Звучит повсюду голос мой - Азиза Джафарзаде

То ли жалобы Моллы Курбангулу на то, что Сеид Азим пристрастился у Махмуда-аги к вину, то ли усердие Гаджи Асада в анализе произведений поэта и слов, употребляемых им в стихосложении, но даже сегодня с утра кази несколько раз вспоминал о нем. Перебирая в уме выпады против Сеида Гаджи Асада, он вспомнил, как ответил: "Уважаемый Гаджи, восточной поэзии свойственно употреблять слова, воспевающие красоту. Мы найдем подобные выражения у Физули, который был священнослужителем священной Кербелы... Поклонение поэта красоте юноши или девушки - без этого невозможно создать стихи... стихи, которые утончают вкус человека, делают его благороднее... Цель поэзии-поклонение не конкретному человеку, а вообще красоте, созданной аллахом, человеческой красоте, о которой сам пророк сказал: "Слава аллаху, создавшему тебя!" Самый прекрасный божий дар - поэтический талант. Коран тоже написан в стихах... Подумай о Хафизе и шейхе Саади... Разве, говоря о вине, опьянении, они были легкомысленными пьяницами?.."

Ахунд понимал, что дискуссии с Гаджи Асадом еще не закончились. Не преследуя собственной выгоды, легче спорить и побеждать в споре.

Его размышления прервал один из добровольных прислужников - ревнителей религии. Он сообщил о приходе Сеида Азима.

- Пусть, пусть войдет... - И добавил про себя: - Как хорошо, что сегодня никто не пришел с вопросами о религии. Посидим и потолкуем основательно с умным, знающим, свободомыслящим человеком. И я выполню свой долг: поговорю с ним о боге, его слугах, направлю его стремления к лучшему.

Поскольку считающиеся прямыми потомками пророка сеиды будто бы состоят в родстве, они называют друг друга двоюродными братьями. Ахунд Агасеидали придерживался этого правила не всегда; только если он уважал сеида, он прибегал к подобному обращению.

Войдя в приемную, Сеид Азим сел на указанное ему место. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, кази выглядел чуть ли не как его отец. Сеид Азим с искренней почтительностью приветствовал Ахунда и, ответив на первые вопросы о здоровье своем и близких, объяснил цель своего прихода. Вопреки ожиданиям, его намерение открыть школу общего типа с преподаванием в ней законов шариата Ахунд Агасеидали встретил с большим удовлетворением:

- Поздравляю, прекрасное начинание! Я сделаю все, что в моих силах. В одну из очередных пятниц, когда народу в мечети будет особенно много, я с кафедры поговорю об этом.

"Когда у хорошего человека голова занята добрым делом, он отвлечется от дурных соблазнов. И к тому же мусульмане будут отдавать своих детей не в урусскую школу, а в ту, которую откроет свой человек". А вслух добавил:

- Хорошее дело начинаешь, двоюродный брат, я на твоей стороне! Но у меня есть несколько условий... - Он взял с низкого столика прекрасный фолиант - рукописный коран работы знаменитого каллиграфа Мектеби, специально переписанный ему в дар, поцеловал его и приложил с молитвой ко лбу, а потом протянул Сеиду Азиму: - Поклянись на этой священной книге, что отныне ты навсегда отказываешься от употребления веселящих напитков.

Сеид Азим на мгновенье замялся, хотя был готов к тому, что кази потребует от него именно этой клятвы. Он знал за собой слабость к спиртному, он не раз слышал предостережения и от матери, и от друзей не увлекаться мгновенной радостью опьянения... "Да, было вино, чанги, музыка... От меня требуют дать зарок не пить вина, это не так уж трудно, если учесть, что музыка и красота останутся со мной. Хотя для достижения своей цели я бы отказался и от них... А почему, интересно знать, он не наложил запрет на любовь и красоту? Ей-богу, он знает толк в жизни и обладает вкусом... Знает и то, что заставить меня от этого отказаться - значит навязать мне грех обмана, вынудить меня произнести напрасную клятву, я бы ее нарушил. Хорошо же, что он требует только отказа от вина..." Сеид Азим поднял руку, готовый опустить ее на коран.

Ахунд Агасеидали быстро отвел от него фолиант:

- Достаточно твоего слова, двоюродный брат, достаточно слова. Чтобы дать зарок от употребления веселящих напитков, нельзя притрагиваться к корану, не пройдя ритуального омовения в бане. Я верю твоему слову.

Сеид Азим твердо сказал, глядя в глаза кази:

- Я даю вам слово от чистого сердца.

- Верю, двоюродный брат... Теперь выслушай еще одно мое пожелание. Словоохотливые языки говорят, что ты проводишь время в компании молодых гуляк...

Сеид Азим протестующе замотал головой, порываясь что-то сказать, но Ахунд не дал ему этой возможности:

- Выслушай меня до конца. Я прекрасно знаю, что у тебя есть и доброжелатели, и недоброжелатели. Знаю, что большинство слухов - плод фантазии недоброжелателей. И все же, и все же... Не оправдывай себя в моих глазах, не обеляй, двоюродный брат, это не имеет смысла. Я и без того тебе верю... Я думаю, что человек, который хочет принести пользу своему народу, своим соотечественникам, должен быть чистым, как ясный день. Он всегда на виду, один берет с него пример, другой, порочный, ищет в нем изъяны. Человек, чистый перед своим народом, как солнце, излучает такой свет, что в его лучах люди просветляются душой и греются добром. В противном случае все его великие и светлые начинания превратятся в ничто, превратятся в свою противоположность. С того дня, как ты решил служить народу, ты уже себе не принадлежишь. Это - тяжелый и трудный путь, или не избирай его, или, выбрав, прими все его боли и муки, все испытания! Пророк читал свои наставления не тем, кто его слушал, а тем, кто не слушал, кто затыкал ему рот камнем, потому что благословенный верил в истинность и правоту своих убеждений, что служит своему народу. Не видящие бревна в своем глазу будут искать соринку в твоем... И дома в семье, и с друзьями ты всегда на виду, да поможет тебе аллах! И еще... Мухаммед сказал: "Люби бедных; всегда взирай на тех, которые стоят ниже тебя, и не взирай на тех, которые стоят выше тебя... Говори всегда правду, как бы она ни была горька, не позволяй совращать себя оскорблениями с пути божьего..." Ну, довольно, да поможет тебе аллах!

Разговор с Ахундом Агасеидали потряс Сеида Азима до глубины души. Он шел за получением согласия на открытие школы, а его благословили на великий и тяжкий путь служения народу... Удивительный человек как будто заглянул к нему в сердце и вывернул его наизнанку. Сеид и сам задавался вопросом, способен ли он на выдержку и стойкость, если его забросают камнями. Не вернется ли он с полпути? "Если решил, должен вытерпеть все обиды и лишения. Должен говорить свое слово именно тем, кто не слушает, невеждам, кто бросает тебе упреки... Выдержит ли твоя грудь направляемые стрелы?.. Ты больше не принадлежишь себе, Сеид! Ты принадлежишь несчастному, забитому и невежественному народу, который зачастую сам не ведает, что ему нужно! Ты не первый на этом пути; как и твои предшественники, делай все, что в твоих силах, чтобы на исходе жизни ответствовать перед потомками: "Я сделал все, что мог, и все, что не мог, любимый мой народ!" И спокойно закрыть навеки глаза. Никаких иных ценностей, кроме моей жизни, у меня нет. И ее, как жертву, я приношу к твоим ногам, мой народ! Постараюсь вывести твоих детей на праведную дорогу знаний. Если я окажусь слабым в этой борьбе, не сумею все сделать правильно, прости меня, мой народ!" Поэт давал торжественную клятву, будто разговаривал с народом, как с живым человеком, идущим рядом с ним.

Поэт получил благословение, поэт дал клятву... Школа, которую ему суждено открыть, была одной из первых ласточек на пути просвещения Ширвана. Она стала знаменита во всем Азербайджане, просуществовала шестнадцать лет, заслужив похвальную оценку таких известных русских педагогов, как Захаров и Чернявский... Но от сегодняшнего дня, когда он возвращается от кази Агасеидали, до того времени он должен еще много сил потратить на сборы денежных пожертвований, на получение официального разрешения царских властей, на борьбу с невеждами. Между претворением в жизнь мечты Сеида Азима и сегодняшней клятвой произошло столько событий...

Друзья, пришло время посетить лавку Гаджи Асада, хотя в ней нет ничего радующего сердце. Но только здесь мы можем хоть что-нибудь узнать об одном из наших героев...

Гаджи Асад в первые месяцы после исчезновения Тарлана никому не признавался, что не знает, где его сын. "А что случилось с моим сыном? Я сам разрешил ему отправиться на поклонение святыням, без этого мусульманин не мусульманин..." Как говорят шемахинцы про таких, как Гаджи Асад, "с верблюда слез, а его высокомерие с собой взял...".

Но прошли месяцы, прошли годы. Тарлан не возвращался и не подавал о себе никаких вестей. Изредка кто-нибудь, уходивший с караваном в Ашхабад и вернувшийся оттуда, пускал слух, что Тарлана видели в тех краях, будто он там открыл магазин, торгует... Хотя Закрытый по обыкновению скрывал свои чувства, но Базар и его обитателей не проведешь. Все, а особенно его ближайший сосед Гаджи Кадыр, видели, что он переживает. Но в делах своих Гаджи Асад придерживался прежних правил: в лавке образцовый порядок, на витрине новинки товаров. Только вместо Тарлана за прилавком молодой приказчик, дальний родственник Гаджи. Сам хозяин, сидя на топчане, принимал деньги за купленный товар, считал выручку. За последние годы он еще больше растолстел, могучая шея, вся в жирных крупных складках, сливалась с затылком.