Дневник гауптмана люфтваффе - Гельмут Липферт

Пока мы поворачивали, в рации раздался голос: «Где контакт с противником?» Если наши наблюдатели просмотрели эту демонстрацию сил, им уже нельзя было ничем помочь. Я ничего не ответил и посвятил все свое внимание предстоящей атаке. Тем временем мы собрались в плотный боевой порядок и медленно приближались к стратегическим бомбардировщикам. Американцы открыли огонь намного раньше, чем мы. Мы пронеслись сквозь всю группу, стреляя непрерывно, и как только оказались на безопасном расстоянии впереди них, снова развернулись. На сей раз бомбардировщики сорвали нашу атаку, изменив направление полета. В результате мы смогли обстрелять спереди и сбоку лишь замыкающие машины группы. После этой атаки я увидел, что около меня остался только мой ведомый, молодой унтер-офицер Тамен. Но где же остальные?

Я утратил весь свой энтузиазм относительно нового захода на «жирные автомобили». Две машины против приблизительно ста — это уже слишком. Я не стал тратить время, вызывая других пилотов, вместо этого я приказал Тамену держаться ближе и вместе с ним напал на нескольких отставших, летевших позади основной группы. Их было по меньшей мере восемь, и все они были повреждены. Для своей атаки мы выбрали один самолет.

Когда я выполнял первый заход, американец все еще энергично оборонялся. Я поджег один из его левых двигателей. Тамен, который летел прямо позади меня, тоже хорошо стрелял. Проверив, что поблизости нет вражеских истребителей, я снизил скорость, чтобы она соответствовала скорости бомбардировщика, и стрелял в его фюзеляж, пока тот буквально не разлетелся на части. Это все произошло настолько быстро, что ни у одного из членов его экипажа не было времени покинуть самолет. Немного впереди ковылял второй «Либерейтор». Мы напали и на него, не обращая внимания на заградительный огонь. Каждый выполнил по две атаки, и самолет уже горел, когда у Тамена закончились боеприпасы. Я занял позицию позади бомбардировщика и оставался там до тех пор, пока он не взорвался. Я видел, что два члена экипажа успели выпрыгнуть с парашютами до взрыва «Либерейтора». Всего немецкие истребители одержали девять побед, две из них были на счету нашей группы: одна — Тамена, а другая — моя.

Вместе с унтер-офицером Таменом я приземлился в Бузэу. Выбравшись из своих самолетов, мы обняли друг друга и затем отпраздновали наши победы и благополучное возвращение. Мы были единственными, вернувшимися на аэродром целыми и невредимыми. Пятеро наших товарищей были сбиты американцами, двое из них погибли. Лейтенант Эвальд сумел выпрыгнуть с парашютом из горящего самолета в самый последний момент. Он получил такие серьезные ожоги, что в течение некоторого времени его излечение было под вопросом. Две машины из-за полученных в бою повреждений совершили вынужденные посадки «на живот».

Итог этого «звездного вылета» был катастрофическим. В двух эскадрильях, которые до этого гордо именовались группой, осталось лишь два пригодных для боевых вылетов самолета. Еще одиннадцать пилотов без машин были, если можно так выразиться, бесполезными. Но еще более тяжелым, чем нехватка самолетов, было впечатление, которое произвели на нас сражения со стратегическими бомбардировщиками и с численно превосходящим противником. Пилоты в настоящий момент чувствовали, что они ни на что не годны. Командир эскадры, должно быть, так же понял это, потому что после этого отправился в штаб авиакорпуса и договорился о нашей переброске в Польшу.

После 24 июня 1944 г., когда нам нанесли такое ужасное поражение, и до того, как нас перевели в Замосць, в Польше, полетов было немного. 27 июля над русской территорией я смог сбить Ил-2. Это была моя 129-я победа.

Тогда командиром 1-го авиакорпуса был генерал Дейхман[108]. Наша группа часто действовала под его непосредственным контролем. Он делал все, что было в его власти, чтобы облегчить нашу жизнь на фронте, и мы отвечали ему благодарностью, выполняя все, о чем он нас просил. Дейхман часто во всеуслышание заявлял: «II./JG52 — моя гордость». В то время, когда мы находились в Манцаре, не имея самолетов, я начал подозревать, что военные врачи и некоторые офицеры из отделения IVA[109] вели разговоры с нашим командованием о нашем плохом физическом состоянии из-за чрезмерного употребления алкоголя. Наша репутация могла серьезно пострадать. Поэтому я решил организовать день спорта для пилотов наших двух эскадрилий. Мы хотели воспользоваться случаем, чтобы доказать генерал-майору Дейхману[110], что находимся в хорошей физической форме. Каждый вечер мы тренировались в прыжках в длину и высоту и в беге на 1000 метров и скоро достигли приличных результатов. На наши соревнования, которые должны были состояться в субботу, мы пригласили соперников из нескольких расположенных вокруг нас частей. Но мы вынуждены были сократить программу соревнований, поскольку Дейхман, также прибывший на них, привез с собой приказ о нашей переброске в Польшу. Но он все же увидел соревнования по нескольким видам спорта и неоднократно повторил: «Очень хорошо, Липферт, очень хорошо».

Приказ о нашем перебазировании был настолько неожиданным, что некоторые пилоты, получившие к тому времени новые самолеты, не смогли найти необходимые карты для перелета в Польшу. Даже я, исполнявший обязанности командира группы — Баркхорн находился в госпитале после ранения, — имел лишь самую примитивную карту. Перед взлетом мне сообщили, что я должен пролететь на северо-запад приблизительно 400 километров над вершинами Карпат. Через какое-то время мы должны прибыть во, Львов. В качестве меры предосторожности, особенно на случай, если мы собьемся с курса, под фюзеляжи наших «Мессершмитов» подвесили дополнительные баки. Это давало нам дополнительный запас топлива, чтобы найти аэродром около Львова. Все самолеты благополучно взлетели, и после прощального круга над аэродромом мы взяли курс на Львов. Первоначально все шло по плану, и я не испытывал никаких затруднений, определяя наше местоположение на карте, но по мере продвижения это становилось все труднее и труднее. Скоро я уже понятия не имел, где мы находимся. Тогда я услышал по радио голос Захсенберга: «Шесть-один вызывает Радетцки, где мы сейчас находимся?» Я ответил: «Хейнц, в настоящий момент я не могу ответить, но в любом случае мы летим в правильном направлении». После нескольких секунд молчания Захсенберг, подражая голосу нашего генерала, произнес: «Очень хорошо, Липферт, очень хорошо». Несмотря на всю ущербность наших карт, мы благополучно достигли Львова и оттуда вылетели на новый аэродром Замосць, приблизительно в 150 километрах севернее Львова. Это было 12 июля 1944 г. Двумя днями позже я сбил «Аэрокобру». В это время происходило множество событий, и едва ли был день, который не приносил нам встречи с врагом. Летая с этого аэродрома, я в течение недели одержал 10 побед, в том числе три — за один вылет. Затем 21 июля мы перебазировались во Львов. В ходе этого перелета я еще раз оказался на волоске от гибели. В действительности это не было для меня неожиданностью, потому что уже несколько дней у меня было предчувствие, что близится новое испытание. И оно пришло. В то время я летал с новым ведомым, унтер-офицером Далецким. Мы получили инструкции вылететь снова к линии фронта, а потом приземлиться уже во Львове. Необходимость выполнения боевого вылета, как части перелета, а значит, и возможный бой с противником не очень нравились опытным летчикам-истребителям. Никто не знал условий нового аэродрома, а в фюзеляже и багажном отсеке машины у каждого были сложены его скудные пожитки. У меня в кабине вместо парашюта лежала брезентовая сумка, поскольку в багажном отсеке для нее не нашлось места.

Я сказал своему ведомому, что мы лишь бросим быстрый взгляд на линию фронта, а затем немедленно возьмем курс на аэродром. И в заключение я, в первый и последний раз, не надел свой летный шлем со встроенным микрофоном, а вместо этого полетел в кителе и фуражке. Ведомый держался так близко от меня, что мы могли общаться при помощи сигналов руками. И в таких условиях мы направлялись к фронту.

Я заметил двоих кружившихся русских, хотя те были весьма далеко. Они, казалось, гонялись друг за другом вокруг облака и играли в эту игру с большим азартом. Мы находились в 50 километрах от Львова, приблизительно на 30 километров в глубине вражеской территории. Небо было свободным от других самолетов, так что я мог сделать попытку. Мне не требовалась никакая особая позиция для атаки, потому что оба русских были очень заняты собой и не подозревали об опасности. Едва я начал пикировать, как первый русский резко нырнул обратно в кучевые облака, а другой немного набрал высоту и висел над облаками, чтобы увидеть своего товарища, когда тот снова появится. Русский шел со снижением в пологом левом развороте, когда я появился сзади и открыл по нему огонь из всего, что у меня было. Пилот немедленно сбросил фонарь кабины и покинул самолет. Вскоре купол его парашюта раскрылся. Я пошел вверх, ища другого, но инстинктивно чувствовал, что что-то идет не так. Казалось, что приближалась какая-то опасность.