Крепость - Михаил Михеев

Ха! Сказать им будет легче, чем сделать. Флот Страны восходящего солнца не резиновый, японцы не смогут прикрыть все направления разом, поневоле им придется дробить силы. Вот тогда и прояснится, кто будет нападающим, который выбирает время и место для удара, а кто обороняющимся. А главное, у японцев нет кораблей, способных в одиночку противостоять «Рюрику». Крейсер индивидуально сильнее любого их корабля, даже лучших из броненосцев. Те, конечно, имеют некоторое преимущество в весе бортового залпа и бронировании, но последнее уравнивается их увлечением фугасами, которые, пожалуй, даже менее опасны для «Рюрика», чем его снаряды для брони японских кораблей. Что же касается веса залпа, так это компенсируется большей скорострельностью русских орудий, снаряды которых несут в себе вдобавок не маломощный пироксилин, а тротил, почти не уступающий по фугасному действию японской шимозе. Но главное, русский крейсер быстроходнее, он сам может выбирать место и время встречи с японцами. Так что положение Того незавидное — или резко ослаблять силы блокады Порт-Артура, или отдавать на съедение русским свои коммуникации. Интересно, что он выберет? Ведь сильным во всех местах быть у него не получится. И как он, кстати, будет искать в океане одинокий крейсер? А главное, как он отреагирует на то, что после Йокогамы новый удар ему будет нанесен в самом неожиданном месте?

Уже по окончании совета, когда казаки отправились на «Херсон», а господа офицеры продолжили застолье, благо трофейных напитков, не только японского разлива, но и вполне европейских, предназначенных ранее, очевидно, для господ японских офицеров, хватало, Бахирев и Эссен уединились в адмиральском салоне. Здесь, разливая по бокалам коньяк из личных запасов, Эссен спросил:

— Послушай, Михаил Коронатович, что же ты делаешь? С твоей подачи мы так скоро превратимся в пиратскую эскадру.

— Возможно, мы в нее уже превратились, — безразлично пожал плечами Бахирев.

— То есть? — без удивления в общем-то спросил Эссен.

— То есть сейчас мы действуем только и исключительно от своего имени. Если Россия нас признает — замечательно, мы сразу обретем официальный статус, если же нет — будем выкручиваться самостоятельно. Однако в любом случае сейчас нам остается только победить, иначе сожженный город нам не простят. Кстати, откуда у тебя вообще такая идея появилась?

— Разбирал сейф Андрея Августовича, там много интересных набросков. Есть такие, от которых волосы дыбом становятся.

— Да уж, не ожидал от Эбергарда подобного. Он всегда был человеком осторожным, даже в чем-то консервативным.

— Наверное, общение с потомками так на него повлияло. — Эссен пригубил коньяк, потер начавшие быстро уставать глаза. — Там у него нет даже намека на правила, традиции, гуманизм. Только варианты, как бы убить побольше врагов, причем под врагами понимались и некомбатанты, по одной лишь принадлежности их к японцам. И объяснение было такое, будто он сам перед собой оправдывался — мол, рабочие ремонтируют корабли, которые сражаются с нами, делают снаряды, а крестьяне кормят вражескую армию. Наверное, это в чем-то и правильно даже.

— Политик из него всегда был так себе, — усмехнулся Бахирев. — Убить — не всегда победить.

— Он, как и мы, всего лишь офицер, — резко, даже чуть более резко, чем следовало, и в то же время задумчиво отозвался адмирал. — В принципе, если положить гору вражеских трупов, ЭТУ войну и впрямь можно выиграть. А вот следующую…

— Выиграем и ее.

— Нет, — печально вздохнул Эссен. — Там все будет сложнее и страшнее. В записках Эбергарда про нее сказано немногое, но я понял главное: исход той войны будет решаться не на полях сражений, а результат окажется страшнее, чем можно себе представить. Там, кстати, подробнейший список фамилий, кто и что с этого поимел, как в родном отечестве, так и за пределами оного. Ты понимаешь, Михаил Коронатович, к чему я клоню?

— Понимаю, — чуть замедленно произнес Бахирев, и глаза его нехорошо сузились. — Понимаю… Только ведь их перебьешь — другие набегут. Такие сволочи — они ж как тараканы.

— Скорее как клопы. Но все же, согласись, хоть какой-то шанс. Вот только прямо сейчас меня больше беспокоит другое.

— То же, что и меня? — Бахирев улыбался, но голос звучал тускло, без эмоций.

— Да. Транспорт с пленными скоро дойдет до Владивостока. Еще сколько-то наши тыловики будут думать. Но если в течение пары недель, самое большее месяца, они не вышлют корабль для встречи с нами, значит, полагаться остается только на самих себя. И вот тогда мы точно превращаемся в пиратов, в чем, кстати, есть свои плюсы — руки-то у флибустьеров развязаны.

— Ерунда, — махнул рукой Бахирев. — Серьезные флибустьеры никогда не были сами по себе, а работали на какую-то державу. Тех же, кто пытался обойтись без покровителей, топили первыми. Впрочем, это пока не важно. В конце концов, японцы захватывали наши суда еще до объявления войны, так что мы просто отплатим им той же монетой. А дальше видно будет…

— Но есть и свои минусы, — будто не слыша его, продолжал размышлять вслух Эссен.

— То, что нас будут иметь право без суда вешать на реях? — Казалось, Бахирева это даже немного развеселило.

— Хуже, Михаил Коронатович, хуже. Проблема в том, что это снижает наши возможности. Людей у нас не так и много. Сможем, в лучшем случае, сколотить экипаж для еще одного парохода.

— Давайте, Николай Оттович, не бежать впереди паровоза, а решать проблемы по мере их возникновения. — Бахирев пригубил коньяк. — Унынию нам предаваться еще рано…

Налет на Йокогаму проводили совсем иначе, чем на Хокадате. Кавалерийский наскок — это, разумеется, здорово, однако и риск был велик. Плюс японцы, подвергнувшись атаке, наверняка должны были принять хоть какие-то меры предосторожности от повторения инцидента, так что стоило подстраховаться. Хотя бы береговые батареи нейтрализовать на всякий случай, что ли, да задать несколько вопросов относительно наличия минных полей — вдруг японцы сработали оперативнее, чем ожидалось.

Если честно, не так уж беспокоили Эссена береговые батареи японцев. Он, конечно, хорошо понимал, как важны береговые батареи, и сам лично приложил немало усилий для их строительства на Балтике, но там был относительно небольшой театр. В ситуации же с Японией ресурсы небольшой страны размазывались, как масло по бутерброду, и прикрыть необходимое количество точек всерьез было нереально. Ну и еще нюансы имелись. Во-первых, в низком уровне подготовки их артиллеристов он убедился еще в Хокадате, а во-вторых, их орудия против «Рюрика» в любом случае не плясали. Да, конечно, никто не умаляет таланта Нельсона, адмирала и государственного террориста, сказавшего, что пушка на берегу стоит корабля в море. Вот только почему-то теоретики, любящие повторять слова титанов, вровень с которыми им никогда не встать, забывают об одном маленьком, но важном нюансе. Нельсон жил и, соответственно, изрекал свои истины в эпоху парусных кораблей, когда до создания первого броненосца оставалось более полувека. Естественно, что для деревянных корпусов неспешно маневрирующих парусников даже относительно малокалиберные орудия представляли серьезную угрозу, плюс к тому дистанции боя тогда были совсем другие. Для уверенного поражения цели корабли сходились чуть ли не на пистолетный выстрел, поражать врага на большей дистанции мешала качка, несовершенство орудий и их прицелов, а также медленно и не всегда равномерно сгорающий дымный порох. Береговые же орудия, стоящие на устойчивом основании, моментально приобретали колоссальное преимущество и были способны достаточно уверенно обстреливать атакующие корабли задолго до того, как те начинали представлять реальную угрозу.

Вот только с того времени многое изменилось. Корабли оделись в толстую броню, для легких орудий абсолютно непроницаемую, их скорости возросли в разы, а скорострельность самих орудий — в десятки раз. Дальнобойность артиллерии и ее точность, соответственно, тоже увеличились, и теперь корабельная артиллерия, особенно крупнокалиберная, если и уступала по эффективности береговой, то совсем немного. Словом, в свете этих нюансов, береговых шестидюймовых орудий можно было не слишком опасаться, но стоило все же подстраховаться, а заодно и потренировать своих людей в высадке десанта.

В наступающих сумерках адмирал все же смог рассмотреть, как похожие на гигантских водомерок шлюпки с десантом отошли от борта «Херсона» и, мерно взмахивая мокрыми веслами, двинулись к берегу. До батарей здесь было еще далеко, поэтому казакам предстояла небольшая прогулка. Ничего, разомнутся. Зато почти наверняка с берега их никто не заметил, а стало быть, и гадостных сюрпризов вроде замаскированного в кустах пулемета можно было не опасаться. С тылу же японские батареи вряд ли охраняются хоть сколько-то серьезно. Они, как-никак, ждут угрозы только с моря, соответственно и внимание направлено, в первую очередь, на него. Издержки островной психологии — за спиной только свои. Хотя и моря они не слишком-то опасаются. Во всяком случае, рыбаки на промысел выходят безбоязненно. Уже вечером «Рюрик» обнаружил, догнал и раздавил корпусом японскую шхуну — не хотелось стрелять, поднимая шум. Конечно, то, что она не вернулась, могло насторожить японцев, но отпускать — значило полностью нарушить секретность, остроглазые рыбаки наверняка смогли определить и назначение корабля, и его национальную принадлежность.