Стендаль - Сандрин Филлипетти

30 декабря он выехал в деревянных санях из Кёнигсберга в Данциг. «Я видел, что он горел нетерпением уехать отсюда, — ему здесь было страшно», — писал о нем в письме Пьер Дарю. Незадолго до этого было получено известие о гибели Гаэтана Ганьона — сына дяди Ромена. Молодой человек и еще 20 тысяч таких, как он, были брошены по дороге из Вильно в Ковно под предлогом того, что у них обморожены ноги и они не могут идти в строю. Людские потери доходили до четырехсот тысяч, включая попавших в плен. Пьер Дарю написал Ромену Ганьону: «Родители должны винить только себя в том, что отправили его туда, несмотря на мое нежелание. Я не хотел брать его из Парижа — тогда его направили ко мне прямо в Москву».

Пробыв некоторое время в Берлине, Анри вернулся в Париж 31 января 1813 года; проездом он побывал в Брунсвике, Касселе и Франкфурте. Ужасы войны остались позади. Полным ходом шла ломка Империи.

Анри исполнилось 30 лет, и теперь это был уже совсем другой человек. Еще из Смоленска он писал Феликсу Фору: «Стоило покинуть Париж ради такого предприятия: здесь я столько всего увидел и перечувствовал, сколько литератор, сидящий в своем кабинете, не узнал бы и за тысячу лет».

Последний вираж наполеоновской эпохи

Эти последние полгода жизни сильно изменили Анри Бейля. Хотя ему не пришлось защищать свою жизнь с оружием в руках, но опыт русской кампании нанес ему настоящую душевную травму. Суровая русская зима — морозы доходили до 40 градусов, — лишения, физическое истощение и постоянная опасность ожесточили его: «Сейчас я нахожусь в состоянии безразличия ко всему — я растерял все свои увлечения. Я уже не могу напитываться парижскими удовольствиями с прежней жадностью — жадностью раба, который вырвался на свободу…» Оперы и обеды оставляют его равнодушным, даже желание писать не посещает его. Свои тетради с «Историей итальянской живописи» он потерял в неразберихе отступления и не ощущает в себе желания их восстанавливать: «Вернется ли когда-нибудь моя страсть к писательству? Не знаю. В данный момент я мертв. Я холоден, как шестидесятилетний старик». Он знает свою натуру — он может заниматься каким-либо делом, только когда в него влюблен: «…Без любви я ничто. Мой гений (в том же смысле слова, что и „гений христианства“) слишком непостоянен, то есть давно не был в состоянии влюбленности». Он потерял интерес к маленьким светским кружкам, но продолжает, из признательности, появляться у Пьера Дарю — этот, во всяком случае, не мешает его слабым попыткам вести спокойный образ жизни.

От прежних любовных связей этому другому Анри не осталось ничего. Анжела Пьетрагруа не подает признаков жизни; Анжелина Берейтер отправлена в область дружеских воспоминаний; Александрина Дарю, по неизвестным ему причинам, окончательно отказала ему в своем расположении. Мелани Гильбер, ставшая супругой русского генерала, появилась однажды в столице, но он ей не рад: «Остывший пепел не загорится вновь — такова моя теория». Его здоровье расстроено: «Вот уже два дня, как я ем втрое больше обычного — и все равно голоден. Кофе не бодрит мой ум, а вино, выпитое с утра, не нагоняет сон». Он выглядит ужасно и составляет уже второе завещание, хотя и с оговоркой: «Завещание — это, конечно, смешно, даже если меня и угораздило побывать в Москве». Когда его вкус к интеллектуальной работе все-таки ожил, он принялся дорабатывать наброски своей комедии: посещает литературный кабинет на улице Граммон, обдумывает характеры персонажей и набрасывает план «Летелье». Но на душе у него по-прежнему пусто и холодно.

Понемногу возвращается Анри и к театральной жизни. Так, он присутствовал на первом представлении в Сен-Клу «Интриганки» — пятиактной комедии в стихах Этьена: «Стиль напыщенный, а действие немного оживляется лишь в четвертом акте». Публика изнывала от скуки, однако Наполеон, учуяв в пьесе некоторые намеки на имперский режим, запретил ее. Тогда Анри поспешил купить у книготорговца два последних экземпляра этой пьесы: «Абсурдность суждений императорского двора прелестна — ее можно осязать». Не признавая цензуры, он раздобыл также текст речи Франсуа Рене Шатобриана при его вступлении во Французскую академию: она не понравилась Наполеону, писателя попросили ее переделать, он отказался — и не был принят в академию. Сидя в кафе «Фуа», Анри внимательно прочел ее: «Общественное мнение должно признавать писателями только людей такого таланта. Они чувствуют все красочные оттенки стиля. Такая речь — бесспорный входной билет в Академию. Но когда он [Шатобриан] был уже в нее все-таки принят — я нахожу его посредственным, и безнадежно посредственным: ему не хватает рассуждения, и он фальшив <…> Шатобриан грешит против хорошего тона: он слишком много говорит о себе. Его похвалы вызывают недоумение. В общем, он не мыслит. Этот человек не переживет свой век. Держу пари, что в 1913 году никто и не вспомнит о его произведениях».

Будущий Стендаль, конечно, не оракул. И тем лучше: через какое-то время он так же будет относиться к собственным произведениям.

Слабость французской империи теперь ни у кого в Европе не вызывает сомнений, и потому естественным образом против нее начинает формироваться коалиция — она имеет целью сведение Франции к ее границам, существовавшим до 1791 года.

14 февраля 1813 года Бейль присутствовал на заседании Законодательного корпуса, на котором Наполеон попросил его членов проголосовать за решения, позволяющие ему начать новую кампанию. 22 февраля Пруссия подписала альянс с Россией. 17 марта она объявила войну Франции. 14 апреля Австрия также порвала своей договор с Францией и предложила свое посредничество. Спустя два дня Наполеон возглавил в Эрфурте свою новую армию, составленную главным образом из новобранцев. Неопытным новичкам приходилось обучаться военному ремеслу прямо на марше.

Бейль, разочарованный тем, что не получил должности префекта или докладчика в Государственном совете, ни даже голубого креста (хотя эти ордена раздавались направо и налево), надеялся уклониться от саксонской кампании. Ведь участие в русской кампании обещало ему больше выгод, чем многим другим, а он не получил ничего. С какой стати было ему принимать участие в следующей? Он еще не успел отдохнуть и не хотел снова заниматься делами интендантства: «Гораздо лучше спокойно пожить год в Париже и съездить ненадолго в Швейцарию или Италию». Но он получил приказ об отъезде по служебным надобностям: «Никогда еще мне не было так трудно решиться. Я определенно превращусь в варвара и умру для искусства».

19 апреля Бейль был уже на пути в Майенс. 20 мая он наблюдал пожар в Баутцене и «все, что можно видеть после битвы, — то есть ничего». 6 июня Пьер Дарю назначил опытного аудитора в Саган, в Силезию. «Я читал, нарочно после всех, этот список, питая смутную надежду не быть назначенным туда и провести десять-двенадцать дней из тех пятидесяти, которые еще будет продолжаться перемирие, — в Венеции». Но удача отвернулась от него: именно он и был назначен.