Фокусник из трущоб (СИ) - Бельская Луиза

      Фома подсел рядом, почему-то желая побыть здесь подольше.

      - У Маши все плохо, - подал голос Захар после минуты молчания. - Возле мусорки подралась за какое-то ведро. Падла одна ее спицей в глаз пырнула - теперь вот в больнице лежит.

      - Как же так?! - Фома растерянно всплеснул руками. - Я вчера видел Яна, но он мне ничего не сказал!

      Захар только усмехнулся:

      - Ян тебе еще много чего не сказал. Ладно, - он хлопнул себя по коленке, - мне еще в гараж надо сегодня, какой-то «Опелек» подгонят... только я уже вмазал, эх, - он встал единым рывком, - а Маша, это, в третьей больнице лежит, на первом этаже, четвертая палата, окна на электрощитовую выходят, ей операцию скоро делать будут, глаз-то вытек и нужен протез. А ей нужен немецкий: наш не подходит, какие-то особенности.

      - К ней пускают? - задумчиво поинтересовался Фома.

      - Пускают, - утвердительно кивнул Захар, - тех, кто нормально выглядит. Тебя пустят, - с этими словами он развернулся и абсолютно трезвой походкой начал маршировать в сторону гаражей: к полумерам Захар не привык, и чтобы ему захмелеть как следует, нужно было как минимум пол-литра выкушать.

      Ноги сами привели Фому в больницу. Мария лежала у самого окна с заклеенным глазом, осунувшаяся и посеревшая. Волосы ее были коротко острижены, видимо, они настолько сбились в колтуны, что в целях гигиены было решено попросту обрезать поседевшие лохмы.

      Мария искренне обрадовалась Фоме, особенно порадовало ее то, что он собирается устроиться на работу и живет в тепле и чистоте. У Фомы просто сердце сжималось от ее слов, она все еще напоминала ему мать, но матери больше не было, а Мария была, лежала на постели перед ним и остро нуждалась в помощи.

      Фома узнал от врача, что немецкий протез установить можно только за деньги - на это требовалось около тысячи долларов, в ином случае пойдет в ход отечественный, вот только маловероятно, что он приживется.

      В самом дурном расположении духа Фома вернулся в приют. На ужине кусок в горло не лез: Фома думал о своей никчемности, о ничтожности, о том, что он попросту разбазаривает свою жизнь, ничего не добиваясь при этом. Деньги нужны были срочно, в течение нескольких дней. Фома прикинул и так и сяк: подпольные бои проводились один раз в неделю. Даже в случае выигрыша он не получит нужную сумму - это были не элитные соревнования, таких денег он не сумел бы заработать за один только раз.

      За ужином он делал самолетики из бумажных салфеток, а после - комкал и рвал их, формируя вокруг тарелки с остывшей кашей подобие снежной лавины. Он безумно хотел помочь, он хотел доказать себе, что хоть что-то может сделать в жизни, на что-то повлиять, если не на свою судьбу, то хотя бы на чужую. Все кругом гремели ложками, а Фома и глядеть не желал в сторону пищи.

      - Вы - Фома Гудвинский? - к нему подошел охранник с центрального входа.

      - Да, - Фома тут же поднялся с места.

      - К вам человек, - таинственно сообщил тот, прикладывая ладонь к губам: посещения здесь запрещались. Очевидно, визитер знатно отблагодарил охрану, если она пошла на нарушение правил.

      Не имея ни малейшего представления насчет того, кто бы это мог быть, Фома, засунув руки в карманы больших не по размеру штанов, направился в так называемый вестибюль.

Каково же было его удивление, когда он увидел Клима, одного, без телохранителей, с его, Фомы, рюкзаком на плече и паспортом в слегка дрожащих пальцах.

      - Привет, - натужено произнес Клим и закашлялся.

      - Здрасте, - Фома скептически глянул на своего обидчика и, обхватив себя руками, оперся плечом о стену. - Чем я заслужил такое внимание?

      - Я принес вещи, - Клим ответил с нерешительностью, - и вот паспорт, - он тут же протянул Фоме самый главный документ.

      Фома забрал рюкзак и развернул паспорт - его, его, миленький! Теперь с поиском работы больше не будет проблем.

      Фома молчал, а Клим все не уходил, то и дело дергая себя за шнурки неизменной серой байки - таких нарядов было много в гардеробе бизнесмена, он даже толком количество не помнил.

      В ту ночь, после ухода Фомы, Клим практически не спал: его томительно одолевали сомнения. Разобравшись с утренними делами, он прямой наводкой отправился в церковь, где горячо помолился, поставив самую дорогую свечку, и с лихвой отсыпал в ящик для пожертвований. Вроде полегчало. Потом он поехал в свой Дом трудолюбия. Ожидаемо, Фома там даже не появился. Бывшие соседи Фомы по комнате сильно удивились, когда Клим самолично рылся в вещах их товарища по несчастью.

      Первым делом Клим заглянул в паспорт и обомлел: действительно двадцать лет! Это было уж слишком. Слишком большая разница в возрасте, целых шестнадцать лет! Насколько Клим был развращен, но все же не до такого предела. Он до последнего считал, что Фома значительно взрослее, седеющие пряди и нахмуренное выражение лица сделали свое дело - подобная ошибка! Проклятье! Клим поискал глазами икону и яростно перекрестился: угораздило так нагрешить по пьяни!

      Потом Клим полез в личные вещи заинтриговавшего его молодого человека, их было негусто, и Клим быстро справился. А пока он проводил странный шмон, обитатели комнаты не переставали обмениваться недоумевающими взглядами. Мужчины жили здесь уже не первый год, но подобное видели впервые: сам Святой отец снизошел до того, чтобы, прости господи, шмотки чужие перетрясать. Благо под матрасом рыться не начал: не догадался.

      Клим очень надеялся, что Фома не исчезнет бесследно в какой-нибудь дыре, где он уже вряд ли сможет его отыскать. Он сразу предположил, что Фома с его складом характера после тепла, светла и сытного питания всенепременно объявится во втором приюте. Он сразу же навел справки - его догадки подтвердились. Фома оказался весьма предсказуемым человеком, а все, как известно, любят предсказуемость, вот и Клим не смог остаться равнодушным. Но к Фоме он наведался не сразу, нет, он спешно послал своего человека в Кремнеземск, родной город уличного иллюзиониста, чтобы навести там справки. Через неделю Клим знал о Фоме столько, чего не знал о себе сам Фома, а кое-чего не помнил, в частности о попытке сексуального домогательства к нему еще совсем молодой учительницы географии, попросившей Фому поснимать с доски какие-то карты. Получилось что-то вроде того, будто Фома ее очень сильно толкнул, она упала и ударилась об угол стола, а в это время в запертый класс ломился ее муж. Одним словом, история получилась неприятная, и даже родителей Фомы в школу вызывали.