Пианисты - Кетиль Бьёрнстад

Я смотрю на нее. Охмелев от красного вина, она очень похорошела. По лицу у нее пробегает тень. Что-то серьезное, молящее, что заставляет меня заколебаться.

— Значит, решено, — говорит она. — Ты не пожалеешь.

Все уходят. Отныне мы связаны друг с другом. Союз молодых пианистов. Мы договорились регулярно встречаться, откровенно делиться друг с другом своими радостями, планами, огорчениями. Я обнимаю Ребекку в прихожей. Она вдруг обеими руками обхватывает мою голову:

— Остерегайся Маргрете Ирене, — говорит она. — Ты меня понимаешь.

Я киваю. И тоже держу руками ее голову. Мое чувство к ней изменилось, и это меня пугает. Она стала другой только потому, что должна дебютировать. Стала сильнее. Смелее. Привлекательнее. Но мне не нравится, что я так думаю.

— Ты ищешь место, где сможешь репетировать? — говорит она мне на ухо. — Это несложно. Обратись в НРК[8] в приемную, спроси вахтера студии. Скажи, что ты от меня. Его зовут Гейр. В Студии 18 есть отличный «Стейнвей». Ты сможешь заниматься там по вечерам. Кажется, ты любишь вечера?

Вот это связи, думаю я. Вот оно, преимущество богатых.

Она быстро целует меня в щеку и уходит вместе с Фердинандом, который только улыбается, вежливо и дружелюбно, как всегда. Мне интересно, а что получит он от этого дня?

Итак, я остаюсь с Маргрете Ирене.

Она долго не спускает с меня глаз.

Именно этого мне и хотелось всегда избежать. Оказаться наедине с Маргрете Ирене.

Она смущенно улыбается, пытаясь губами прикрыть пластинки на зубах. Это меня трогает. Она не лишена привлекательности. Молодая девушка, хорошо обеспеченная, просит меня остаться. Я не привык к такому.

— Пойдем в мою комнату, — приглашает она. — У меня там есть еще вино и твой гороскоп.

— Пошли, — соглашаюсь я и иду за ней. Комната большая. Кровать. Портрет Риты Штрайх. Я смотрю на плакат. Внизу — фирменный знак Deutsche Grammophon. Мечта всех музыкантов.

— Она — моя любимая певица, — говорит Маргрете Ирене. — Ты когда-нибудь ее слышал?

Я киваю:

— Моя мама боготворила ее. Колоратура. «Волшебная флейта», к примеру. Царица ночи.

— Она действительно была царицей ночи, — соглашается Маргрете Ирене.

И жестом приглашает меня сесть на кровать.

Я сажусь и вижу, что у нее в углу стоит музыкальный центр. Рядом на полке несколько пластинок.

— Это моя святыня, — серьезно говорит она.

— Я польщен.

— Сейчас я покажу тебе твой гороскоп.

— Наверно, немного музыки не помешает?

Она прикладывает к губам палец.

— Потом.

Маргрете Ирене садится рядом со мной. Разворачивает большой лист. Я вижу круг. Линии, идущие во все стороны. Треугольник. Какая-то неразбериха линий.

— Это твоя жизнь, — говорит она.

Мне уже не хочется ничего знать о моей жизни. Но она показывает.

— Это асцендент. К счастью, он находится под знаком Тельца. Бедняжка, мы с тобой оба Скорпионы.

— Это означает смерть?

Она садится рядом со мной. И внимательно смотрит на то, что начертано на бумаге. Там большими буквами написано АКСЕЛЬ. Эта неразбериха линий — моя жизнь.

— Нет, не смерть, скорее, это жизнь. Слишком много линий. — Она серьезно смотрит на меня и берет за руку. Мне это не нравится. Но вместе с тем меня трогает, что она так искренна. Что сама составила мой гороскоп. Что интересуется моей жизнью.

— Ты слишком разбрасываешься, Аксель. Тебе слишком многого хочется. Но ты должен сосредоточить свой интерес на чем-то одном.

— И что же это одно?

Она смущенно смотрит на меня.

— Я не знаю. Это известно только тебе.

Я слушаю ее, киваю. Маргрете Ирене меня поражает. Конечно, она права. Я слишком разбрасываюсь. Как ей удалось так точно меня узнать? Но разве она не права? Я еще не на своем месте, не могу ни на чем сосредоточиться.

— Однако у тебя есть шанс, — говорит она и показывает на какую-то линию, проходящую между двумя планетами. — Отныне доминировать над всем будет твоя энергия. Я снова киваю:

— Это мне подходит!

— Но тебе придется сделать выбор.

Она встает. Подходит к музыкальному центру, достает из конверта пластинку. Я вижу, что это Самюэль Барбер. Адажио.

Слышится шорох. Потом звучит музыка.

— В эту минуту есть только мы с тобой, — говорит она.

— Возможно, — соглашаюсь я.

Она садится на кровать, где сижу я. Мне это неприятно. Однако я ей повинуюсь.

— Ляг, — говорит она.

— Почему ты выбрала такую грустную музыку?

— Потому что она нам ближе всего.

Не так я хотел первый раз лежать с девушкой. Это должна была быть Аня. Прекрасная музыка. Ее губы. Зеленые глаза. Кое-что совпадает. Кроме самого главного. Это не Аня, а Маргрете Ирене. Мы лежим рядом на ее кровати. Мне непонятно, как у нее это получилось. «Адажио для струнных» и все остальное.

— А теперь поцелуй меня! — говорит она.

Мне этого не хочется. Я смотрю в ее большие глаза, похожие на две цинковые тарелки. Она замечает мое сопротивление, понимает, что я действительно не хочу этого. Тогда она кладет руку мне на брюки, просовывает ее мне в пах.

— Ты будешь противиться и этому тоже?

Я не знаю, что ей ответить. Я еще ни с кем этого не испытывал.

Она снова смотрит на меня. И мне приходится поцеловать ее.

Она всегда была мне немного неприятна. И вот я лежу здесь, рядом с ней, и не противлюсь.

— Рубинштейн. Я люблю Рубинштейна, — говорит она.

Тогда я закрываю глаза. Я люблю Аню.

— Посмотри на меня, — приказывает она. Я подчиняюсь. В то же время она расстегивает мои брюки. Глаза ее широко раскрыты. Я осторожно целую ее. Она не отпускает меня. Мне приятно.

— Не бойся, — говорит она. — От этого я не забеременею.

И осторожно засовывает руку мне в брюки.

Я не двигаюсь.

— А теперь ты должен делать со мною то же, что я делаю с тобой, — мягко говорит она.

Проходит несколько минут. Ведь я не знаю, чего она от меня ждет.

— Ты этого еще не умеешь? — шепчет она мне на ухо. Я чувствую на себе ее властную руку. Первый раз девушка касается меня в этом месте. Я не в состоянии ей противиться.

— Тебе приятно? Я чувствую, что тебе приятно. Мой любимый. А теперь сделай то же самое со мной.

Она кладет свою руку на мою. Показывает. Как просто, с удивлением думаю я. Никогда не думал, что это так.

Маргрете Ирене начинает постанывать. Проходит всего несколько секунд. Она кончает со стоном. Потом целует меня в шею, прижимается ко мне. Я прислушиваюсь к ее дыханию. Не знаю, что мне делать дальше.

— Спасибо, Аксель. Мне было так хорошо.

Я неподвижно лежу рядом с Маргрете Ирене. Даю ей время отдышаться. Но она еще не отпускает меня. Мы слушаем Барбера, но желание накатывает быстрее.

— Я не уверен, что хочу.

— Конечно, хочешь! — повелительно звучит ее голос.

Я думаю только об Ане, о ее руках, губах. Думаю о Желтой Вилле. О запахе ольшаника. О запрещенном.

О Катрине, о ее груди и ногах. И все-таки я думаю только об Ане.

Но Маргрете Ирене знает, что теперь я в ее руках. В ее цепких руках. Мы целуемся. Я чувствую вкус ее пластинок. Она торжествующе смеется.

— Это было неизбежно, — говорит она. — Это должно было произойти уже давно.

Она крепко держит и не отпускает меня. Я в ее руках. Бурный взрыв. Сперма попадает ей на брюки. Какой позор! Я ищу носовой платок.

— Это не горит, — смеется Маргрете Ирене и целует меня в губы. — У нас впереди уйма времени. Не огорчайся. Наслаждайся. Ты никогда не смел наслаждаться. Спасибо Рубинштейну. Спасибо тебе. Не занимайся больше трех часов в день. Помнишь его слова? Да здравствует Союз молодых пианистов!

Я возвращаюсь домой после полуночи — растрепанный, пристыженный и растерянный. Маргрете Ирене. Кто пожелал бы ее в качестве возлюбленной? Это получилось случайно, думаю я. И больше никогда не повторится.

Отец сидит в гостиной, он заснул под музыку. Сутулая спина, бессильно висящие руки. Я подхожу к проигрывателю, смотрю на конверт — лицо Риты Штрайх. Как странно. Неужели это простое совпадение? Она пела Моцарта.

— Отец, — говорю я и осторожно трогаю его за плечо. — Ты меня слышишь?

Он, вздрогнув, просыпается. Смущенно глядит на меня.

— Кажется, я заснул.

Я качаю головой и поеживаюсь.

Иду на кухню. Наливаю два стакана молока и ставлю их на стол. Катрине нет дома. Я это чувствую. По царящему в доме покою. Она где-то в городе. Отец смотрит на меня бегающими глазами, при маме это означало что-то серьезное.

Я сажусь на диван и провожу рукой по волосам. Новый взрослый жест. Я горд, и в то же время мне стыдно. Возможно, что-то потеряла Аня, а вовсе не я.

В голове у меня нет ничего, кроме Ани. Сегодняшнее событие — только этап на пути к ней, думаю я.