Анимист - Ив Форвард

– Да, пожалуй, – нахмурившись, сказал Алекс.

– В основном, – добавил Темит.

Сначала Алекса мучили сомнения – насчет этичности замысла, – но, в конце концов, дикие крысы были паразитами, и в колледже Алекс сам убил немало. Главным образом его заботило то, что они с Пылинкой могут подхватить какую-нибудь болезнь, переносимую крысами; поэтому он принял все меры, чтобы избежать прямого контакта с ними. Он не будет тратить время на проулки и узкие боковые улицы, где крысы смогли бы догнать его. Главных улиц будет вполне достаточно. Теперь Алекс шел по этим главным улицам, и покрытая шерстью толпа позади него неуклонно росла.

Через некоторое время Пылинка начала проявлять признаки

замешательство потрясение

когда крыс, с которыми она связалась, стало слишком уж много для такой малышки; но тут чудовищные размеры стаи начали работать на нее. Крысы преодолели обычные страхи и инстинкты, и разумы полчищ грызунов просто слились в одно целое. Вскоре Алекс ощутил, что анима больше занята тем, чтобы не дать крысам просто нестись веселой толпой, радостно уничтожая все на своем пути. Он чувствовал возбуждение, власть над другими существами, исполняющими его волю, и понимал, что этим успехом обязан собственной силе, собственному таланту, направленному и усиленному анимой. «Что бы подумали мои наставники, если бы видели это? – думал он. – Не потому ли они считали, что меня стоит купить? Гордились бы они этим?»

Он быстро отогнал эти мысли и заставил себя сосредоточиться на Пылинке.

Петляя по городу, Алекс снова пересек реку, заметив, что поток воды превратился в тонкую струйку, обнажив берега ниже облицованных камнем набережных. Поток крыс хлынул за ним на узкий мост; их было так много, что они бежали по спинам друг друга. На улицах при его приближении горожане с радостными криками высовывались из окон, а потом отскакивали, видя поток крыс, изливающийся из кустов и стогов, со стропил и деревьев, из-под конюшен и столов. А дудочка продолжала играть, и дудочник шагал, полный уверенности, музыки, волшебства и силы, не глядя по сторонам, не оглядываясь назад.

Парад разносчиков заразы достиг обращенного к морю моста с воротами, но вместо того, чтобы перейти мост, дудочник соскочил с облицованного камнем берега почти пересохшего канала и спустился на скользкие от водорослей камни. Крысы последовали за ним; живой поток стекал по высоким скользким берегам, а все новые и новые паразиты изливались из давно забытых канав и уголков под мостами. Другие, усталые и мучимые жаждой после долгой дороги, жадно пили воду, текущую тонкой струйкой по руслу канала, стряхивая капельки с усов. Некоторые отщипывали водоросли или хватали лапками выброшенных на берег головастиков, откусывая кусок-другой. Дудочник вскочив на заросшую мхом статую, которую столкнули с моста несколько веков назад, в последний раз пронзительно свистнул и обернулся.

И замер, широко открыв глаза.

Перед ним расстилался огромный шевелящийся ковер из черных и бурых лоскутков; от жара прижавшихся друг к другу тел в прохладный воздух поднимался пар. Толпа крыс, скопище крыс, океан крыс. «Очарованная» затонула бы под их весом. В воздухе стоял сильный мускусно-аммиачный запах. Его дыхание пресеклось, дудочка умолкла, и во внезапно наступившей тишине он услышал вибрирующее шуршание – дыхание сотен тысяч носов, скрежет сотен тысяч зубов, шорох шаркающих лап и волочащихся хвостов, дрожащего меха и когтей. Блестели на непривычном солнечном свете глаза – ониксы и рубины, сверкающие на фоне темно-коричневых и черных шкур, – все сосредоточенные на нем.

Алекс, дрожа, смотрел на них. Внезапно юноша почувствовал себя очень юным и очень глупым; он вспомнил шторм на море и странную слабость, какую ощущаешь при столкновении с чем-то невообразимо более древним и сильным, чем ты сам, с чем-то, что нельзя постичь, а можно только бояться и уважать. Вот жизнь, сила и живучесть природы в ее чистейшей форме: выживать, размножаться, реализовываться. Биение миллионов сердец, казалось, трепетало в его груди. Это невозможно уничтожить, невозможно подчинить, невозможно победить. Это можно сломить и оттеснить, но эта бездумная воля, сильнее ловушек, яда, огня и воды, останется и будет возвращаться снова и снова – выжив, став сильнее и хитрее, когда ты и твои потомки давно уже обратятся в прах. Сила, текущая через руку и разум анимиста, – волшебство. Сила повелевать… сила уничтожать.

В ушах стоял рев, по лицу хлопнула веревочная лестница. Крысы опомнились и, охваченные паникой, кинулись в разные стороны, но было поздно. Алексу хотелось крикнуть им: «Прыгайте! Бегите! Спасайтесь!», но горло мучительно сжалось, и он не смог издать ни звука. Рефлекторно схватился за лестницу и почувствовал, как его тянут вверх.

По каналу хлынула вода: выше по течению открыли шлюзы. Не разделенные больше на два обегающих город потока вздувшиеся воды бросились вперед, как покрытые грязью звери; когтистые водяные коты набросились на скопище крыс. Подхваченные течением крысы бились, плыли, карабкались и цеплялись друг за друга. Крысы отчаянно цеплялись за камни берегов, за сваи мостов, но вода поднималась быстрее, чем они успевали залезть, крохотные коготки разжимались, и крыс затягивало в бурлящую пену. Некоторые вцеплялись в подхваченные течением ветки и доски; многие пытались влезть на эти ненадежные опоры, которые, крутясь, проплывали мимо или тонули под неожиданной тяжестью. Когда Алекса вытягивали наверх, он заметил одну, вцепившуюся в сваю моста; он встретился взглядом с полными ужаса глазами-бусинками и вспомнил грыза, пытавшегося выбраться из ямы при приближении быка. Плеснула стремительная волна, и крыса исчезла.

В памяти Алекса внезапно ожило воспоминание о ревущей воде, ее плеске и тяжести, о том, как она заполняет рот, горло и легкие холодным огнем, душащим крик. Нужен воздух, но его нет. Слепящая пена заполняет уши, заливает глаза, жжет легкие. Жестокие волны швыряют и затягивают в удушающие глубины агонии; небо – невозможно далекий мерцающий сон, вода – неотвратимый кошмар со всех сторон.

Чьи-то руки перетащили Алекса через парапет моста, но он не мог отвести взгляда от яростной воды, смывающей с камней и утаскивающей под мост последних уцелевших. Расталкивая зевак, он перебежал через мост, чтобы посмотреть на другую сторону; за городскими стенами поток, раздувшийся от маленьких тел, вырывался из канала и через край утесов обрушивался на зубчатые скалы и прибой, лижущий отполированные морем камни. В ушах звучали миллионы недоступных слуху тоненьких воплей. На мосту двое замковых стражников, бросивших ему лестницу, и ухитрившийся оказаться поблизости Темит уставились на него.