Бэламнийская трилогия - Джеймс Блэйлок

Рев становился все громче. Затем дверь вдруг с треском распахнулась, и Джонатан увидел странное зрелище .Слева вода была футов на восемь-десять выше, чем должна была быть, – фактически она поднималась над крышей рубки. Это была настоящая стена воды, серая и мутная, она несла сломанные сучья и всякий мусор, и именно она и ревела так громко.

Джонатан что-то выкрикнул и выбрался из груды вещей, и тут плот зарылся носом еще сильнее и понесся прямо по гребню огромной волны. Он больше не ударялся о воду и не перекатывался, а просто несся вперед по обширному простору залитого луга. Джонатана прижало к стене, но он сумел встать на ноги, а Профессор и Дули пытались сделать то же самое.

Открытая дверца рубки манила к себе Джонатана – отчасти из-за того, что плот сильно накренился, а отчасти из-за удивительного зрелища снаружи, которое и волновало, и ужасало одновременно. Плот ринулся на гладкую поверхность воды, и тут она как-то странно опала и загремела уже сзади. Впечатление было такое, словно плот вскочил на спину гигантскому скату, скользящему вниз по ледяному склону холма. Но это ощущение было очень кратковременным – впереди вдруг возникла кучка одиноких тополей, и плот с ужасным грохотом врезался прямо в них, закружился вихрем и раскололся на две половины.

Джонатан и Ахав перекувырнулись и вылетели прямо в открытую дверь на палубу, точнее, на то, что от нее осталось. Джонатан ударился головой об обломок мачты, а Ахав, визжа, врезался в Джонатана. Хватаясь за обломок мачты одной рукой, а другой придерживая в этот же момент Ахава, Сыровар поскользнулся и упал на палубу. Но тут плот опять врезался в дерево, на этот раз в ольху, и раскололся окончательно. И Джонатан вместе с псом полетели в воду, крича и размахивая руками и ногами.

Когда Сыровар всплыл на поверхность, он испытал настоящую радость, увидев, что волна уходит прочь, постепенно растрачивая свои силы. Рев смолк, и даже завывание ветра как будто прекратилось, но вместо него был слышен лай Ахава, который, ничего не соображая, кругами плавал вокруг своего хозяина. Непонятно почему, но Джонатан был так счастлив, словно он только что совершил небывалый подвиг.

И в этот момент что-то очень тяжелое ударило его по затылку. Это была лодка – ее выбросило с палубы и перевернуло, и сейчас она подплыла к Джонатану только затем, чтобы треснуть его как следует и тем самым напомнить, что сейчас совершенно не время упиваться радостными чувствами. С другой стороны, лодка – это отнюдь не самая худшая вещь, с которой можно столкнуться, когда вас смыло за борт. Потерев шишку, Джонатан предпринял попытку вернуть лодку в ее естественное положение, то есть, попросту говоря, перевернуть. Но, не имея под ногами опоры, он не мог приподнять борт, достаточно высоко. Наконец Ахав продемонстрировал свой на редкость здравый ум, попытавшись вскарабкаться на лодку, словно на спину гигантской черепахи. Уставший от неудачных попыток перевернуть ее и усилий, затраченных на то, чтобы удержаться на воде, Джонатан последовал примеру Ахава и вскарабкался на днище лодки, а затем помог влезть туда и псу. Оказалось, что в перевернутом виде она Держится на воде гораздо устойчивее.

Небо, которое и без того было весь день хмурым и серым, сейчас стало по-настоящему темным. Одинокая звезда, горевшая на востоке, ясно говорила о том, что просто-напросто наступили сумерки, а небо очистилось от облаков. Всего через несколько минут ветер утих почти полностью, а дождь перестал хлестать как сумасшедший и только тихонько накрапывал. Лодка наткнулась на какой-то холмик и остановилась.

С минуту лодка стояла возле этого возвышения, которое показалось Джонатану вершиной большого, совершенно круглого холма, больше чем на фут залитого водой. Сыровар спихнул Ахава в воду и, немного потрудившись, все-таки сумел перевернуть лодку – задача весьма несложная, если у вас под ногами твердая земля. Затем он втащил в нее Ахава и влез туда сам. Джонатан обрадовался, обнаружив пару мокрых, но целых весел, привязанных к сиденьям. Он машинально отвязал их, не думая, однако, о том, куда же это ему плыть ночью, по реке, у которой нет берегов.

Наконец он решил никуда не плыть, а остаться здесь, на этом холмике, в надежде на то, что остальные члены экипажа – Дули и Профессор – оказались в лучшем положении, чем он, и что они обязательно отправятся на его поиски. Время от времени мимо проплывали какие-то обломки, но среди них не было ничего стоящего. А воздух становился все холодней и холодней. Конечно, холодно было с самого начала, но Джонатан, взволнованный происшествием, не замечал этого. Сидя на узком сиденье, промокший до нитки, он начал дрожать. Затем решил, что, черт возьми, необходимо что-то предпринять. Не придумав ничего лучше, он пару раз громко крикнул, приставив ладони ко рту:

– Эй! Эге-гей!

Ему показалась весьма разумной та мысль, что Профессор и Дули к этому времени были уже намного ниже по течению – после столкновения с ольхой на своем обломке плота они далеко унеслись на гребне волны. Так или иначе, а подавать голос было не так уж глупо. Если рядом нет никого, то он просто зря надрывает глотку, если рядом все же кто-то есть, то Джонатан был совсем не против найти его. К счастью, они настолько уже углубились в Горную Страну эльфов, что опасности встречи с троллями, гоблинами, медведями или волками не было никакой. К тому же все они давно забрались бы на более высокие холмы, куда не доходила вода.

– Хей-хо! – кричал Джонатан, нисколько не заботясь о том, что именно ему кричать, и одновременно похлопывал себя руками по плечам, чтобы согреться хоть немного. Когда он на секунду остановился, чтобы сказать несколько ободряющих слов Ахаву, который сидел в лужице воды на дне лодки и выглядел совершенно несчастным, он вдруг услышал далекое “хей-хо”, похожее на его собственное, но более растянутое и печальное.

Джонатан немного удивился, но подумал, что это, должно быть, происходит из-за широких водных просторов, которые окружали его. Благодаря им он и услышал эхо.

– Ну что, старина Ахав, – произнес он, обращаясь к псу, – промок? Промок, наверное, насквозь, как губка. И замерз, конечно.

И в этот момент, когда Джонатан выражал псу свое сочувствие и симпатию, эхо послышалось вновь, но на этот раз – более отчетливо.

– Эге-ге-гей! – как будто крикнуло эхо. А затем уже совершенно ясно раздалось:

– Господин Сыровар!! – с характерным понижением голоса на последнем слоге.

– Эгей! – крикнул Джонатан, привстав в лодке, не боясь опрокинуть ее – она прочно сидела на вершине холмика. – Дули! Профессор Вурцл! А-у-у!