Компромат на Ватикан - Елена Арсеньева

– Как именно ты догадался, что именно его я боюсь? – глядя в окно, спросила Тоня.

– Того мужика я вычислил сразу прежде всего потому, что он итальянец. Повторяю, они используют местных наемников, однако Италия и Франция практически рядом, тут можно и собственноручно сработать. Ну так что тебе пытался сделать этот потомок древних римлян? Говорю «пытался», потому что, если бы он уже сделал, мы с тобой вряд ли ехали бы вместе к тебе домой. Кстати, скажи свой адрес, а то мы крутимся тут, крутимся…

– Не очень далеко, на площади Горького. Тот дом, где магазин «Нижегородские товары», знаешь?

– Господи, – с ужасом покосился на нее Федор. – Как же вы там живете, в этом аду? Шум, чад. По-моему, это почти самое жуткое место в городе.

– А у нас окна во двор, так что ничего страшного.

– Все равно. – Он сокрушенно покачал головой. – Давай так: сегодня заберем оттуда вещей по максимуму, а больше туда ночевать ты не вернешься. Договорились?

– То есть как? – изумилась Тоня. – А где же я буду ночевать?

– То есть как? – изумился Федор. – У меня, конечно.

– В смысле, у тети Люси? – уточнила Тоня, чувствуя, что краснеет. – Да ты что, всерьез?

– Не-ет, – пренебрежительно качнул головой Федор, и сердце Тони от унижения стиснулось в комок и ухнуло в самые пятки.

«Не-ет», главное! А она-то что успела себе навоображать!..

– Зачем нам ехать к тете Люсе? – продолжил Федор. – У меня дом в Подновье. Огромный домина, заблудиться можно. Потрясающий вид на Волгу. Всякая природа рядом и отличный сад. Даже сейчас там поразительная красота, даже зимой. Ну а весной и летом – сказка!

– Жаль, что сейчас не весна и не лето, – пробормотала Тоня (ну надо же было что-нибудь говорить!).

– Весна, – мотнул головой Федор, поворачивая во двор ее несчастного дома. – Какой подъезд?

– Второй, – машинально ответила она. – А почему весна-то?

– Потому что пора любви. – Он заглушил мотор, повернулся к Тоне и близко, упрямо посмотрел в глаза. – Потому что я никак не мог понять, отчего у меня вдруг при виде тебя сердце вскачь понеслось. Неужели не видела, как оно скакало по аэропорту Шарль де Голль? А я думал, это всем было заметно. Но не мог понять, почему. А когда услышал про… Леонтьева, понял. Потому что мы с тобой друг другу предназначены. Точно так же были друг другу предназначены Федор и Антонелла, но он ее упустил, так уж сложилось, к несчастью. А я тебя упускать не намерен. Не могу. Мы с тобой одной крови – ты и я… Понимаешь?

– Что ли, мы родственники? – спросила она с таким детским ужасом, что Федор, как ни был он напряжен и серьезен, не мог не улыбнуться:

– Постольку же, поскольку родственники все прочие люди. Думаю, наши прапрапра… и так далее были братьями. Или братом и сестрой. Лет двести с лишком назад. Но это не считается. Да какая разница? Даже если бы мы были двоюродными, я бы все равно в тебя влюбился и женился бы на тебе. Это рок, я тут даже и ни при чем. И ты ни при чем. Судьба. Ты понимаешь хоть что-нибудь из того, о чем я говорю?

Она смотрела расширенными глазами – и слабо кивала. Но ничегошеньки не могла понять!

– Квартира у тебя какая? – спросил Федор, тряхнув головой и прогнав с лица и из глаз тот странный туман, которым была окутана и Тоня. – Четвертый этаж? Посиди, пока я подъезд проверю. Дай ключи. Если… если вдруг как-то что-то пойдет не так, тебе потом тетя Люся все расскажет.

Он выскочил из машины, а Тоня осталась сидеть, зажав руками сердце. Оно билось так, что, видимо, начисто вышибло все мысли из головы – ну ничегошеньки она не думала, не соображала. И только потом, когда Федор вернулся, открыл перед ней дверцу, махнул весело: выходи, мол, все спокойно! – догадалась спросить:

– А что ты имел в виду?

– Когда? – спросил он, нагнувшись и глядя на нее с такой улыбкой, что дыхание замирало.

– Когда сказал…

– О чем?

Она забыла, о чем хотела спросить. Вообще обо всем на свете забыла. О какой-то опасности, о которой он предупреждал, о гибели отца, о пережитом страхе, о недавнем нападении в сквере, о карте с изображением папессы Иоанны… даже о Кате. Федор встал коленом на край сиденья и быстро, быстро несколько раз поцеловал Тоню в приоткрытые губы.

– Пойдем уже, – сказал умоляюще. – Если нас сейчас разлучит какая-то злая сила, я этого не переживу, честное слово. Пойдем, а?

И, схватив Тоню за руку, вытащил ее из машины, почти втолкнул в подъезд. И тут же прижал к стене, закрывая собой, сунул руку под борт куртки, настороженно вглядываясь в какую-то фигуру, которая образовалась на площадке первого этажа:

– Черт, только же никого тут не было!..

– Эт-то кто там прется?! – послышался пьяный голос, и фигура шарахнулась было к ним, но заплелась ногами и повисла на перилах.

Тоня вгляделась, ахнула:

– Погоди, это мой сосед! Гена, Гена, я это, я.

Фигура всматривалась с мрачным, недоверчивым видом, мерно качая головой, как бы желая показать, что ее не проведешь.

– То-ня? – спросила наконец с явным облегчением. – И-ха! Тебя мне бог послал!

– Мне тоже, – ворчливо выдохнул Федор, придерживая Тонину руку, а она тоже вцепилась в него, тянула наверх, жалея, что не могут они взлететь прямиком на четвертый этаж прямо сквозь лестничный пролет, потому что, как мимо Сциллы и Харибды не удавалось спокойно пройти ни одному корабельщику, так мимо Гены Мартынова не удавалось пройти еще ни одному соседу спокойно, без осложнений, без скандала или хотя бы без простой, элементарной болтовни. Сейчас как ляпнет что-нибудь вроде: «Тонь, да у тебя никак новый мужик?!» И тогда останется его только убить, ибо все, что начинает происходить между нею и Федором, напоминает сейчас тонкий ледок, едва-едва затянувший полынью, и если на него со всего маху ухнет такой танк, как пьяный Гена Мартынов, ледок мгновенно превратится в крошево. А этого не хочется так, что аж сердце болит.

«Господи, помилуй!» – подумала она, представив себе темные, непроницаемые очи Спаса, которому молилась в маленькой часовне Святой Варвары-великомученицы на Варварке, и Господь тут же смилостивился, обратив пакостные словеса, которые уж вызревали небось в соседской луженой глотке, в сакраментальную фразу:

– Тонь, дай полтинник до завтра, а? Завтра у нас получка – тебе первой отдам!

«Тебе первой» означало, что должен он как минимум десятку добросердечных, мягкотелых соседок и соседей, среди которых попадались даже натуральные тряпки. Вроде Тони, которой Гена задолжал так давно и столько, что ни он, ни она этого уже толком не помнили. Пожалуй, одной получки вряд ли хватило бы вернуть долги только ей!

Но сейчас Тоня готова была на все, даже отдать очередной полтинник. Она уже сунулась было в сумочку, однако Федор отодвинул плечом Гену Мартынова и легко сказал ему:

– Ты что, разве не знаешь, что банки у нас работают только до шести, а сейчас сколько времени, как по-твоему? – И побежал наверх по лестнице, влача за собой Тоню.

Она лихорадочно работала ногами, пытаясь не споткнуться, а сама с ужасом ждала снизу какого-нибудь жуткого вопля, направленного залпа матерщины, однако внизу царила полная, натурально мертвая тишина. Гена, очевидно, пытался уточнить, сколько же сейчас времени, но поскольку часы свои он давно пропил, старания его были заранее обречены на провал.

Тоня даже дверь успела открыть, а потом закрыть, а Гена все еще молчал. Она торопливо защелкнула все замки и обернулась к Федору. Тот слабо улыбался:

– Извини. Ты, наверное, подумала, я дикий жмот, да? Пожалел поправиться бедному алику? Но у меня из-за такой сволочи мать погибла. Давно… Занимал, занимал мужик деньги у всего подъезда, его жалели, жалели, а потом на почве выпитого у него случился делириум тременс, белая, стало быть, горячка, запало ему в голову, что квартира его не потому пустая, что он пропил все до последней раскладушки, даже спал на полу, на газетах, а это злые соседи его обобрали. Взял он булатный ножичек и пошел с ними разбираться… Мама моя первая ему попалась. Еще одну женщину он только ранил, тут уж я сообразил, что делается, а к ней не успел. Она брала почту из ящика, а я уже поднялся на наш пятый этаж. Пока сбежал вниз, с ней уже все было кончено.

Федор страшно, криво улыбнулся.

– Наверное, мне было бы легче, если бы я точно знал, что это исходит от них, что это они ее убили. Такое быть могло: они большие мастаки подстраивать всякие несчастные случайности. Но у того убийцы и впрямь была белая горячка. И карты с папессой Иоанной рядом не было. Так что я ничего не могу утверждать наверняка.

Тоня нервно сглотнула. Опять он про то же! Опять они подступили к краю, за который так страшно заглянуть!

– Так что на мне судимость есть, – сказал Федор равнодушно. – Пытались пришить превышение необходимой обороны. Обошлось. Тебя это не смущает, кстати?

Тоня тихо ахнула, качнулась.

– Так, – сказал Федор, подхватывая ее. – Пошли-ка посидим. Пора нам наконец по делу поговорить. Что же с тобой все-таки случилось в Париже?