Кровавые Ангелы: Омнибус - Джеймс Сваллоу

Я сжимаю кулак. Пение превращается в сдавленный вой от невообразимой боли. Раздается звук, напоминающий хруст переламываемых сухих веток. Это его скелет превратился в пыль.

Стон прекращается. Я бросаю на пол комок превращенного в лохмотья керамита и поворачиваюсь к окну. Фасад, по которому вёл огонь «Неудержимый», превратился в груду дымящихся развалин. Из окон дома напротив вырывается струя пламени огнемёта. Я слышу грохот болтеров. Секунды спустя тела летят вниз на улицу. С засадой покончено.

Я оглядываю уровень улицы. «Флегетон» повреждён, но может двигаться. Альбинус стоит рядом с танком, урчащим на холостом ходу, в ожидании меня. «В чём дело?» — спрашиваю я.

— Брат-сержант Салеос погиб.

Командир «Флегетона». «Его геносемя?»

Альбинус качает головой: «Я не смог спасти его. Он получил прямое попадание».

Тяжкая утрата. Одна из тех, за которую Освященные расплатятся сполна. «Сколько еще?»

— Одиннадцать, — он открывает нартециум, встроенный в его перчатку. Он показывает мне шесть цилиндров, содержащих драгоценное наследие наших погибших братьев. Остальных ракеты разнесли на части, нечего спасать.

Само существование Освященных является поводом для ведения войны на уничтожение. Но теперь они заслужили особый гнев.

Тела их станут погребальными кострами для них самих.

Мы идём дальше. Мы поворачиваем за угол, жаждущие крови. И мы её получим. Освященные возвели баррикаду на нашем пути. «Флегетон» вырывается вперед, словно его дух машины жаждет мщения за нанесённые увечья. Его смонтированное спереди лезвие снесёт баррикаду, но ярость танка не дожидается столкновения. Пушка «огненный шторм» дает волю его гневу. «Флегетон» говорит на языке огня. Название подходит орудию. Это не просто огненный шквал омывающий баррикаду. Это горизонтальный вихрь, обрушивающийся с разрушительной силой солнечного пламени. Он убивает, плавит и испаряет. Силовая броня не способна противостоять ему. Предатели, защищавшие баррикаду, обратились в пепел.

А что за баррикадой? За ней узкие улицы, петляющие и разветвляющиеся, мы приблизились к границам старого города Векайры. Здания ещё более обветшалые и потрепанные временем. От дорог остались только лоскутки покрытия. Мы стоим на перекрестке, и только проспект, уходящий вправо, достаточно широк для прохода бронетехники.

Квирин осматривается: «Если все мы пойдем дальше тем же путем…» — начинает он.

— Мы заслужим то, что случится, — заканчиваю я. Плотная концентрация войск в столь стеснённых условиях лишит нас возможности маневра.

В конце концов, у Освященных такие же проблемы.

— Объявите о нашем присутствии, — говорю я. Танки посылают шквал снарядов вперёд по пути нашего наступления. Фасады взрываются и обрушиваются. Пыль и дым, наши вестники, заполняют улицы. Мы разделяем свои силы, как и ранее, переходя к повзводным построениям. Гибкие, адаптирующиеся отряды разрушения, мы устремляемся в лабиринт узких улиц, лежащий перед нами.

Освященные встречают нас. Мы сражаемся квартал за кварталом, дом за домом. Сражение идёт злобное, уродливое, дикое. В этом лабиринте насилия будет легко сбиться с пути и потерять направление нашего наступления. Но судьбу не обманешь. Квирин ведёт нас к центру города, его видение тянет его и роту всё ближе, с всё возрастающей скоростью. «Сюда», — кричит он на каждом перекрестке. Я не нуждаюсь в его указаниях. Я вижу наш путь так же ярко, но мое виденье темнее, чем его, в принципе. Мы пойманы водоворотом энергий, и будем погружаться, пока нас не разобьет на куски о скалы мученической судьбы. Я не могу предугадать природу бедствия, ждущего нас, но я чувствую, что оно определенно есть. Оно набирает силу по мере нашего приближения. Уже сейчас, я слышу отдаленное эхо жестокого демонического хохота.

Почему я так упорно сражаюсь в этом роковом бою? Потому что мои братья сражаются так же непримиримо. Столь много связей с друзьями Кровавыми Ангелами проржавело и оборвалось за годы, после моего воскрешения, что едва ли можно сказать, что мы всё ещё на одной стороне реальности. Место, где я существую (я не могу сказать «живу», потому, как не уверен в этом), это царство неизбежной смерти, постоянное пребывание в разрушении. Мой дар, моя сила, в конце всего будут только они.

Ну и вот сейчас. Метр за метром, дверь за дверью битва бушует. Древний город, такой величественный в своей застывшей трагедии, сравнивается с землей. Здания обрушиваются, их фундаменты сносит артобстрел. Улицы превращаются в горы щебня. Я прорываюсь сквозь пару предателей, и заворачиваю за угол со своим отрядом. Мы вырываемся на разбитую местами дорогу, уходящую прямо от нас минимум на пятьсот метров. На дальнем конце улицы другой наш отряд появился из лабиринта перед нами. Когда они вступают в схватку с противником, мощный взрыв сотрясает основание башни, нависающей над ними. «Братья!» — кричит Альбинус, но их время вышло, так что его крик — не предупреждение, это скорее вопль скорби. Здание делает полный оборот вокруг своей оси, прощальный пируэт, и падает, погребая под собой как Кровавых Ангелов, так и Освященных.

Мы взбираемся по щебню. Над нами кипит битва за господство в воздухе. Освященные выставили против нас два осквернённых «Громовых ястреба». Оба они красные от засохшей крови, а формы искажены струпьями. Они ограничены в маневре своими размерами, и могут использовать лишь широкие просветы между зданиями. С небес на наши войска обрушивается огненный дождь. Один шквал проходит по нам, пока мы находимся на открытой местности. Мы ныряем в укрытие из обломков камней, спасаясь от сильного взрыва. В горе мусора появляется кратер, взрыв уничтожает также и брата Баеруса. Оставшиеся в живых ползут к другой стороне обрушенной башни, в каньон улиц. Метрах в ста перед нами находится группа из примерно двадцати Освященных. Они ждут, когда «Громовой ястреб» сделает еще заход на нас, он всё ещё слишком высоко, чтобы мы могли его достать.

Навстречу ему устремляется «Штормовой коготь» «Величие войны». Наша машина меньше, более юркая, «Величие» маневрирует между шпилями в паре улиц от нас, обстреливая «Громового ястреба» снизу из сдвоенных лазерных пушек. Разгневанный пилот «Громового ястреба» бросает свою машину вслед за «Величием» в самую чащу башен. «Величие» закладывает вираж вправо, в сторону громадного жилого блока, корпус здания кажется приземистым, хотя оно выше окружающих его башен. Две машины несутся как кометы. В последнюю секунду двигатели с управляемым вектором тяги, установленные на «Величии» поворачиваются, их сопла внезапно нацеливаются вперед по диагонали. Мгновение спустя штурмовик уносится вертикально вверх.

Машине Освященных такой трюк не по силам. Она врезается в здание, алхимия войны превращает её в гром и пламя. Горящие обломки вперемешку с телами падают вниз на улицу. Теперь наступает очередь «Величия войны» пройтись над улицей на бреющем полете. Она летит низко, установленные по бокам тяжелые болтеры разрывают Освященных на куски.

Мы не останавливаемся. Мы бьёмся с врагом беспрерывно. Даже если придется обратить всю планету в пепел, мы не остановимся, пока не уничтожим врага полностью.

Мы сражаемся насмерть, загоняя самих себя в пасть судьбы. И я знаю, почему мы сражаемся. Предатели должны быть уничтожены. Нет никаких сомнений или вопросов касательно этой цели. Но вот чего хотят от Паллевона Освященные? Почему они с такой свирепостью пытаются остановить нас? Я чувствую ужасную иронию, притаившуюся в центре этой войны.

Пусть будет так. Передо мной теперь долг, заклятые враги, битва. И «красная жажда». Мои братья думают, что я сделан из куска льда. Возможно, могильный холод и заменил мне душу. Между тем, они ошибаются, считая, что «изъян» был вычищен из моей сущности. Я чувствую его. Я знаю, что такое «жажда». Мне ведома опустошающая бездна «чёрной ярости». Они не оставили меня.

Но есть и кое-что ещё, не правда ли? За «жаждой», за «чёрной яростью», не голод ли это, который ещё темнее, древнее, больше. Тот, что поглощает всех остальных, может он приберег меня для себя. Не он ли это?

Нет. Я отвергаю его. Я отказываю ему. Я устремляюсь в яростные объятья битвы, насыщая свою ненависть кровью врагов. Я ликую, посреди выпущенного на волю холокоста варпа, холокоста, который есть не что иное, как проявление моей воли сокрушающей плоть.

Противник предается актам бессмысленного богохульства. Силы Освященных занимают позиции в соборе, нависающим над площадью, которая когда-то была огромной относительно храма, но впоследствии была застроена комплексами Министорума. Храм является реликвией, он уже был древним, когда история Паллевона остановилась. Он явно из времён ранних вероисповеданий человечества. Ему следует воздавать почести. Это — завещание, выражение веры, которое само по себе стало святым. Его осквернение — это непоправимая трагедия. Предатели появляются на паперти, посылая нам в качестве приветствия шквал масс-реактивных снарядов. Мой отряд прижат огнем. Фраг гранаты падают в середину нашего построения. Брат Мерихем получает прямое попадание, шрапнель разносит его мозг. На доли секунды мы выбиты из сражения.