Мщение Баккара - Понсон дю Террайль

Цампа приблизился к картине, изображавшей свадьбу, и нажал пружину. Полотно вторично поднялось вверх. Но на этот раз церковь была наполнена народом. У алтаря, на коленях, стоял молодой человек, держа руку Концепчьоны, священник шел соединить их. Рокамболь узнал этого человека. Это был маркиз де Шамери — настоящий, тот, который, по мнению Рокамболя, сделался добычей рыб.

Португалец опустил картину.

— Не будем мешать церемонии, — проговорил он. Рокамболь чуть не упал.

Цампа опять заговорил, смеясь:

— Понимаешь, дружище, что в конце пьесы всегда все объясняется; я узнал это в мелодрамах, которые видел в Париже, в разных театрах. Мы уже кончаем пьесу, и я поведу тебя теперь за кулисы. Маркиз де Шамери — не ты, а другой, настоящий, который женился на Концепчьоне, — не был убит, как и я.

Я вынул боевые заряды из твоего револьвера точно так же, как и вынул пули из своих пистолетов. Он упал в море так же, как и я в пропасть, вскрикнув. Это было у нас условлено. Я притворился мертвым, лежа на траве, а он выплыл на берег. Ты знаешь, что ночь была темна… Маркиз де Шамери преспокойно приплыл на берег, где жила Концепчьона. Гм, ты знаешь, что девица такого происхождения, как Концепчьона, узнав, что она чуть не вышла замуж за такого мошенника, убийцу, как ты, должна была сделаться женщиной, жаждущей мщения. Уверяю тебя, — прибавил португалец, смеясь, — что она с удовольствием написала письмецо, чтобы поймать тебя в ловушку.

Последние слова ясно доказали Рокамболю, что он погиб…

Он понял, что он не только должен потерять Концепчьону, наследство де Салландрера, свой титул и свое ложное имя, но и возможность спастись от врагов.

Он стал чувствовать страх, какого никогда не чувствовал; ноги его подкосились, зубы защелкали, и он произнес: «Пощади», — как это случилось прежде в павильоне на берегу Марны в присутствии графа Артова и Баккара. Но Цампа, пожав плечами, надавил на другую пружину, находившуюся под картиной, изображавшей инквизицию. Монахи продолжали раздувать жаровню. Они были уже без ряс, и обезумевший Рокамболь узнал в них палача и двух его помощников.

Позади них стояло четвертое лицо; при виде его он вспомнил стих Данте, написанный на дверях ада: «Оставь надежду навсегда».

Это четвертое лицо была женщина — женщина, одетая в черное, как судья; это была та женщина, которая уже наказала сэра Вильямса на корабле «Фаулер». Это была Баккара!

Убийцы иногда падают в обморок на скамьях гласного судьи, но они часто повинуются в час их казни чувству принужденной храбрости, заменяющей настоящую и дающей им силу хорошо умереть, как они говорят.

Рокамболь предался припадку этой притворной энергии, поднял голову, отступил на шаг назад, измерил графиню Артову взглядом и сказал ей с насмешкой:

— Ах! Я знал, что вы помогали этому человеку… у него не хватило бы духу скрутить меня.

— Рокамболь, — отвечала Баккара медленно, — не смейтесь, не богохульствуйте… Час наказания настал для вас!

— А-а! Если так, — сказал он, произнося ругательства и богохульства, — я не боюсь вас… я смеюсь над вами… мне все равно, можете убить меня, я все-таки был маркизом де Шамери! Дочь герцога любила меня! Виконтесса называла меня братом… и, — прибавил он со злобным смехом, — я заставил весь Париж признать вас падшей женщиной — вас, графиню Артову, ангела раскаяния, как называли вас… Через меня муж ваш с ума сошел… Теперь можете убить меня, я заранее отомстил за свою смерть…

Он угрожал графине взглядом и движениями, казалось, что душа сэра Вильямса перешла в него. Но Баккара отвечала хладнокровно:

— Вы ошибаетесь, вас не будут убивать… Рокамболь, пожав плечами, проговорил с насмешкой:

— Чем же, например, вы хотите наказать меня?

— Посмотрите на вашу одежду, — сказала медленно Баккара, — это одежда каторжника… Посмотрите на кольцо, которое краснеет в жаровне, в него закуют сейчас вашу ногу. Смерть для вас — не наказание. Жизнь в каторге, хороший кнут, позорная зеленая шапка — вот наказание для вас… для вас, хваставшего любовницами, лошадьми, для вас, носившего имя маркиза и блиставшего в парижском свете…

Сказав эти последние слова, графиня Артова подала знак; перила, разделявшие обе кельи, упали, и все три палача схватили Рокамболя, который стал кричать и отбиваться. Но его схватили сильными руками за горло, между тем как другие руки держали его неподвижным, вытянув ноги над наковальней. Тогда один из палачей взял с огня кольцо и, положив его в воду, заковал в него, пока оно еще дымилось, ногу нового каторжника.

— Рокамболь, — проговорила тогда Баккара, — из-за вас был в каторге настоящий маркиз де Шамери, — справедливость требует, чтобы вы заняли его место, между тем как он займет в свете то, которое вы украли у него…

— О! — проговорил осужденный. — Я буду жаловаться правосудию, я прибегну к законному правосудию… Я буду кричать, сколько сил будет… Пусть приговорят меня к наказанию, но я потребую суда…

— Вы ошибаетесь, — проговорила Баккара, — приговор над вами совершен законным порядком и был подписан в высшей инстанции. Разница вся в том, что он приведен в исполнение не публично. Это потому, что не хотели нанести бесчестие двум благородным семействам. Да и еще необходимо, чтобы на галерах находился человек, выдающий себя за маркиза де Шамери. Вы поняли меня теперь?

— Нет, — закричал Рокамболь, — настоящий маркиз не похож на меня настолько, чтоб его каторжные товарищи могли меня принять за него.

— Позвольте, я докончу…

— О, я не слушаю, сам сатана…

— Выслушайте, Рокамболь, — проговорила медленно Баккара, — случается, что каторжники, стараясь возвратиться на свободу и изгладить навсегда следы прошедшего, обезображивают себя…

Тут Рокамболь, поняв все, страшно вскрикнул, но палач схватил его опять за горло и сильно сдавил его; потом в то время, как его держали неподвижно, палач вылил в чашку жидкость, помочил в ней тряпку и приложил к лицу Рокамболя… Он стал биться от страшной боли, стараясь высвободить себя, и кричал…

Все это произошло скоро.

Тряпку приложили так, что она закрывала только нижнюю часть лица, потом, когда ее сняли, услужливый Цампа поднес зеркало к его глазам, оставленным неповрежденными. Рокамболь испустил крик…

Его обезобразили купоросным маслом, и его лицо сделалось ужасно.

В это самое время раздался звук колоколов в часовне старого замка де Салландрера, и настоящий маркиз де Шамери сошел с лестницы старинной церкви, держа под руку свою молодую жену, девицу Концепчьону де Салландрера.

Через пять дней после этого виконт Фабьен д'Асмолль находился в комнате своей молодой супруги, прекрасной Бланш де Шамери, которую Рокамболь так долго называл своей сестрой.