Героическая тема в русском фольклоре - Александр Орлов

Далее подробно описывается вторжение русских на стены, в проломы и в ворота. «И потопташа Казанцов Русь и вогнаша их в улицы града, биюще и сецаху Казанцов, не зело много им не успевающим скакати по всем местом граду, всюду врат и проломов брещи и битися со всеми не могущим, яко уже полон град Руси, аки мышца насыпано»… Изображается смятение и отчаяние казанцев: «где есть ныне сокрыемся от злыя Руси. Приидоша бо к нам гости немилыя и наливают нам пити горькую чашу смертную, ею же мы иногда часто черпахом им, от них же ныне сами тая же горькия пития смертныя неволею испиваем». Считая виновником своей гибели Чапкуна как упорного противника соглашения с Москвой, казанцы убили его, каялись, заявляли о своей покорности московскому царю и молили о пощаде. Иван Васильевич сжалился, но невозможно было унять воинов от избиения. Три тысячи конных казанцев прорвались за Казань-реку «и хотяше пробитися сквозе Руских полков, убежати в Нагаи, и скочиша, аки зверие в осоку, и ту их окружи Руская сила, и осыпаша их аки пчела, не дадуще прозрети, и многих вой Руских убиша, и сами туже умроша, храбрыя, похвально на земле своей».

Образно и гиперболически описывается опустошение Казани, расхищение сокровищ и плен. Некий «княжий отрок», ворвавшись с воинами грабить мечеть цареву, полную драгоценностями, нашел там среди «иереев», князей и красавиц самого казанского царя, переряженного в «худые ризы» и приготовившегося бежать ночью. Приближенные царя помешали воинам убить его согласно запрещению «самодержца». Иван Васильевич велел провести его на коне по всем полкам и затем «брещи во ослабе и в покое велицем». Когда рязанский воевода сообщил царю Ивану подсчет побитых казанских людей (боле 190 000), тот «позабыв главою своею и рече: воистину сии людие, буи и немудри, крепци быша и силни, и самовольне умроша, не покоришася воли моей» (ср. речь Магомета у Искандера).

Далее описывается въезд Ивана Васильевича в город, осмотр, освящение и устроение его, поставление в Казани архиепископа, уведомление Москвы о победе и торжество там, возвращение Ивана Васильевича и встреча его у Москвы: «Он же посреде народа тихо путем прохождаше на царстем коне своем со многим величанием, на обе страны поклоняшеся народом, да вси людие насладятся видяще и велелепотныя славы, сияюща на нем; бяше бо оболчен во весь царский сан, яко в светлый день воскресения Христова, в латная и в серебряная одежда и в златый венец на главе его с великим жемчюгом и с каменем драгим украшен, и царская порфира о плещу его, и ничто же ино видети и у ногу его разве злата и сребра и жемчюга и каменья драгоценного»… Послы и купцы от далеких стран, присутствовавшие при въезде, «дивляхуся, глаголюще, яко несть мы видали ни в коих же Царствах, ни в своих ни в чюжих, ни на коем же царе, ни на короле таковыя красоты и силы и славы великия. Ови же народи Московси, возлезше на высокий храмины и на забрала и на полатныя покровы, и оттуду зряху царя своего, ови же далече наперед заскакаша, и от онех от высот неких ленящеся смотряху, да всяко возмогут его видети: девица же чертожныя и жены княжи и болярския, им же нелзе есть в такая позорища великая, человеческаго ради срама, из домов своих изходити и из храмин излазити, — полезне есть где сидяху и живяху, яко птицы брегомы в клетцах, — они же совершенне приницающе из верей, из оконец своих, и в малыя скважины, глядяху и наслажахуся многаго того видения чюднаго, доброты и славы блещаяся».

Затем следует встреча царя митрополитом Макарием и царицей, пир, прием и крещение казанского царя, выделение ему области и женитьба на боярышне, передача вдовы Санкирея в жены Шингалею, крещение ее сына, обзор трудов Ивана Васильевича по завоеванию Казанского царства и похвала ему. «Сице бе той цар-князь великий и много при себе память и похвал сотвори достойно: грады новы созда и ветхия обнови, церкви пречюдныя и прекрасныя воздвиже и монастыря общежительныя иночествующим устрой; и от юны версты не любляше никакия потехи царския, ловления песья, ни звериныя борьбы, ни гуселного звяцания, ни прегудниц скрипения, ни мусийского гласа, ни пискания прилетного, ни скомрахов видимых; и бесовская плясания и всяко смехотворения от себя отрыну, и глумленники отогна, и вконец, сих возненавиде; токмо всегда о воинственном попечении упражняшеся и поучение о бранех творяще, и почиташе добре конники и храбрыя оружники, и о сих с воеводами прилежаше, и сим во вся дни живота своего с мудрыми советники своими поучащеся и подвизашеся, како бы очистити землю свою от поганых нашествия и от частаго пленения их; к сему же тщашеся и покушашеся всяку неправду, и нечестие и кривосудство, и посулы, и резоимание, и разбои, и тадбы изо всея земля своея извести».

«История о Казанском царстве», содержательная и безусловно художественная, отразилась и в устной поэзии.

Есть иностранное известие, что Иван Грозный любил на пирах слушать песню о взятии Казани. Песня с таким сюжетом дошла и до нас. Старейший ее список сохранился в так называемом «сборнике Кирши Данилова» 1768 года. Несмотря на своеобразную перелицовку события, имеются признаки, свидетельствующие о зависимости этой песни от книжной «Истории о Казанском царстве». Сюда можно отнести три основных момента песенной композиции: вещий сон казанской царицы, пороховой подкоп под город и апофеоз московского царя. Казанская царица рассказывает мужу, царю Симеону, виденный ею сон:

«Как от силнова Московского царстваКабы сизой орлишша стрепенулся,Кабы грозная туча подымалась,Что на наше веть царство наплывала».

Симеоном был назван во крещении казанский царь Едигер уже после взятия Казани. Пророчений и пророческих снов об овладении Казанского царства Москвою в «Истории» дано несколько. Например, когда Сапкирей вернулся из набега на Русь с большой добычей и устроил пир, «а царице его болшой, Сиберке, на одре слежащи и люте болезнующи недугом неким, и царь весел прииде к ней в ложницу, радость ей поведая, русского плена и богатства неизчетного привезения к нему; она же, мало молчав, аки новая Сивилда, Южная царица, со воздыханием глаголя, отвечаше ему: „Не радуйся, о царю, сия бо радость и веселие не на долго время будет нам, но по твой живот, и оставшимся плачь и в сетование нескончаемое обратитца, и за тое неповинную кровь христьянскую своею кровью отольют, и зверие и пси поядят телеса их, и не родившимся и умершим до того отраднейши будет и блажащей царие в Казани уже по тебе не будут, вера бо наша во граде сем искоренится и вера будет святая в нем, и обладай будет Руским задержателем“. Царь же замолчав и разгневався на ню, вон от нея из ложницы изыде». И еще: «В первую же нощь, егда к Казани прииде царь и великий князь и град облеже виде сон страшен сам про себя Казанский царь: легше ми с печалию мало уснути, яко изыде с востока месяц мал, темен, худ и мрачен, и ста над Казанию, другий же месяц, аки от запада взыде, зело пресветел и велик велми, и пришед над градом же ста выше темного месяца. Темный же месяц перед светлым побеговал и потрясашеся, великий же месяц долго стояв и, яко крылат, полете от места своего, и догнав, и удари собою темнаго месяца, и аки поглотив в себе и прият, и той в нем просветися, великий же месяц, светлый, испусти ис себе, аки звезды огненныя искры до полу небеси и во град и созже вся люди Казанския, и паки ста над градом великий месяц, и боле возрасте, и паче первого сияше неизреченным светом, аки солнце. В ту же ночь Сеит Казанский сон же виде, яко стекошася мнози стада великия многообразных зверей и люте рыкающе, лвове же и пардуси, и медведи, и волцы, и рыси, и наполнишася ими лугове и поля вся Казанския; против же их истекоша из града невеликии стада, единошерстии зверие и волцы и естися и битися падша со многоразличными теми зверьми, и в час един вси стекше из града от лютых тех зверей изядены быша». Волхвы истолковали оба сна: «Темный месяц, худый, ты еси, царю; а светлый месяц — московский царь, князь великий, от него же ят будеши и в плен сведен, а многоразличние звери — языцы толкуются мнози, Руская сила; а единошерстии волцы, то есть Казанцы единоверны, и стражут за свое царство едиными главами своими и подвизаются нелестно собою за ся; а еже изядоша серых пестрые зверие, то одолеют ныне Руская Казанцов».

В песне нет собственно толкования царицына сна, а прямо и непосредственно идет ополчение Грозного:

«А из силнова Московскова царстваПодымался великий князь Московский,А Иван сударь Васильевич, ПрозрительСо теми ли пехотными полками,Что со старыми славными казаками,Подходили под Казанское царствоЗа пятнадцать верст.Становились они подкопью под Булат-реку,Подходили под другую под реку, под Казанку»…

(Означение мест в песне тоже не говорит ли о книжном источнике? Прозаизмом является и «за 15 верст».)