Святая святых женщины - Валентина Немова

— Нет и нет! В браке не состояла. Детей не было и никогда не будет.

А мать, которой ведь лучше, чем ее сыну, было известно, почему чаще всего у сорокалетней женщины нет детей, превозмогая боль, отрезала:

— Пока жива, на порог ее не пущу!

О том, что такая беседа между бывшим моим супругом и его матерью состоялась, узнала я от своей мамы. Она частенько навещала бывшую сватью, когда та лежала в больнице… Руфина Евгеньевна сама пересказала ей этот разговор со своим неразумным отпрыском. И призналась, что ей очень жаль Майю, которая ведь теперь останется без отца.

— Да что вы так близко к сердцу принимаете это? — попыталась мама утешить несчастную женщину. — Девчонке сравнялось уже семнадцать лет!

— Ну и что, что семнадцать? — возразила ей собеседница. — Все равно несовершеннолетняя…

Уже собираясь уходить, мама преложила:

— Может, Юлю к вам послать? Она сейчас гостит у меня (дело было летом).

По щекам бывшей моей свекрови потекли слезы, и она ответила тихо:

— Нет, Юлю не надо. Видеть ее мне будет очень тяжело…

Кроме сестры Нади, был у моего бывшего мужа еще и брат Костя, который, как и она, постоянно жил в Летнем. В наследство от родителей получил он сад, находившийся, как и наш, в черте города и в той же стороне. Надюше досталась двухкомнатная квартира и деньги. Их было вполне достаточно, чтобы сделать в квартире ремонт и приобрести современную, дорогую мебель. Всю жизнь экономила мать, на чем только было можно, чтобы ее единственная дочь (о сыновьях она такой заботы не проявляла) была впоследствии в достаточной мере обеспечена. Мечтала, чтобы Наденька замуж вышла за положительного человека. Но где же их набрать, мужчин хороших, если даже плохоньких на всех женщин, желающих обзавестись семьей, не хватает? Замуж выйти Наде не удалось. Чтобы одинокой не быть, решила она родить от любовника. И родила… глухонемую девочку…

Войдя в подъезд, я остановилась перед дверью, ведущей в квартиру мой бывшей золовки, продолжая размышлять о том, что было раньше, как в этот дом приходила я при жизни свекрови и свекра, вдвоем с мужем, а когда он отсутствовал по какой-либо причине — без него.

Как мне было здесь всегда тоскливо и неуютно. Эта грусть и теперь навалилась на меня. Нисколько не хотелось переступать этот порог и углубляться в тягостные воспоминания. Но ничего не поделаешь, надо найти в себе мужество и поддержать в беде еще одного обездоленного человека. Возможно, от этого у меня у самой прибавиться сил и легче будет справляться со своими трудностями. Мама послала меня на эти муки, значит, я должна безропотно выдержать предстоящее испытание.

Я постучала: звонок почему-то не работал. У одиноких женщин в хозяйстве вечные неполадки. То это выйдет из строя, то еще что-нибудь. То раковина засорится, то утюг перегорит. Надя открыла тотчас. Рядом с ней в прихожей стояла маленькая, светловолосая, веселенькая девчушка. Я протянула ей сеточку с яблоками. Она выхватила ее из моих рук.

— А что надо сказать? — Надежда не столько говорила, сколько показывала, приложив к сердцу руку и склонив голову в знак благодарности. Девочка тут же повторила этот жест. Еще раз убедилась я: да, малышка глухонемая. Сердце мое готово было разорваться от боли. Удручающим показалось мне также внешнее сходство Нади с ее покойной матерью. Маленькая, щупленькая, подвижная. Не оживленная, а именно подвижная. И движения ее были какие-то неодухотворенные, как бы механические, безрадостные. Лицо — вылитая Руфина Евгеньевна. Наверное, была она в молодости точь-в-точь такой, как ее единственная дочь сейчас, довольно привлекательной.

Мой бывший муж, как и его сестра, внешне походил на мать, только ростом был в отца. Ему досталась от нее смуглая кожа, правильные, тонкие черты лица, черные пышные волосы. Имея такую внешность, думала я, нужно всегда быть в форме, несмотря ни на какие невзгоды, радоваться жизни и, улыбаясь, поднимать настроение окружающих тебя людей. Но на физиономии Сергея, когда он еще не был моим супругом, когда я увидела его впервые, как и на лице Нади, лежала печать неудовлетворенности, неудачливости, какой-то неизъяснимой кручины. Глянешь в глаза такому человеку и заражаешься его пессимизмом и пассивностью. Или загораешься желанием растормошить его, взбудоражить, взбодрить. Со мной случилось второе, когда я обратила внимание на Сережу. Я изо всех сил старалась привести его в чувство. Не потому ли он остановил на мне свой выбор, что я, начав его опекать, как старшая, вдыхала в него свою энергию? Вдохнула, да видать, лишку. При его средних способностях он, в смысле карьеры, очень далеко пошел. И добиваться успеха научился (неизвестно от кого) не столько добросовестным трудом, сколько пронырством, умением приспособиться к обстановке…

Сестра его этого качества была абсолютно лишена. Ей недоставало обыкновенной жизненной стойкости. Окончив пединститут, факультет иностранных языков, в школу работать не пошла, устроилась в библиотеке, хотя там зарплата была еще меньше, чем в школе…

Ей нужно было бы как раз работать в школе и подрабатывать репетиторством: в то время, о котором я пишу, был уже очень большой спрос на преподавателей иностранных языков и платили им за частные уроки неплохо, может быть, доже очень хорошо, но она почему-то выбрала то, что не могло обеспечить ее даже всем необходимым, чтобы не бедствовать, не говоря уже об излишествах.

Руфина Евгеньевна была, как и я, учительница, но преподавала, в отличие от меня, не в средней, а в начальной школе. Глядя на нее, замечая, какой сердитой, взвинченной приходила она каждый день домой со службы, должна была Надя, еще в юности, понять, какая у матери трудная работа. И призадуматься, сможет ли сама, имея вялый темперамент, "потянуть" школу. И, окончив десять классов, выбрать что-то иное. И родители должны были ей это подсказать. Но что она могла выбрать в городе Летнем, где в то время было всего два вуза: педагогический и горно-металлургический? И если уж ей пединститут не подошел, то о горно-металлургическом и говорить нечего.

Угощала меня Надежда чем Бог послал. В тот день, до моего прихода, побывала она у одной из своих многочисленных подруг на именинах. Когда уходила, та, сочувствуя ей в бедности, завернула в газетку и сунула в сумку остатки пирога. Эти куски и выложила сейчас Надя на тарелку, не сочла нужным скрыть от меня, где она взяла стряпню (это было не в ее интересах). Оказавшись на месте бывшей своей золовки, я бы, конечно, не стала ни обзаводиться дорогими гарнитурами, ни афишировать свою нищету.

Зато не осмелилась бы, наверное, не имея мужа, родить. А она родила. И я считаю: молодец! Девочка с изъяном, но все же человечек рядом. Я знаю: с ее больным ребенком не так-то просто выйти замуж. Но мне хотелось дать ей хотя бы надежду. Ведь без веры в лучшее так трудно на свете жить. И я пообещала Наде, что следующим летом познакомлю ее с одним хорошим парнем ее возраста, сыном моей бывшей одноклассницы, который почему-то до сих пор не женат.

Пока мы беседовали с хозяйкой, сидя в гостиной, ее дочь Настя играла в другой комнате, то и дело прибегая к нам и объясняясь по-своему. Приносила то куколку, чтобы мне показать, то семейный альбом. Тыкала пальчиком то в свою фотокарточку и себе в грудь, то в мамино фото и в нее. И улыбалась счастливой улыбкой, видя, что я ее понимаю. Я еле сдерживалась, чтобы не заплакать, сочувствуя всей душой этому несчастному ребенку и его попавшей в беду матери. Вслух же я говорила совсем другое, что переживать не надо. Освоит Настенька слуховой аппарат, будет, как все дети, слышать. Научится читать по губам, говорить. И станет полноценным человеком. Не знаю, верила ли Надежда, что все так и будет, как я пророчу. Но в подобных заверениях, в поддержке, она, безусловно, очень нуждалась.

Пробыла я у своей бывшей золовки недолго. Явился вызванный ею мастер, чтобы заняться сбором недавно купленной мебели, и я, распрощавшись, ушла.

III часть

День отъезда, сколько я его ни откладывала, настал. Надела я платье из тонкого велюра цвета зеленой листвы, с разрезами на спине и на подоле, которое очень шло мне, было к лицу. Приобрела я его себе несколько лет назад, когда еще учительствовала, но надевала редко, не затаскала. И выглядело оно как новое. Много было желающих перекупить у меня этот наряд (в том числе и Майя, но даже ей я не уступила). Теперь на платьице это раскатала губу моя старшая сестра, пришедшая попрощаться со мной, и попыталась выманить его у меня.

— Слушай! — возопила она чуть ли не с порога и так громко, что все присутствующие в квартире Юдиных даже вздрогнули. — Ты запаришься в этой шкуре. На улице ведь плюс тридцать. — Сначала убедить, что надо переодеться. Затем уговорить поменяться на какие-нибудь надоевшие ей лохмотья. Умеет она лапшу на уши вешать своим родственникам. Но я слишком хорошо ее знаю, чтобы развешивать уши, когда начнет она что-то убедительно так доказывать. Хотя бы в зеркало на себя посмотрела и представила, как будет выглядеть в этом "прикиде". Даже влезть, наверное, не сможет в него. На мне оно и то в обтяжку. Я ношу сорок четвертый. А ей, с ее полнотой, нужен, как мне кажется, сорок восьмой или даже пятидесятый. Возможно, она платье это расставить хочет, скомбинировать с другим. Воображаю, что получилось бы у нее в результате. Вот уж действительно: глаза завидущие, руки загребущие. Что не нужно ей вовсе, и то отобрать хочет. Ничего этого вслух я, разумеется, не сказала. Ответила спокойно и просто: