Гример - Александр Варго

– Это я на всякий случай.

Я не воспользовался предложенным бельем. Сил у меня хватило лишь на то, чтобы сбросить обувь да расслабить ремень. Свет погас. С улицы в комнату пробивался свет фонаря. Тени от рам перекошенными крестами ложились на затоптанный пол. Сторож спал тихо, хотя обычно мужчины его возраста, особенно подвыпив, храпят. От нечего делать я принялся изучать потолок, пытаясь дорисовывать пыльные разводы на досках. Так уж устроена психика человека, что подсознательные страхи материализуются в видениях. Сперва мне удалось рассмотреть в неясном пятне летучую мышь, распластавшую надо мной свои кожаные крылья, затем это же пятно соединилось с соседним и превратилось в обнаженную женщину. Вскоре весь потолок уже населяли придуманные мной монстры. Однако в этом был и хороший знак. Значит, подсознание уже переваривало пережитое, искало выход из тупика.

– Ну и чего вы от меня хотите? – спросил я, и сами собой всплыли в памяти строчки из поэмы Оскара Уайльда «Баллада Редингской тюрьмы»: «Свет звезд потух, пропел петух, но полночь не ушла. Над головой во тьме ночной сходились духи зла».

Петух, конечно, еще не пропел, но полночь точно не собиралась уходить. Сон – коварное явление. Сколько живу, никогда мне не удавалось поймать сам момент погружения в него. Он подкрадывается постепенно, неслышно, словно из-за спины. Так случилось и на этот раз. Я не заметил, как заснул.

В воздухе разлился запах табачного дыма. От него я и проснулся. Сразу же вспомнил, где я и как тут оказался. Михаил сидел на табурете-пеньке и с наслаждением курил. Вид у него, правда, был озабоченный.

– Пока ты дрых, я успел и воды свежей принести, и обход сделать. Двадцать шесть человек сейчас на дачах, вернее, двадцать шесть домов с обитателями. И это хорошо. Когда люди есть, бомжи по огородам не шастают. А вот на это тебе посмотреть будет интересно.

Он указал на пустую двухлитровую банку на соседнем пеньке. От пластиковой крышки остался лишь разлохмаченный ободок.

– Выбралась крылатая тварь? – удивился я, засовывая ноги во влажные ботинки.

– Не то слово «выбралась», крышку еще сожрала. Надо было ее в ведро с водой бросить – утопить. Ты не переживай, днем они прячутся. Может, и найду в траве… На этот раз прикончу.

Михаил еще раз глубоко затянулся и раздавил окурок в массивной пепельнице, выточенной из цельного куска металла.

– В остальном на дачах тихо? – поинтересовался я.

– Тихо бывает только на кладбище, да и то не всегда, – ухмыльнулся сторож. – Похмеляться будешь? – Он кивнул на недопитую бутылку с калгановой настойкой.

– У меня голова не болит. Бабка-ведьма не обманула, настойка качественная. Я вообще никогда не похмеляюсь.

– Тебе еще можно. А вот мужикам, которым за сорок, даже врачи рекомендуют пятьдесят граммов с утреца, чтобы сердце поддержать, – с серьезным видом декларировал Мишка сомнительные советы анонимных медиков. – Вот был у нас один мужчина. Перебрал с вечера, и так ему с утра плохо стало! Ходил возле жены, просил дать денег на опохмелку. А та, стерва, не дала, хоть деньги у нее в кошельке и лежали. Она их у мужа вытащила, когда тот пьяный валялся. Вот у него к обеду сердце и прихватило. За пару секунд помер! Доктор, когда приехал, так этой дуре и объяснил: дала бы ему похмелиться, жил бы еще сто лет.

Эту историю в разных интерпретациях мне приходилось слышать уже, наверное, раз сто. И исключительно от мужчин – любителей выпить. Я не сомневался, что если начать расспрашивать, то Михаил непременно укажет и конкретный дом, где это произошло. Не удивлюсь, если то же самое рассказывают по всему миру. Человеку свойственно искать оправдания собственным слабостям. Сторож мне был симпатичен – мужик не вредный. Я решил заронить в его душу сомнения насчет усвоенных им рецептов сохранения здоровья.

– Неправильная техника опохмела приводит к хроническому алкоголизму.

– Именно, что неправильная приводит, – Михаил уже набулькал себе стаканчик. – А правильная – сердце поддерживает.

– Сам же говорил, что врачи рекомендуют пятьдесят граммов, а не сто.

– Не оставлять же в бутылке, – искренне удивился моей несообразительности сторож. – На вечер мало будет, а на природе все мигом выветривается. Ну, пусть всем на здоровье будет… – Он опрокинул стаканчик, замер, прислушиваясь к ощущениям. – Правильно пошла. Вот сердце нормально и застучало.

Через двадцать минут я уже выходил с Михаилом за ворота дачного поселка – сторож взялся меня провести.

– Телефон твой у меня теперь есть. Думаю, если я к тебе в Москве как-нибудь заявлюсь, не прогонишь, – решал он за меня. – Не думай, с пустыми руками не приду. У бабушки куплю. Со мной как раз за одну работу рассчитаться должны на днях…

– У меня дома спиртное всегда найдется, – успокоил его я.

Мы приближались к дубу. Среди свежеотпечанных на глине протекторов проехавших с утра машин виднелись несколько следов женских босых ног. Ступни отпечатались предельно точно, даже линии кожи на них можно было рассмотреть. Миниатюрные женские ноги. Не знал бы, при каких обстоятельствах они появились на глине, даже умилился бы.

– А ты подумал, привиделось? – Михаил ободряюще похлопал меня по плечу. – Была она в натуре, баба голая. Не зря мы от нее рванули.

– Может, стоит попробовать поговорить с ней?

– Попробуй. Это ты днем смелый. А вчера ночью летел от нее так, что чуть шею себе не свернул… Я рисковать не хочу. Вот, она прошла здесь и потом нас заметила, – сторож указал на след у самой травы.

Впереди уже виднелась моя машина.

– Стоит, даже никто в нее не лазил…

– Кому здесь лазить? Бомжарам тачка твоя неинтересна, их только продукты и выпивка интересуют. На кладбище заглянем. Надо посмотреть, все ли мы вчера четко после себя оставили. – Михаил свернул на еле приметную тропиночку, придерживая отведенные ветви, чтобы не хлестнули меня по лицу.

Мы выбрались к самой часовне. Потемневшие от времени бревна у самой земли покрывал изумрудного цвета мох. Я тронул стену. Было непонятно, как строение еще держится. Палец без особых усилий вошел в крошащуюся древесину.

– Если в этом году не развалится, так уж в следующем – точно, – поставил диагноз Михаил. – Или зимой навернется, когда снега на крышу много выпадет.

Пригнувшись, мы пролезли под разросшимся орешником и выбрались на ухоженный участок. Могильный холмик Инесс выглядел так, словно его никто и не тревожил. Я уже с подозрением смотрел и на другие могилы. Вдруг и в них нет мертвецов, а только гробы с бревнами вместо трупов?

– Порядок, – Михаил деловито поправил венки с траурными ленточками. – Радуйся, что меня на кладбище встретил.

– Сомнительная радость…

– Ты бы дурацкий поступок совершил. Ментам позвонил бы. И всю сегодняшнюю ночь вместо того, чтобы водку пить, долго и нудно объяснял бы им, куда труп из могилы дел. Ментам только дай зацепку, ввек не отвяжутся.

– Натоптали мы здесь, – осмотрелся я.

Траву там и сям покрывали пятна мокрой глины.

– Через день-два и видно не будет. Трава быстро растет.

Я споткнулся взглядом о миниатюрный след босой женской ноги.

– Она и тут была, – негромко произнес он. – Похоже, что к часовне ушла.

Теперь я уже по-другому смотрел на покачивающиеся ветви кустов, на густые заросли. Ко мне возвращалось уже пережитое ощущение: именно то, которое я испытал ночью после погони в лесу за возможным убийцей.

– Днем они не ходят, – проговорил не слишком уверенно Михаил и засобирался. – Пошли отсюда на хрен. Нечего тут больше делать, только светиться лишний раз. Тебе же написали: «Не ищи меня». А надо было написать: «Не ищи приключений на свою задницу».

Он широко зашагал к дороге, к тому месту, где стояла моя машина.

– Ну, давай, – протянул он мне руку. – Приятно было познакомиться. Я умных людей люблю и за километр их чувствую. Заезжай под настроение, звякни только перед этим, чтобы я на месте оказался.

– Может, и заеду, – неуверенно произнес я и полез в карман за ключами. – Пахнет что-то, – принюхался я.

В воздухе и в самом деле стал ощущаться неприятный застоявшийся запах.

– И точно, воняет! – Нос Михаила зашевелился, сторож громко чихнул, потом осторожно обошел мою машину. – Епсель-мопсель… – прошептал сторож.

О том, что случилось нечто очень неприятное, можно было и не говорить. Я подошел к Михаилу. Между моей машиной и кустами на земле лежал лицом вверх человек. Правая рука прижата к сердцу, ноги широко раскинуты в стороны. Немытые волосы, клочковатая борода, почерневшее от солнца, грязи и регулярного пьянства лицо. Запах прокисшего пота исходил от его давно не стиранной одежды.

– Бомжара, – проговорил сторож и вздохнул.

По лицу бомжа бегали рыжие лесные муравьи.

– Может, жив еще?

Ни я, ни мой провожатый не спешили проверить у него пульс.

– Нет, основательно окочурился, – определил Михаил.