юрий Брайдер

— Пусть выметается, — милостиво разрешил Донцов.

— Спасибо, большое спасибо! — обрадовался фотограф. Вернулся он гораздо быстрее, чем ожидал Донцов (видимо, держал деньги не где-нибудь в укромном месте, а прямо под матрасом), и предъявил две сотенные бумажки, соответствующие тем, что пропали из сейфа «Теремка».

Теперь уже не оставалось никакого сомнения, что это именно Тамарка-санитарка, ныне переименованная в Дуньку, наказала братьев Гаджиевых, положив тем самым начало еще одной криминальной войне. На этих зеленых банкнотах, возможно, еще оставались отпечатки ее пальцев, хотя срок их жизни на хорошей плотной бумаге не так уж и велик.

Тут все было ясно. Но причины, заставившие вчерашнюю вьетнамскую эмигрантку жаждать смерти коматозника Олега Наметкина, по-прежнему оставались тайной за семью печатями… Впрочем, ее причастность к убийству еще надо было доказать.

— Поосторожнее с этими деньгами, — сказал Донцов. — Возможно, кто-то из бывших хозяев продолжает их искать. Если засветитесь, вас не пожалеют.

— А вы возьмите их себе, — охотно предложил фотограф. — Как вещественное доказательство.

— К делу, которое я расследую, они отношения не имеют.

— Ну тогда просто так возьмите. В компенсацию за хлопоты. — Фотограф заерзал на табуретке. — Я все равно к ним не прикоснусь.

«А если и в самом деле взять. — подумай Донцов. — Что здесь такого? За Марусю надо расплачиваться, да и расходы впереди предстоят немалые. Цимбаларь взял бы, не задумываясь…»

В беседе наступила неопределенная пауза. Донцову вдруг припомнилась пословица «Лучше с умным потерять, чем с дураком найти». Нет. устраивать какие-либо гешефты с этим скользким типом не стоит. Себе дороже будет.

— Заберите деньги. — сказал он сквозь зубы. — Быстро. И впредь в такие игры не играйте.

— Понял. — Фотограф накрыл деньги пустой сковородой и, как за спасательный круг, схватился за початую бутылку. — Можно?

— На здоровье.

— Красивый у вас… эксперт. — сказал фотограф, сглотнув. — Мне бы такую в модели.

— Поговорите, авось и согласится. Почему Дуня ушла от вас?

— Она ничего никогда не объясняла. Приходила и уходила, когда хотела. Заказала себе собственный ключ от дверей.

— По-русски хорошо говорила?

— Лучше нас с вами.

— А по-вьетнамски?

— Наяву никогда.

— Что значит — наяву?

— Во сне она частенько бормотала что-то такое… бям-тям-пям… А больше никогда. Во сне она вообще сильно менялась.

— Во сне все меняются, — пожал плечами Донцов. — Ничего удивительного.

— Нет, тут совсем другое дело. Поясняю на примере. Я все же мужчина. — Фотограф передернул пухлыми плечами. — И ко всякой экзотике неравнодушен. Однако все мои попытки сблизиться встречали со стороны Дуни резкий отпор. А вот со сна, в полудреме, она была совсем другая. Ластилась, мурлыкала, готова была отдаться, но, проснувшись окончательно, немедленно прогоняла меня. Как будто надевала на себя совсем другую личину.

— По-моему, это несущественно… Своих вещей она здесь не оставила?

— Абсолютно ничего. Ни пылиночки. Я даже сам удивился. Пустые флаконы из-под шампуня и то с собой унесла.

— Добавить ничего не хотите? — спросил Донцов, заслышав, как в гостиной Цимбаларь начинает насвистывать марш «Кавалерийская рысь», что означало: пора сматываться. Наверное, пришло время сдавать обратно Марусю.

— Добавить… добавить. — Фотограф задумался. — Вы хотите ее арестовать?

— Не исключено.

— Будьте осторожны. Она — оборотень. — Сделав такое в высшей степени неожиданное заявление, фотограф немедленно хлобыстнул третий стакан.

— Как это понять? — Донцов, уже успевший встать с табуретки, застыл посреди кухни.

— Как хотите, так и понимайте. Я свое слово сказал. Только она оборотень не обликом, а, так сказать, натурой… внутренним содержанием. Опять же обратимся к примеру. Я в Штатах немало лет прожил, английский язык в совершенстве знаю, но любой коп или даже уличный попрошайка легко определял, что я чужой. А она год назад прибыла сюда из глухой вьетнамской провинции, и сразу стала как своя. За исключением мордашки, конечно. Так легко обыкновенный человек к незнакомой жизни не приспособится. Поэтому я и говорю — оборотень она. Хотя людям зла не причиняет.

— Теперь уже причиняет. — сказал Донцов.

ГЛАВА 11 ДЕНЬ УДАЧ И РАЗОЧАРОВАНИЙ

Утро началось с неприятной новости. Кондаков как ушел вчера еще до полудня на поиски связей с азиатскими мафиози, так и не вернулся. Уже скоро сутки, как он не появлялся ни на службе, ни лома. И даже вестей о себе не подавал, что на него было совсем непохоже.

Многочисленная родня ветерана уже вовсю теребила руководство отдела, хорошо хоть, что до полковника Горемыкина этот слушок не успел дойти.

— Вот будет номер, если нашего деда в какой-нибудь опиумокурильне прикончили. — сказал Цимбаларь.

— Плохо ты его знаешь, — возразил Донцов. — Павла Фомича голыми руками не возьмешь.

— Голыми руками, может, и не возьмешь, а голой бабской дразнилкой — запросто. Он, между прочим, хоть и бывший марксист, но человек весьма страстный. Я это не понаслышке знаю. Подсунь ему какую-нибудь вертихвостку — сразу клюнет. А азиатские марухи не нашим чета. Они этот перепихнин с самого детства изучают. Как у нас домоводство. Больших высот в своем деле достигли. Любого бугая могут до смерти затрахать, а не то что дедушку, износившегося на службе отечеству.

— Ты заранее не паникуй. Еще, как говорится, не вечер. Вдруг и появится.

— Хрен он появится! — воскликнул в сердцах Цимбаларь. — Пропадет, как ягненок в волчьем логове. Мясо на фарш пустят, из шкуры кошельков наделают. Азиаты, одно слово. Давай никому не скажем, что мы к этому делу причастны. Дескать, действовал по личной инициативе. Пропал по собственной вине.

— Нельзя так, — покачал головой Донцов. — Мы его в эту историю втравили, нам его и выручать. Если к обеду не появится, отправимся на поиски. Пройдем по всей предполагаемой цепочке от начала до конца. Не может такого быть, чтобы где-нибудь следов не осталось.

Однако проблема, к счастью, вскоре разрешилась сама собой. Снизу позвонил дежурный и сказал не без издевки:

— На улицу выйдите. Вас там за углом дружок поджидает.

— Почему за углом? — удивился Донцов.

— Потому что за угол держаться можно, — ответил дежурный. — А на ровном месте ноги разъезжаются. Еще скажите спасибо, что я на вас начальству не настучал.

— Ничего себе! — присвистнул Цимбаларь, слышавший весь этот разговор. — Дает дедуся стране угля.

За углом стояли два глянцево-черных внедорожника, здоровенных, как автобусы. Тонированные стекла не позволяли разглядеть тех, кто находился внутри. Однако стоило только Донцову и Цимбаларю приблизиться, как дверцы машин распахнулись, причем все сразу.

«Как начнут сейчас из автоматов в упор палить!» — осенила Донцова запоздалая мысль, но, паче чаянья, все обошлось. Из машин на них пахнуло не пороховой гарью, а банальным перегаром.

В ближнем джипе находился Кондаков, пьяный вусмерть даже на первый взгляд, и несколько пожилых азиатов в одинаковых серых костюмах, с одинаковыми непроницаемыми физиономиями и с одинаковой стрижкой.

Различить их можно было следующим образом: у одного татуировки покрывали все открытые части тела, кроме лица, у другого щеку уродовал глубокий рваный шрам, a у третьего отсутствовали как татуировки, так и шрамы. За рулем находился еще один уроженец Юго-Восточной Азии, но этот выглядел помоложе, и авторитетом среди соотечественников, судя по всему, не пользовался.

Задняя машина была набита девушками — очень маленькими, очень симпатичными и опять же очень-очень одинаковыми.

Каждая из них соответствовала представлениям Цимбаларя об идеальной партнерше для чувственных утех. Марусе с привокзальной площади они были по титьки.

— Салют. — через силу выговорил Кондаков. — Устал. Р-ра-ботал всю ночь. Им-мею обнадеживающие результаты.

— Заметно, — отозвался Цимбаларь, который мог бы и не мешаться в разговор старших офицеров. — Налаживали сексуально-культурные связи с зарубежьем?

— Н-не только… Вот хочу представить. — Он сделал рукой широкий жест, попутно задев боковую стойку машины. — Оч-чень хорошие люди… Пламенные патриоты своей родины. И большие поклонники нашей. Товарищ То ранен при бомбежке Хайфона. Товарищ Те боролся с антинародным режимом в подполье. Товарищ Нгуен также пострадал от сайгонской клики. Просидел в ее застенках десять лет за экс-про-приацию банков.

Все товарищи, включая оставшегося без представления водителя, дружно закивали.