Кармен (новеллы) - Проспер Мериме

Пять дней спустя после смерти полковника делла Реббиа Агостини, захваченный врасплох отрядом стрелков, после отчаянной схватки был убит. На нем нашли письмо Коломбы, которая заклинала его сказать, виновен он или нет в убийстве ее отца. Бандит не отвечал, и из этого заключили, что у него не хватило духу сказать дочери, что убил он. Однако люди, по их словам, хорошо знавшие характер Агостини, говорили потихоньку, что если бы он убил полковника, то стал бы хвастать этим. Другой бандит, известный под именем Брандолаччо, прислал Коломбе письмо, в котором он своею честью ручался за невиновность товарища, но единственным приводимым им доказательством было то, что Агостини никогда не говорил ему, что подозревает полковника.

В конце концов Барричини перестали беспокоить, следователь осыпал мэра похвалами, и мэр завершил свое прекрасное поведение отказом от всех притязаний на ручей, из-за которого он вел процесс с полковником делла Реббиа.

По местному обычаю Коломба сымпровизировала ballata перед трупом отца и при собравшихся друзьях. Она вдохнула в нее всю свою ненависть к Барричини и прямо обвинила их в убийстве, грозя им местью своего брата. Это была та самая ballata, сделавшаяся очень популярной, которую пел матрос при мисс Лидии. Узнав о смерти отца, Орсо, бывший тогда на севере Франции, подал просьбу об отпуске, но не мог получить его. Сначала, по письму сестры, он поверил в виновность Барричини, но скоро получил копию со всех документов следствия, и частное письмо следователя почти убедило его, что единственным виновником был бандит Агостини. Целых три месяца Коломба писала ему, повторяя свои подозрения, называя их доказательствами. Против его воли эти обвинения волновали его корсиканскую кровь, и случалось, что он был почти готов согласиться с сестрой. Однако во всех своих письмах он повторял ей, что ее обвинения не имеют никаких веских доказательств и не заслуживают никакого доверия. Он даже запрещал ей говорить об этом деле, но тщетно. Так прошло два года; его перевели на половинное жалованье, и тогда он подумал о возвращении на родину; он хотел вернуться не для того, чтобы мстить людям, которых он считал невиновными, а чтобы выдать замуж сестру и продать свое маленькое имение, если за него можно будет выручить сумму, достаточную для жизни на континенте.

Глава 7

Оттого ли, что приезд сестры живее напомнил Орсо родной очаг, или оттого, что ему было стыдно в присутствии своих цивилизованных друзей за костюм и дикие повадки Коломбы, он объявил на другой день свое решение покинуть Аяччо и отправиться в Пьетранеру. Однако он взял с полковника обещание, когда тот поедет в Бастию, заехать погостить под его скромным кровом и в награду за это обещал ему охоту на ланей, фазанов, кабанов и прочее.

Накануне отъезда Орсо предложил, вместо того чтобы идти на охоту, прогуляться по берегу залива. Взяв под руку мисс Лидию, он мог разговаривать с нею совершенно свободно, потому что Коломба осталась в городе для покупок, а полковник постоянно оставлял их, чтобы стрелять чаек и глупышей, к великому удивлению прохожих, не понимавших, как можно тратить порох на такую дичь.

Они шли по дороге, ведущей к греческой церкви; оттуда самый лучший вид на залив, но они не обращали на него никакого внимания.

– Мисс Лидия, – сказал Орсо после утомительно долгого молчания, – скажите откровенно, что вы думаете о моей сестре?

– Она мне очень нравится, – отвечала мисс Лидия. – Больше, чем вы, – прибавила она, улыбаясь, – потому что она настоящая корсиканка, а вы чересчур цивилизованный дикарь.

– Цивилизованный!.. С тех пор как я вступил на этот остров, я чувствую, что против своей воли снова становлюсь дикарем. Самые ужасные мысли волнуют и мучают меня… мне нужно поговорить с вами, прежде чем я заберусь в свою пустыню.

– Надо быть мужественнее; посмотрите, как покорна судьбе ваша сестра, и берите с нее пример.

– Ах, не обманывайте себя! Не верьте в ее покорность судьбе. Она не сказала мне еще ни слова, но в каждом ее взгляде я читаю, что меня ожидает.

– Чего же она хочет наконец от вас?

– О, ничего… только чтобы я попробовал, так же ли хорошо ходить с ружьем вашего батюшки на человека, как на куропаток!

– Что за мысль! И вы можете предположить это, когда вы только что признались, что она еще ничего не сказала вам? Но это ужасно с вашей стороны!

– Если бы она не думала о мести, она с самого начала стала бы говорить со мной об отце, чего она не сделала. Она произнесла бы имена тех, кого она считает – ошибочно, конечно – его убийцами. Но ведь нет! Ни одного слова! Это, видите ли, оттого, что мы, корсиканцы, хитрый народ. Она понимает, что не вполне держит меня в своей власти, и не хочет спугнуть меня, пока я могу еще убежать. Но когда она подведет меня к пропасти и у меня закружится голова, она толкнет меня в бездну.

И Орсо рассказал мисс Невиль подробности смерти своего отца и познакомил ее с главными доказательствами, совокупность которых заставляла его считать убийцей Агостини.

– Ничто, – прибавил он, – не могло убедить Коломбу. Я видел это из ее последнего письма. Она поклялась отомстить Барричини и… – Мисс Невиль! Видите, как я откровенен с вами? – может быть, их уже не было бы на свете, если б вследствие одного из своих предрассудков, извинительных при ее диком воспитании, она не была убеждена, что исполнение мести принадлежит мне, как главе семьи, и что тут задета моя честь.

– Право, вы клевещете на свою сестру, господин делла Реббиа, – сказала мисс Невиль.

– Нет, вы сами сказали, что она корсиканка… Она думает, как они все… Знаете ли, отчего я был вчера так печален?

– Нет, но с некоторого времени на вас находят эти припадки меланхолии… Вы были лучше в первые дни нашего знакомства.

– Вчера, напротив, я был веселее и счастливее, чем обыкновенно. Я видел, что вы так добры, так снисходительны к сестре!.. Мы с полковником возвращались в лодке. Знаете ли, что сказал мне один из лодочников на своем адском наречии? «Вы набили много дичи, Орсо Антон, но вы увидите, что Орландуччо Барричини – охотник получше вас».

– Что же ужасного в этих словах? Разве вы так уж стремитесь прослыть хорошим охотником?

– Но разве вы не понимаете, что этот негодяй говорил, что у меня не хватит храбрости убить Орландуччо?

– Знаете ли, господин делла Реббиа, вы пугаете меня. Кажется, воздух вашего острова не только приносит лихорадку, но и сводит с ума. Хорошо, что мы скоро уезжаем.

– Не раньше, чем вы побываете в Пьетранере. Вы обещали это сестре.

– И если мы не исполним этого обещания, то должны будем ждать какой-нибудь свирепой мести?

– Помните, что рассказывал как-то ваш батюшка об индусах, которые грозят директорам Компании уморить себя голодом, если те не поступят с ними по справедливости?

– То есть вы уморите себя голодом? Сомневаюсь. Вы не будете есть день, а потом мадемуазель Коломба даст вам такой аппетитный bruccio[20], что вы откажетесь от своего намерения.

– Вы жестоки в своих насмешках, мисс Невиль; вы должны были бы пощадить меня. Вы знаете, я здесь одинок. Только вы могли помешать мне сойти с ума, как вы говорите. Вы были моим ангелом-хранителем, а теперь…

– Теперь, – сказала мисс Лидия серьезным тоном, – чтобы поддержать этот ум, который так легко расстраивается, у вас есть человеческое достоинство, и ваша военная честь, и… – продолжала она, оборачиваясь, чтобы сорвать цветок, – если это может что-нибудь значить для вас, воспоминание о вашем ангеле-хранителе.

– Ах, мисс Невиль, смею ли я думать, что вы действительно относитесь с участием…

– Послушайте, господин делла Реббиа, – сказала растроганная мисс Невиль, – так как вы ребенок, то я и буду говорить с вами, как с ребенком. Когда я была маленькой девочкой, мать подарила мне хорошенькое ожерелье, которое мне страшно хотелось иметь, но сказала мне: «Всякий раз, как ты наденешь это ожерелье, вспомни, что ты еще не говоришь по-французски…» Ожерелье потеряло в моих глазах часть своей прелести. Оно стало для меня как бы упреком, но я носила его и выучилась по-французски. Видите это кольцо? Это египетский скарабей, найденный, если хотите знать, в пирамиде. Странная фигура, которую вы, может быть, принимаете за бутылку, – это человеческая жизнь. У нас на родине есть люди, которые нашли бы, что иероглиф подобран очень хорошо. Вот этот, следующий, – это щит с рукою, держащей копье. Это значит битва, борьба. А соединение двух знаков составляет прекрасный, по-моему, девиз: жизнь есть борьба. Не подумайте, что я сама бегло перевожу иероглифы; один ученый с фамилией на ус объяснил мне эти знаки. Возьмите, я дарю вам моего скарабея. Когда придет вам в голову какая-нибудь дурная корсиканская мысль, посмотрите на мой талисман и скажите себе, что нужно выйти победителем из боя с дурными страстями… Право, я недурно проповедую.