Оренбургский владыка - Валерий Поволяев

Уже на второй день казачьего съезда Дутов понял, что в полк он не вернется — здесь, в Петрограде, замаячила такая перспектива, что у него даже дыхание перехватило, а сердце заколотилось так громко, что войсковой старшина временами даже переставал слышать речи делегатов.

Съезд принял одно важное решение, — прежде всего для биографии Дутова, — создать Союз казачьих войск. Дело это требовало бюрократических усилий, беготни и мозолей на пальцах безотказных писарчуков, поэтому была создана специальная комиссия, получившая громкое название Временного совета Союза казачьих войск. Председателем Временного совета стал Саватеев — человек хотя и малоизвестный, но очень доброжелательный, внимательный и сдержанный, без гучковских заскоков — пена у него на губах, как военного министра, никогда не появлялась. Савватеев готов был выслушать всякого посетителя и посодействовать ему. Для облегчения жизни Савватееву назначили несколько помощников, старшим из них стал Дутов.

Он сразу оценил собственный взлет, понял, в какие горние выси может вознести его новая должность.

Выйдя на улицу из душного зала, в котором без малого неделю заседал съезд, Дутов осенил себя широким крестом:

— Теперь я хорошо знаю, к какому горизонту плыть. Теперь хрен меня насадишь на вилку, как кусок селедки — я сам кого угодно насажу… Так, глядишь, скоро и лампасы к штанам пристрочат. Славное это дело! Любо!

Перед Временным советом стояло несколько задач. Первая — подготовить новый съезд, вторая — оградить казаков от дурной агитации, проникшей на фронт, и третья… Третья задача обычно проходит во всякой повестке дня под формулировкой «разное». Этого «разного» было много.

С графом Келлером Дутов больше не связывался.

Своего помещения у Временного совета не имелось, — Савватеева с заместителем футболили, как хотели, в разные углы. Побывали они всюду, даже в душном темном подвале, забитом сломанными столами и стульями, с крысиными норами по углам.

Дутов, оглядев подвал, брезгливым щелчком сбил с кривоногого пыльного стола несколько продолговатых колбасок крысиного помета и молвил, морща нос:

— Это не для нас. Надо искать еще…

Лучше всего было бы заполучить несколько комнат в каком-нибудь штабе — в сухопутном ли, морском ли, безразлично. Комнат требовалось немало, шесть-семь, поскольку только членов Временного совета было тридцать четыре, — от тридцати казачьих войск, — не говоря уже о разных барышнях, денщиках и специалистах разогревать полковые самовары. Неплохо было бы разжиться местом и в Главном управлении казачьих войск, чтобы быть поближе к «рулю и веслам», но в казачьем управлении места было совсем чуть, генералы там ютилась плотно, сидя буквально друг на дружке. Ни Савватеев, ни Дутов ущемлять своих никак не хотели и продолжали искать подходящее.

В конце концов Временному совету выделили две комнаты в Главном штабе, а Дутова вообще включили в штат Главного штаба — этой авторитетной военной конторы, разрабатывающей все наземные операции. В общем, Савватеев и Дутов уселись за генеральские столы, подремонтированные, заново отлакированные, покрытые зеленым начальственным сукном.

…Выпив пару стаканов чая, Дутов покрутил головой, глянул в окно на мостовую, где медленно таял поздний грязный снег, а между камнями текли мутные говорливые ручьи, опустился в кресло и произнес, ни к кому не обращаясь:

— Теперь мы всем покажем, где раки зимуют.

Через несколько дней Савватеев остался в Петрограде «на хозяйстве», как было принято тогда говорить, а Дутов отправился на фронт. Через сутки он уже находился на передовой.

Было тихо, низко над землей ползли серые тяжелые тучи, цепляясь за макушки кустов, путались в сучьях, прилипали к деревьям. Иногда к линии окопов подползало какое-нибудь особенно тяжелое брюхатое облако, повисало над землей, плоть облака рвалась, и из непрочного мешка вниз летели крупные холодные хлопья. В марте весна всегда борется с зимою.

Смешанный казачий полк, потерявший лошадей, состоявший из сибиряков, разбавленный уссурийцами, держал линию обороны между двумя небольшими белорусскими городками, готовился к грядущим сражениям, но сражений не было — немцы тоже выдохлись, они теперь по большей части отдыхали и не хуже русских выпивох научились глотать местный «горлодер».

В полку каждый день появлялись агитаторы, пробовали подбить казаков на измену, на замирение с немцами, на уход с позиций, но казаки — усталые, завшивевшие, от агитаторов только отмахивались, но из окопов не уходили. Агитаторы покидали неуступчивую воинскую часть раздосадованные.

— Нет, с вами, с казаками, супа не сваришь… — недовольно кропотали они, сшибая с рукавов шинелей крупных белесых вшей и исчезали, чтобы уступить место другим, более удачливым ораторам.

Дутова, не побоявшегося появиться в грязном, залитом талой водой окопе, слушали со вниманием. Он рассказывал о недавнем съезде, о спорах, драчках и расквашенных носах оппонентов, о том, как проходит подготовка ко второму съезду…

— И чего же вы, господин хороший, будете добиваться от второго съезда? — испытующе щурились фронтовики, разглядывая залетного войскового старшину — своим его признать никак не могли, поскольку он принадлежал к другому войску — Оренбургскому.

Дутов тоже умел испытующе смотреть на людей, — остановил свой взгляд, немигающий, спокойный, острый, на одном из казаков — горбоносом, с быстрыми светлыми глазами, и выпалил, будто выстрелил:

— Резолюции!

Горбоносый невольно съежился, стрельнул исподлобья в Дутова настороженным взглядом и спросил вкрадчиво:

— А какая это будет резолюция, господин хороший?

Дутов загнул один палец:

— Во-первых, нам нужна единая и неделимая Россия. Во-вторых… — он загнул еще один палец, — широкое местное самоуправление. В-третьих, — к двум загнутым пальцам присоединился еще один, — война до победного конца. В-четвертых, — еще один — почетный мир. В-пятых, — до созыва Учредительного собрания вся власть должна принадлежать Временному правительству, — Дутов решительным движением притиснул к загнутым пальцам последний — большой.

— Ну, насчет всей власти Временному правительству — тут, по-моему, перебор, господин хороший…

— Это почему же? — Дутов не удержался, растянул губы в язвительной улыбке.

— Нет у этого правительства в народе популярности…

— У меня совсем другие сведения.

— И доверия нет, — добавил горбоносый.

— Так что же, ты считаешь, Россией должен командовать какой-нибудь немчик по фамилия Пшикман? Или Поносбург с Чихбергом? Так считаешь? — Дутов грозно повысил голос, но горбоносый солдатик — явно из примаков-интеллигентов, чинил где-нибудь в елисейских деревнях швейные машинки «Зингер» — нагло осадил войскового старшину, Дутову даже дышать тяжело стало:

— Приказ номер сто четырнадцать рекомендует офицерам обращаться к солдатам и казакам на «Вы». Как в строю, так и вне строя…

Дутову показалось, что у него перед глазами закрутились крупные зеленые звезды. Приказ № 114, подписанный Гучковым, исключал из обращения выражение «нижний чин» — его заменили простым, невыразительным словом «солдат». Полностью отменялось также всякое титулование: вместо «вашего превосходительства» к генералам теперь обращались скромно «господин генерал» и так далее. А ведь отменить старое обращение — это все равно что во главе воюющей армии поставить сопливого подпоручика.

Дутов поморщился и извинился перед горбоносым — агитационную инициативу нельзя было упускать. Через два часа он уже находился в другом спешенном полку, в других окопах…

Тридцатого апреля, ночью, Гучков подал в отставку. Офицеры вздохнули свободнее.

— Жил смешно и умрет грешно, — предположил один из казачьих офицеров, зашедший в комнатенку Временного совета, в которой сидел Дутов.

Казак этот не ошибся.

В мае семнадцатого года Дутов вместе со своим коллегой из Временного совета был принят Керенским. Разговор продолжался полтора часа.

Дутов Керенскому понравился. Настолько, что, когда прощались, Керенский долго тряс ему руку и говорил, будто купец, которому удалось продать залежалый товар:

— Заходите еще, обязательно заходите! — жесткий ежик на крупной голове Керенского смешно дрожал, кожа на лице была какой-то лиловой, странной. — Как только появятся новости — милости прошу!

А, между прочим, «залежавшимся товаром» этим была Россия.

Оставаясь один, Дутов иногда думал о своих однополчанах — как они там живут? Чем дышат? Как воюют? Сведений о том, что его полк вел какие-то успешные действия, к Дутову не поступали. Линия фронта деформировалась, фронт перестал быть фронтом, и это беспокоило Дутова.