Голова лошади - Эд Макбейн

— Да, конечно.

— Лестер, одолжи мне пятьсот долларов.

— Я дам тебе взаймы два доллара, — сказал Лестер и потянулся к бумажнику.

— Слушай, Лестер, не валяй дурак. Сам знаешь, двух долларов недостаточно, чтобы…

— Хорошо, я дам тебе четыре доллара. Ты можешь купить себе два выигрышных билета, идет?

— Если не можешь дать все пятьсот, дай четыреста, хорошо?

Я верну их обратно сразу после второго заезда, четыреста плюс еще четыреста, в качестве комиссионных.

— В качестве комиссионных, да? Я дам тебе десять баксов, согласен? Сможешь купить себе хороший выигрышный билет, Малони.

— Триста баксов, Лестер, ладно? На тех же…

— Двадцать баксов, — сказал Лестер, — и точка. Больше ни цента.

Малони молча посмотрел на него и покачал головой.

— Нет, Лестер, не надо, — сказал он. — Ладно, забудем об этом.

— О'кей, давай забудем, — сказал Лестер.

— У меня еще есть гордость, — сказал Малони, чувствуя себя глупо, как никогда. — Вот об этом не забывай, Лестер. У меня еще есть гордость.

— Конечно, — сказал Лестер и направился к кассам.

— У меня еще есть гордость, — прошептал ему вслед Малони.

Он чувствовал себя невыразимо жалким и униженным. О, не потому… ну… нет, нет, не только потому, что Лестер отнесся к нему, как к нищему, превратил его честную просьбу дать взаймы в… в мольбу о куске хлеба, как будто он какой-нибудь опустившийся пьяница из тех, что таскаются по улицам с протянутой рукой. «Черт тебя побери, — думал Малони, — когда-то я зарабатывал на жизнь честным трудом, продавал энциклопедии, тебе это известно? Я в жизни никого не зарезал, я не прячу рапиру в трости, я только один раз был женат, ублюдок несчастный, и развелся не потому, что разлюбил ее, я развелся только потому, что должен был стать игроком, должен был вырваться из этой устоявшейся обыденной жизни и зажить по-настоящему, не считай меня бездельником, Лестер, даже не смей считать меня лодырем и подлецом». Но ему было тяжко не только потому, что Лестер прихлопнул его, как отвратительное насекомое, заставив его выдавить из себя жалкие остатки его достоинства, — да, достоинства и гордости, вот именно! — но еще и потому, что он подошел к Лестеру, на все сто процентов уверенный в победителе следующего заезда, подошел и сказал: «Послушай, мне нужно пятьсот долларов». «Стал бы я просить ради ненадежной лошадки? Я собираюсь получить самый громадный выигрыш, я подошел и попросил у тебя пятьсот долларов, потому что на карту поставлена моя жизнь, потому что, если я не сделаю этого сегодня… если я… если я не поставлю на нее сегодня… я… я не знаю, что я тогда сделаю. Ты можешь объяснить мне разницу между обычным займом, когда парень хочет просто выиграть пять баксов на лошади, и займом, от которого зависит жизнь человека?

Моя жизнь, Лестер.

Моя жизнь».

Неожиданно у него увлажнились глаза.

Он вытер их кулаком, ну, ну, сказал он себе, кончай, ты же взрослый мужик, перестань, и шмыгнул носом. Сконфуженный, он обернулся посмотреть, не заметил ли кто его слез, но никто его не замечал, все игроки суетились в холле, каждый погружен в свой собственный мир забот и переживаний, поглядывали на табло, где каждые несколько секунд появлялись новые цифры ставок, совершенно безразличные к Эндрю Малони и его проблемам. Он поднял голову. На табло ставки на Джобоун повысились до тридцати к одному. У него потекло из носа. Он потянулся за платком, но в кармане было пусто, у меня нет даже несчастного носового платка, подумал он, и снова чуть не заплакал от жалости к себе, но взял себя в руки, заставил себя выпрямиться, расправить плечи, поднять голову, твердо решив найти в толпе кого-нибудь, кто даст ему денег на Джобоун. Он с вызовом вытер нос тыльной стороной ладони (давай, коп, смотри из-за угла!) и отер ее о брюки. Смотри, мир, это Эндрю Малони, восставший с белой скатерти, когда этот подонок думал — ха, ха! — что пришлепнул его! Нет, джентльмены, не вышло!

Нужно быть мужественным и стойким, подумал он.

— Лошади на треке! — возвестил диктор.

О Господи, пошли мне мужества и удачи, взмолился он.

И в этот момент он увидел Мерили.

Он увидел ее за металлической решеткой, отделяющей общие трибуны от секции для членов клуба, она сидела рядом с самим Крюгером, обещавшим убить его, если он не вернется с деньгами. На ней было черное — опять черное! — платье, но не то бархатное, которое он задрал ей до талии, чтобы распять ее на ничего не стоящем пиджаке. Он посмотрел на свой пакет — «Рабочие Джуди Бонд, все на забастовку!» — и на скомканный пиджак внутри, и попытался снова проникнуть в его загадку, и подумал, вот будет смешно, если на этот раз он попросит денег у нее, таким образом вывернув вчерашнюю историю наизнанку. «Сначала деньги, — стонала она, — сначала деньги», и в ответ на свои мольбы была взята безвозмездно!

Табло показывало текущее время — 1:55 и время старта — 2:06.

Времени в обрез, подумал Малони.

«Если даже мне удастся привлечь ее внимание так, чтобы меня не заметил Крюгер, если даже это у меня получится и меня не застрелят, почем знать, есть ли у нее в сумочке хоть какие-то деньги? В прошлый раз у нее оказались там только водительские права и изящный пистолет с рукояткой, отделанной перламутром. Что ж, это риск, на который я должен пойти, потому что заезд начнется через… взгляд на табло… ровно через десять минут, а ставки сейчас… снова взгляд вверх… двадцать шесть к одному, значит, в кассу уже стали поступать большие деньги, хотя и не настолько большие, чтобы полностью изменить соотношение ставок. Если они будут поступать таким же темпом, ставки будут держаться приблизительно на десяти или пятнадцати к одному, что довольно неплохо, особенно для лошадки, которой достаточно немного помочь… как же мне обратить на себя ее внимание с тем, чтобы этого не заметил Крюгер?»

Крюгер поднес к глазам бинокль, изучая лошадей, которые парадом вышагивали по треку. Мерили, инстинктивно или потому, что именно в этот момент ее щеки коснулся солнечный зайчик, повернула голову, взгляд ее упал прямо на Малони, стоявшего за решеткой, она быстро кивнула ему, отвернулась, тронула Крюгера за руку, что-то сказала ему и поднялась со своего места. Ее светлые, золотистые волосы сверкали на макушке, напомнив ему белую ермолку Соломона, которую тот надевал в синагоге. Черное платье было узким в талии, с расклешенной юбкой, которая взлетала над длинными стройными ногами, обутыми в черные туфельки на высоких каблуках, которые звонко постукивали, когда она направлялась к воротам между двумя секциями. На плече у нее болталась на ремешке маленькая черная сумочка, где, как надеялся Малони, помимо водительских прав и пистолета, находилось еще кое-что. Сторож у дверцы поставил ей на кисть маленький штампик невидимой краской, чтобы при возвращении в секцию для членов клуба она просто поднесла ее к устройству с ультрафиолетовым лучом вместо пропуска. Она прошла в воротца, подмигнула Малони и торопливо промелькнула мимо него прямо к лестнице, виляя маленьким округлым задиком и постукивая каблучками. Нет, никогда не забудет он прошлый вечер в библиотеке, хотя она и сказала, что ей не понравилось.

Он поспешил вверх за ней, предварительно оглянувшись, чтобы убедиться, что за ними не следит Крюгер, и догнал ее на четвертом этаже, как раз у ресторана «Кают-компания».

— Привет, милый, — улыбнувшись, сказала она. — Знаешь, он хочет тебя убить и послал Генри с Джорджем искать тебя.

Не нужно было вчера говорить про «Эквидакт», он это запомнил.

— Что ж, человеку приходится иногда рисковать, — сказал Малони в манере К, и вдруг сообразил, что если упоминал про этот ипподром при Крюгере, то уж при К, наверняка.

Итак, нужно поскорее поставить на Джобоун, забрать свой выигрыш и уносить отсюда ноги.

— У тебя есть при себе немного денег? — спросил он.

— Да, немного есть.

— Сколько?

— О, совсем немного. Он дает мне денег немного поиграть.

Вообще он очень добрый и даже щедрый, хотя я его терпеть не могу.

— Ты можешь дать мне немного взаймы?

— Чтобы купить билет на самолет до Бразилии?

— Нет, чтобы поставить на одну лошадку.

— О, это было бы ужасной ошибкой, — сказала Мерили, — дать кому-то взаймы на игру.

— Но эта лошадка — верное дело.

— Кроме того, — сказала она, — я никогда не одалживаю денег незнакомцам.

— Мы вовсе не незнакомцы. Мерили, — с мягким упреком сказал Малони. — Мы были с тобой близки.

— Действительно, были. — Она снова улыбнулась. — Но все же…

— Если лошадь выиграет, я поделюсь с тобой выигрышем.

— Ты же сказал, что она верное дело.

— Так оно и есть.

— Тогда при чем же здесь «если»?

— Я хотел сказать, когда она выиграет.

— Когда занимаешься любовью, — сказала Мерили, — можешь болтать, что в голову взбредет, но когда речь идет о деле, говори именно то, что имеешь в виду.

— Я и имел в виду, когда она выиграет, когда!