Попаданец в себя, 1963 год (СИ) - Круковер Владимир Исаевич

Гребу, стараюсь, гребу до треска в суставах своих, не привыкших к тяжелому труду рук. Сижу спиной к носу шлюпки поэтому вижу, как громада судна кренится, кренится и вдруг мгновенно исчезает в воде. Общий вздох-крик заполняет пространство над нами, люди кричат в ужасе. Мощная волна подкидывает нашу скорлупку, которая несколько минут назад казалась мне огромной шлюпкой, вторая волна положе, мягче. Волны аплодируют уходящему на дно БАМТ водоизмещением в 5720 тонн!

Спасатель привезли нас в стационар Магаданской больнице. Многи были глубоко простужены. Меня напасть миновала, видно гидрокостюм спас. Так что на другой день выписали и временно разместили в общетии морфлота. Комната на четырех, туалет и прочие удобства в коридоре. А вот раковина всем на удивление – в номере. Мужики, естественно, в эту раковину оправлялись, мужик, как особь вообще склонен оправлять малую нужду в раковину. Поэтому в номере пахло.

Набрал в библиотеке книг и валялся целыми днями, кормили бесплатно в местной столовой. За все платил морфлот.

Потом вызвали в Контору. Комитетчик тут как тут, еще кадровик и из бухгалтерии кто-то, приплыли, не поленились. Дали мне бумаги для восстановлении утопших документов, комитетчик кратко записал мои впечатление о гибели траулера, финансист выдал сколько мог от щедрот фирмы. Обещал, что после страховки выдадут раз в пять больше. В благодарность за отстутствие возражений и угроз подать в суд выдал бумагу об окончании моей послеинститутской кабалы: «Ввиду невозможности использования специалиста в нащем регионе…». Вернул Диплом. Еще раз пообещал выслать деньги прямо по домашнему адресу в Иркутск. Дал билеты на авиарейс до Хабаровска.

Больше половины комады из почти ста человек плюс иностранные представиели и прочие… погибло много людей, Контора крутилась, как только можно.

Зато свободен. Свободен и жив.

Только сейчас до меня начал доходить ужас смерти в ледяной воде.

Утром самолет приземлился в Хабаровске и я, не мудрствуя лукаво, пересел прямо в аэропорту на самолет до Иркутска. Выдали мне всего 180 рублей, но время было советское и билет на Родину обошелся всего в 48 рублей.

И вот иду в родное гнездо на улице Марата, веренее еду на такси за трешку, и думаю: не я ли виновен в гибели траулера и людей, погасших в морской пучине. Время наверняка сопротивляется сознанию, попершему поперек его течения, и пытается меня вытеснить, вырвать из потока, переместить. И что ж, теперь нести в себе груз этих смертей?

Глава 21

Охо, головушка моя, головища, кто же тебя ватой набил? И кто в рот мне такой гадости налил. Ах похмелье ты мое, ты похмелье; кто же лил в глотку мне это зелье.

А лили, собственно, сами родственники, в мыслях похоронившие младшего сыночку. Даже мама не возражала разлитию напитков и сама достала из буфета графин с вишневой наливкой собственного произведения.

Мама у нас ого-го, ей за шестьдесят, а она эсперанто учит по словарям. Мало ей армянского, персидского и французского!

Заставил себя встать. Вернее заставил не я, а мочевой пузырь, но он в какой-то мере и есть я. Особенно хорошо узнаешь эту истину с возрастом, а при простатите она становится жизнеуказательной.

Сполоснул рожу и с удивлением осознал, что есть аппетит, Хорошо быть молодым!

После завтрака ушел на балкон и уселся думать. Работать поспешно смысла не видел, хотя не мешает узнать – ввели уже 209 статью[11]. Помню прекрасно, как эту статью применили против Бродского. Под статью попадали люди которые не работали 4 месяца подряд или в общей сложности год. Каралось или тюремным сроком, или исправительными работами. Причем если человек работал сам на себя, например выращивал овощи и продавал их, то его так же могли осудить по этой статье. Поэтому многие самодобытчики работали фиктивно – за них работал, например, дворник или кочегар, а они получали зарплату и отдавали её этому добровольцу.

Но пару месяцев безделия у меня есть, а деньги, наверное, будут – вышлют из Охотска.

И сразу заныло сердце, что ж не заехал на кладбище, вдруг там столетиями лежит инопланетный артефакт.

Заеду, успокоил сам себя. А сейчас лучше книгу напишу. Про отшельника.

Нет, лучше напишу её в тайге, скоро зима, по первому снежку на промысел схожу, белка, колонок, соболь. У кого бы лайку промысловую выпросить.

Так думал, думал и не заметил, как задремал.

И словно опять провалился в детство, оно было осязаемо и горечь обиды, так и не изжитой до самой смерти, полыхало в этом воспоминании.

Когда утро – все заняты. Мама хлопочет на кухне, папа просматривает какие-то бумаги, а бабушка еще спит. У бабушки старческая бессонница, она все время это твердит, поэтому утром спит.

Вовка полусонный стоит на балконе. Весна теплая, у второклассников занятия в школе уже начались, но Вовка все равно встает утром со всеми. Ему нравится эта дорожная суета, нравится сесть со всеми за стол, позавтракать. И особенно ему нравиться, что после завтрака он со спокойной совестью может вновь лечь в кровать и досмотреть утренние сны.

Странный звук слышится со стороны улицы. Будто очень большая лошадь цокает копытами по асфальту.

Вовка всматривается. Тополь еще не оброс летней широкой листвой, поэтому сквозь узенькие листики улица видна хорошо.

У пацана начинает щекотать в животе, а горло пересыхает, как во время ангины. По улице идет павлин. Это огромный павлин, он легко достает головой до балкона второго этажа. Это он цокает, как лошадь, хотя переступает по асфальту лапами, а не копытами. Лапы у этого огромного павлина похожи на лапы страуса, только гораздо толще. И, если честно, это не совсем павлин. Во-первых, таких огромных павлинов не бывает. Во-вторых, этот павлин переливается роскошными цветами, как райская птица. Кроме того, он цокает страусиными ногами и гордо смотрит не по сторонам, а только вперед.

Папа, иди сюда, – сдавленным голосом зовет ребенок.

Ну что там у тебя? – отзывается папа. – Я занят, мне собираться надо.

Бабушка! – отчаянно зовет Вовка.

Бабушка спит. Ей не до Вовки.

Мама, а мама… – безнадежно зовет Вовка.

Мама на кухне, она просто не слышит.

Тогда мальчик с трудом отрывает глаза от павлина, который уже прошел мимо дома и удаляется вдоль по улице, ведущей к реке, бежит в комнату и хватает первого попавшегося – папу, тащит его на балкон.

Да пусти ты, – говорит папа, – вот ошалелый… Ну, что ты тут увидел?

“Вот же, павлин сказочный…” – хочет сказать Вовка, но павлина уже нету, ушел, так быстро ушел…

Да так, ничего, – говорит мальчик, – листочки на тополе уже распустились, лето скоро.

Отец несколько удивленно смотрит на Вовку, переводит взгляд на чахлые листики, вновь – на сына, недоуменно хмыкает, уходит с балкона и тотчас забывает о странном поведении сына. А Вовка смотрит в пустоту улицы. В ушах его еще звучит цокот копыт, безумные краски оперения так и стоят перед глазами. Прекрасная сказочная птица, видением которой он хотел поделиться с родными, всегда будет цокать своими страусиными лапами в его памяти и в его одиночестве…

– А-а-а, – взвился я с криком. – Ах ты, будь оно все не ладно. Ну на фига мен эта вторая попытка, если я так устал от жизни!

Я зашел в комнату, прикрывая красные глаза рукой, но мама, как и во сне, копалась на кухне, а папы давно не было. Был я – нелепый попаданец, который даже утонуть по-человечески не может.

Я обулся и скатился вниз по лестнице. Искать пиво в будний день было бессмысленно, но в ресторане могли подавать. Поэтому поехал на вокзал, купил по тройной цене пару бутылок на вынос, поехал обратно и выдул одну прямо в трамвае под укоризненное причитание кондукторши.