Мои враги (сборник) - Виктория Токарева

– Глупости! – возразил Колька. – Если бы человек с рождения знал, что он умрет, ничего не стал бы создавать. Зачем? Если все равно все кончится могилой. А так человек бессмертен.

– Вот за это и выпьем, – предложил Алексей.

Все рассаживаются вокруг стола. Алексей принес гитару. Ударил по струнам.

– Тише! – потребовал Колька.

– Почему? – не поняла Кира Владимировна.

– Брежнев умер...

По телевизору показывают похороны Брежнева. Возле Кремлевской стены двое здоровых мужиков опускают гроб, довольно неуклюже. Гроб шумно грохается.

– У нас и то лучше работают, – сказал дядя Вася.

На Мавзолее выстроилось Политбюро. Первым стоит Андропов, за ним Черненко, третий – Горбачев. Горбачев смотрит перед собой выразительными глазами. Так смотрят в будущее.

Квартира Нинки: в ней ничего не изменилось, кроме телевизора. Телевизор новый, японский. Он включен, как всегда. На телевизионном экране подвыпивший Ельцин дирижирует духовым оркестром.

Нинка хлопочет у стола. Стол празднично сервирован. Цветы, салфеточки в кольцах.

Звонок в дверь. Нинка открывает. В дверях – Шеф с чемоданами.

– Ну? – нетерпеливо выдохнула Нинка. – Говори сразу.

– Подожди. Дай войти. Я в туалет хочу.

– Одно слово: да или нет?

– Ну подожди. Я сейчас описаюсь.

– От одного слова не описаешься. Да? Или нет?

– Да, да, да и еще раз да! – Шеф скрывается в туалете. Нинка ждет его за дверью.

– Сколько? – кричит Нинка.

– Ты даже не представляешь себе, что это за страна. Я сошел в аэропорту, в Шеноне. Весь под стеклом и сверкает огнями, как в волшебной сказке.

Шеф вышел из туалета, застегивает ширинку.

– Сколько? – спросила Нинка.

– Мужики там ходят смуглые, завернутые в простыни, лица красивые, никто никуда не торопится, какая-то другая цивилизация, как на Луне.

– Сколько заплатили?

– Да подожди ты с деньгами. Знаешь, я понял: религия – это большая дисциплина на самом деле... Семь нулей.

– Семь нулей? – переспросила Нинка. – А это сколько? Миллион?

– Миллион – шесть нулей. А это – семь. Десять миллионов.

– Чего?

– Ну не рублей же...

– Долларов? – оцепенела Нинка.

– Фунтов стерлингов. Это еще больше. Почти в два раза больше.

Пауза. Нинка пытается справиться с информацией.

– Ты знаешь, у мусульман другие лица. Я на глаз могу отличить христианина или мусульманина. Я вот думаю, что было вначале – лицо или вера?

– А почему они так много дали? – спросила Нинка.

– Это немного. Для них – копейки. Белые города в их пустынях – просто спасение. Другое качество жизни. Я вот думаю, какой-то замызганный худосочный Алешка Коржиков в русских снегах и туманах придумывает для арабских пустынь Белые города...

– Мы должны половину денег отдать Коржикову.

– Это почему? – неприятно удивился Шеф.

– Потому что это его идея, его расчеты, его жизнь в конце концов.

– Но Арабские Эмираты нашел я. И продал – я. Его идея до сих пор валялась бы в папке. А я сделал ей ноги.

– Поэтому ты берешь половину. А половина – его. Иначе нечестно.

– Нина, я уже думал, – признался Шеф. – Мы, конечно, должны поделиться. Но у нас столько дыр... Посчитай сама... Нам нужна другая квартира. Сейчас хорошая квартира стоит полмиллиона. Загородный дом – столько же. Хорошо бы купить виллу на Средиземноморье. Вот уже два миллиона.

– А зачем виллу на Средиземноморье? – не поняла Нинка.

– Затем, что в Москве восемь холодных месяцев. Разве плохо в ноябре поехать на море и погреться месяца три?

Нинка молчит.

– Детям надо дать, чтобы не подохли с голоду. Твоим родителям-пенсионерам хорошо бы создать человеческие условия под старость лет. А мы... Разве мы не хотим путешествовать?

– Хотим. Но не на чужие деньги. Половина – это тоже грабеж. Ты имеешь право на двадцать процентов. А восемьдесят процентов – Алешины.

– Так ведь он никогда не узнает. Откуда он узнает?

– Я скажу, – спокойно объяснила Нинка.

– Странно, – задумчиво проговорил Шеф. – А что ты о нем так хлопочешь? Что ты от него видела? Он даже не захотел на тебе жениться. Сдал тебя мне, как в ломбард. Разве он вел себя как мужчина?

– Он умирал, – сказала Нинка.

– А что же он тогда не умер? Жив и здоров. Работает на фирме шофером.

Нинка молчит.

– Может быть, ты и сейчас его любишь?

Нинка не отвечает.

– Давай я отдам тебе деньги, можешь уходить к нему.

Нинка удивленно смотрит на Шефа:

– Ты действительно мог бы все отдать и отпустить?

Шеф садится за стол и начинает есть.

– Какое счастье пожрать, когда хочется. – Наливает себе водки. Пьет. – Сядь, – просит он.

Нинка садится.

– Давай выпьем! – Наливает. Поднимает рюмку. – Так вот, учти... Без тебя мне ничего не надо. Я до тебя никого не любил. То, что было, это так... А ты – живая, и теплая, и молодая. Молодые не ценят молодость. А старые ценят.

– Ты не старый, – возразила Нинка. – Ты очень хороший.

– Хороших не любят. Любят плохих. Но я что-то хотел и забыл. А... вспомнил.

Шеф поднимается, достает коробочку. Раскрывает. На черном бархате бриллиантовое колье.

– Это мне? – Нинка замирает. – Как в кино...

Шеф надевает ей украшение. Нинка смотрит на себя в зеркало.

– Никто не поверит, что настоящее. Подумают – подделка.

– Но ты будешь знать, что настоящее. И я. А на остальных нам плевать.

– Я не представляла себе, что у меня когда-нибудь... Я думала, это не для меня.

– Ты стоишь больше. Но это впереди.

Нинка обнимает Шефа. Стоят так долго. Целую минуту. А может, две. Потом Нинка отстраняется и снимает колье.

– Я не могу носить краденое, – протягивает Шефу.

– А откуда он узнает?

– Он не узнает. Но я буду знать. И ты.

– Нина, но столько дыр!.. – горестно воскликнул Шеф.

– Никогда хорошо не жили, нечего и начинать...

Алексей Коржиков выходит из своего старенького «жигуленка», запирает руль на секретный замок. Входит в свой подъезд. Подходит к своей двери и в это время видит сидящую на лестнице Нинку. На ее коленях – кожаный кейс с металлическими замками.

– Говорил, в шесть, а пришел в семь, – упрекает Нинка. – Я тут на лестнице, как кошка, жду.

– Японцев в Загорск возил, – объяснил Алексей. – Извини.

– Ты, наверное, голодный? – предположила Нинка.

– Ничего. У меня есть рисовая лапша с собой. Японцы подарили. Три минуты – и готово. Вместе поедим.

– Нет. Я на одну минуту. Борис будет нервничать.

– Но ведь он не Борис.

– Не имеет значения. Вот. – Протягивает кейс. – Это тебе.

– А что это?

– Гонорар за Белые города.

– Ты еще помнишь? – удивился Алексей.

– Борис продал в Арабские Эмираты. Это как раз то, что им надо.

– Кому им?

– Арабам. У них ведь пустыни.

Алексей пытается открыть кейс. У него не получается. Нинка помогает. Кейс открыт. Он доверху набит пачками. Алексей обмер. Наступила пауза.

– У него всегда были организаторские способности, – сказал Алексей. – А это тоже талант.

Снова повисла пауза.

– Ты не рад? – спросила Нинка.

– Я рад, – без энтузиазма ответил Алексей.

– А как ты живешь вообще?

– Что именно тебя интересует?

– Как твое здоровье? Ты больше не умираешь?

– Пока нет.

– А жена твоя где?

– Она замужем за моим братом.

– Значит, она тебе родственница? Как это называется? Сноха? Золовка?

– Не знаю. По-французски это звучит: «бель сор». Прекрасная сестра.

– А дочь – твоя племянница?

– Нет. Она моя дочь.

– Ага... А брат твой чем занимается? – спросила Нинка.

– Тем же самым. Он всегда был бизнесмен, но тогда это называлось «спекулянт». Он всегда был жулик. Но теперь это называется «новый русский».

– Ты сейчас тоже «новый русский».

– Сейчас – да, – согласился Алексей.

– Ты не рад? – спросила Нинка.

– Осуществилась моя мечта. А это всегда грустно.

– Почему?

– Потому что осуществленная мечта – уже не мечта.

Молчат.

– Обними меня, – вдруг сказала Нинка.

– А зачем?

– Просто так.

– Просто так – не могу.

– Тогда за деньги.

– И за деньги не могу.

– Значит, до свидания, – сказала Нинка.

– Значит, так.

Нинка стала спускаться.

– Нина, ты меня любишь? – отчаянно крикнул Алексей.

Нинка спускается, не оглядываясь.

– Нина, я думаю о тебе каждый день... Я думаю о тебе не переставая...

Нинка уходит.

Самолет летит над облаками.

По проходу идет знакомая стюардесса, разносит воду. Алексей Коржиков сидит в кресле, на коленях у него кейс.

– Здравствуйте, – здоровается стюардесса.

– Здравствуйте, – кивает Алексей.

Квартира брата.

Алексей и Володя обнимаются.

– Есть будешь? – спросил Володя.

– Нет. Я уже обедал. В мэрии. С мэром. Симпатичный.

– Кто? – не понял Володя.

– Мэр. Он мне понравился. Молодой. Моложе меня. Странно. Те, кто родился в пятидесятом, уже вышли на рубежи. Как время идет.