В мире поддлунном... - Адыл Якубов

Бируни, еще сильней взволнованный тогда, чем сегодня, от неожиданного озарения, засек пару других чинар на горизонте и снова стал взбираться наверх… Нет, он не ошибся: горизонт отодвинулся еще дальше, а пара чинар приблизилась к горе.

И чем выше в тот день взбирался Бируни в гору, тем дальше уходил, тем шире распахивался перед ним горизонт. Словно приподнимался постепенно все больше занавес, и догадка его юношеских лет всколыхнулась с новой силой.

Почему солнце утром всходит, а вечером заходит? Почему лунный диск каждые пятнадцать дней и ночей обновляется? Почему меняется положение звезд в зависимости от времени года — летом звезды находятся на одной стороне неба, а зимой на другой, — почему?

Бируни всю жизнь искал ответы на такие вопросы. Бессонными ночами следил он за звездами в обсерваториях Индии. До боли в глазах вчитывался в рукописи арабских, индийских, греческих ученых. Догадка, горевшая ровно слабенькая свеча в душе, тревожила его много лет и в Индии, но лишь подъем на гору Нанда, одинокое дерево, подобно сегодняшнему камешку, прояснили все.

В тот день Бируни, не откладывая, установил на склоне Нанды шатер и целую неделю занимался измерениями. Он измерил горизонт, каким он виделся у подножия, потом — вновь открывавшиеся, по мере подъема к вершине, линии. Умножая полученные числа на высоту горы, он фиксировал различные углы. Постепенно это дало, возможность установить радиус Земли и подтвердить с помощью чисел, что Земля не является плоскостью, ровной и гладкой как стол.

Эти вычисления странным образом соединились в душе Бируни с одной из чудесных легенд индусов о создании Земли. До образования Вселенной, гласила легенда, не было ни солнца, ни луны, ни звезд. Была только тьма, а потом из нее появилась вода, а вслед за водой появился огонь, а из огня образовалось яйцо, оно плавало на больших волнах. Яйцо, то есть кривые поверхности!.. Ну, а из яйца родился бог Брахма. Бог пробил поверхность яйца и одну половинку сделал небом, другую — твердью земной, и потому индийцы называют Вселенную «яйцом Брахмы».

Да, да, и эта легенда, услышанная им в Индии от старцев-предсказателей, тоже послужила созданию его труда о радиусе Земли. Так вот и сегодняшний камешек из отверстия в потолке!.. Он, Бируни, создаст прибор… хотя, конечно, найденное им сегодня пока что лишь зреет в голове, нужно еще ухаживать за этим ростком мысли, взлелеять этот росток, чтобы получить настоящие всходы.

О горькая его судьба! Неужели труды, начатые им, написанные и еще лишь задуманные, останутся незавершенными? А он так и помрет здесь, в этом холодном узком склепе?

Стой! Что это? Отпирают дверь, или это ему показалось?

Вот загремели запоры, и одна половина тяжелой, обитой железом двери медленно отворилась. На пороге — два воина с пиками в руках, а за ними… какой-то беленький, маленький старец в золототканом халате и в серебристой чалме.

То был достопочтенный Абу Наср Мишкан — глава дивана. Держа в руках грамоту, скрученную до того сильно, что она стала похожей на флейту-най, глава государственной канцелярии двинулся к Бируни, который без сил откинулся к стене.

— Высокочтимый мавляна Абу Райхан! — не без торжественности заговорил Абу Наср Мишкан и, неожиданно прослезившись, развернул грамоту-най. — Великодушие покровителя правоверных поистине безгранично.

И вот я… по высочайшему велению предстал перед вами, чтобы… вот, видите вы не что иное, как грамоту об освобождении… — И глава дивана поднес грамоту к глазам Бируни.

Но раньше, чем арабскую вязь указа, глаза Бируни узрели в раскрытую дверь горы: у их подножий на яркозеленых холмах пышно цвели заросли миндаля — нежные бледно-розовые облака, и плыли они, казалось, по самой синеве неба, поднимаясь вверх от земли. Неужели это правда? Неужели он сможет бродить по зеленым холмам, вдоволь дышать нежным запахом миндаля, любоваться высотою неба, безоглядностью горизонтов?

Господин Абу Наср Мишкан догадался, какие чувства овладели Бируни: просветлев лицом, радостно воскликнул:

— Дай аллах здоровья почтенной Хатли-бегим! Пока она, великодушная и милосердная, жива и здорова, все встанет на свое место, мавляна, все будет хорошо.

Бируни оторвал взор от далей:

— Хатли-бегим, говорите?

— Она, она, мавляна! Именно она посоветовала нашему повелителю направить вас к великому целителю. Ее добрый совет пришелся по душе.

— Меня хотят послать к Ибн Сине?

— Отгадали, мавляна… Вы же друг почтенного Ибн Сины! На вашу просьбу он не сможет ответить отказом… Поэтому покровитель правоверных одобрил совет Хатли-бегим!

Бируни молчал. Глава дивана, не дожидаясь ответа, крикнул воинам, оцепенело стоявшим у дверей:

— Вы что — вкопанные столбы? Ну-ка, подойдите поближе, поддержите под руки мавляну!

Глава четырнадцатая

Эмир Масуд проснулся к концу ночи — во рту совсем пересохло. В комнате — он огляделся — большинство свечей сгорело, несколько — чадило, едва освещая следы вечернего пира. Почти на ощупь отыскал эмир на низком столике у изголовья пиалу: пальцы, брезгливо отстраняясь от остатков кушаний, нашли кувшин с шербетом. Выпил. Почувствовал облегчение. Косо взглянул на постель, на разбросанные шелковые одеяла: аккуратно застеленная на ночь хозяйкой гарема, эта пустая постель напоминала собой поле битвы. «Проигранной», — подумал эмир. Жалобно причитая, будто ягненок, которого волокут на смерть, красотка, однако, боролась с ним чуть ли не до рассвета. Так он и остался, можно сказать, без победы…

Эту пугливую молоденькую красавицу со сверкающими черными глазами (недаром имя ей было Карагез — Черноокая) прислал эмиру в подарок правитель Бухары Алитегин. Цель у бухарца была ясная: этим подарком он хотел спасти любимую младшую свою жену и дочь, которых султан Махмуд взял в плен во время похода на Бухару. Задобрить хотел бухарец Махмудова сына — вот, мол, какие есть в Бухаре красотки, зачем отцу обижать Алитегина? Масуд это понял… Но хитрая Карагез, ее слезы и стенания!.. Жеребенок необъезженный!.. Масуд почувствовал и досаду, и приступ накатившего желания — битва должна быть продолжена! И он сунул руку под подушку: где там трещотка, где хозяйка гарема? Но тут за дверью послышался невнятный шум, а потом кто-то довольно нетерпеливо постучал в дверь.

— Кто это смеет?!

— Простите, мой эмир! Это я, Абу Тахир!.. Гонец из благословенной Газны прибыл!

— Абу Тахир? — Эмир Масуд сбросил ноги с постели. Абу Тахир, его близкий человек, военачальник доверенный… «Неужели… неужели свершилось?»

Вот уже больше месяца прошло, как из Газны тайно прибыл сюда Абул Вафо, Рыжий, и уехал обратно, тоже тайно, в тревоге и отчаянии — без Ибн Сины. С тех пор эмир все ждет, ждет, ждет из Газны печальную весть. («О аллах великодушный! Прости грешного раба своего!») Ждет, ночами не спит, не может всецело отдаться утехам гаремным.

Абу Тахир низко поклонился явившемуся из «комнаты радости» эмиру.

— Ну, с какой вестью?.. Благословенный родитель…

— Слава всевышнему, досточтимый родитель ваш жив и здоров!..

«О создатель!.. Зачем же тогда новый гонец?.. Не доверяет мне, проверяет меня».

— Вчера был гонец! Сегодня снова гонец!.. Где высокое послание?

— Гонец не вручил нам его… Если б вручил, беспокоил бы я сон наследника?

— Ладно, ступай, сейчас я выйду.

Ах, как было хорошо в рассветном саду, под звездам и, густо рассыпанными по небу, хотя уже тускнеющими!

Эмир вздохнул полной грудью.

Яблони стояли в пышном цвету. Слабо покачивались стройные кипарисы вдоль главной дорожки. В ароматах сада различались горьковатые запахи далеких степных трав.

Эмир спустился на дорогу, которая соединяла гарем и дворец. Пошел неторопливо, жадно дыша, прислушиваясь к боли, непонятно откуда взявшейся в левой половине груди. Вино? Гаремные утехи без меры?

Вспомнилась неприятная история, происшедшая тоже весной в прошлом году в Герате. Он тогда заперся в гареме, развлекался с новой наложницей. Победу за победой одерживал… а в середине ночи тот же Абу Тахир постучался в дверь. Тогда, вот как нынче, прискакал из Газны гонец, не от отца, а от Абу Насра Мишкана, главы государственной канцелярии, продли, аллах, жизнь наставнику. В письме наставника было предуведомление: достопочтенный родитель, султан Махмуд, знает, мол, о тайных «комнатах радости» в гареме эмира Масуда, о том, что стены там расписаны непристойными изображениями любовных утех: разгневанный покровитель ислама, ревнитель благочестия, готов вот-вот отправить к сыну в Герат мушрифа — личного гонца с особыми полномочиями.

Абу Наср Мишкан советовал немедленно уничтожить изображения… Пришлось так и сделать.

Молодому, горячему эмиру возвели целый «дом радости» — в глухом уголке сада, — целый дом из красного мрамора, хитроумное сооружение, где всегда царила прохлада. (На крыше устроили водоем, и чистая горная вода наполняла его, а оттуда по узким глиняным трубам, уложенным в стены, текла вниз, отдавая дому прохладу.) Кроме эмира, ну и девушек, конечно, им отобранных, никто не мог сунуть в дом носа. А росписи… какие соблазнительные, возбуждающие были росписи!.. За одну-единственную ночь их стерли, оштукатурили все стены.