Я никогда не была спокойна - Амедео Ла Маттина

которые полагали, что нашли в ИСП человека, который сумеет расшатать жесткую позицию нейтралитета, которой придерживалась партия. Но осенью 1914 года ни Анжелика, ни руководство партии ничего не заметили. И все же тревожный звонок должен был бы прозвенеть в голове Анжелики. Однажды вечером в редакции Муссолини без обиняков спросил ее, что бы она сказала, если бы кто-то предложил ему миллион на основание аполитичной газеты, где печатались бы только новости и коммерческие статьи. Анжелика была удивлена, а он расхохотался. Она подхватила его смех: настолько безумной и странной казалась эта идея.

Первыми пытаются спасти Интернационал швейцарцы. 16 сентября они пишут Муссолини письмо, в котором предлагают встретиться в Кьяссо. Редактор Avanti! сразу же переправляет приглашение руководству партии, которое просит Балабанову ехать в Швейцарию для подготовки съезда. В Бриге она встречает журналиста Роберта Гримма. Главное, что нужно сделать, – реанимировать Интернационал во всем составе, не исключая немецких товарищей. Одним словом, бюро Интернационала не должно поддерживать англо-французский Союз: нужно вновь установить пролетарскую солидарность. Империалистическая война не должна втоптать в землю девиз Маркса и Энгельса «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Именно эта линия утверждается на съезде, проходящем в Лугано 27 сентября 1914 года. На нем присутствуют Лаццари, Балабанова, Ратти и Серрати от руководства партии, Моргари, Модильяни, Турати, Музатти – от парламентской группы. А что Муссолини? Он не является, зато втайне от партии печатает в Avanti! сообщение о съезде, который должен был пройти в строгой секретности.

Эта итальянско-швейцарская встреча оказалась совершенно бесполезной. Там проголосовали за идеалистическую и двусмысленную резолюцию, которая ставила враждующие буржуазии в равное положение. Ни слова не было сказано о нападении «Тевтонской орды» на Сербию и Бельгию. Не высказано никакой солидарности с Францией. Участники просто заняли позицию третьей стороны. Тем временем редактор Avanti! преспокойно освещал луганский съезд. Еще накануне этой встречи он опубликовал написанное курсивом резкое письмо под названием «Слово пролетариату!» с нападками на «поджигателей войны». Однако кое-что было не на руку Муссолини: 2 октября немецкая газета Vorwärts[198], близнец Avanti! прервавшая работу в начале войны, вернулась в киоски с неожиданным заявлением генерала фон Кесселя, в котором говорилось, что лидеры немецкого социализма обязуются «больше не затрагивать тему классовой ненависти и классовой борьбы». Эта статья как бы пробудила Муссолини, она подтолкнула его «освободиться от аргументов, внушенных Балабановой»[199].

А статья в Resto del Carlino, подписанная Массимо Рокка под псевдонимом Либеро Танкреди, и вовсе прижала Бенито к стене. Автор приглашал его «обнажить душу» и снова взять в руки бразды правления газетой, которые он передал «членам правления партии», прекратить играть роль «соломенного редактора», пишущего под дудку Балабановой, «адвокатши немецкого социализма»

Ты единственный человек, способный иметь свое собственное мнение среди кучки мелких личностей, которые сегодня управляют Социалистической партией. […] Ты заблудился между двумя общественными и одним частным мнением, ты искал любой предлог, чтобы примирить их и оправдать себя в глазах друзей и в своих собственных. Вся твоя кампания основана на этом умственном сдерживании: уверенность или надежда на то, что, хотите вы того или нет, – правительство начнет войну… А я прошу тебя прекратить это… пока ты не разъяснишь свою позицию, скажу я тебе, твоя работа на сегодняшний день политически нечестна[200].

Анжелика думает, что это обычные слухи, распространяемые буржуазными и националистическими журналистами, желающими посеять раздор. Но статья Рокки производит эффект разорвавшейся бомбы: начинается охота на человека. «Клевета, все это одна клевета. Наши противники способны на все», – кричит Бенито, читая вместе с Анжеликой открытое письмо Либеро Танкреди.

Когда я говорила ему, насколько серьезна клевета, он пытался отвлечь мое внимание, обращая его на те части статьи, которые касались лично меня. Там, где были злобные, оскорбительные для меня нападки, которые для меня имели второстепенное значение, как всегда, когда речь идет о личных нападках, я никак не могла понять, почему Муссолини так сильно реагировал и не придавал значения тому, что там говорилось о партии[201].

Балабанова отмечает, что статья, которую Муссолини печатает в ответ, – очень угодливая, но в конце концов поддается на его заверения. Resto del Carlino продолжает нападать: теперь Муссолини уже не «соломенный» редактор, его лицо «бронзовеет». Руководители партии в смятении. Их заваливают письмами и просят разъяснить ситуацию; чтобы прекратить инсинуации, руководство решает провести заседание. Верхушка собирается 18 октября в Болонье. Утром все лидеры социализма направляются в столицу Эмилии. В поезде Милан – Болонья едут и Анжелика с Бенито. Они сидят в одном купе, лицом друг к другу. На остановке к ним подсаживается член руководства партии, он бледен, взволнован, и, не обращая внимания на Бенито, здоровается с Анжеликой. Он отзывает ее в сторону.

– Вы читали сегодняшнюю Avanti?

– Нет, когда поезд отправлялся из Милана, ее еще не было в продаже.

– А Муссолини ничего не говорил о своей статье?

Анжелика качает головой:

– Нет, о какой статье?

– Вот, почитайте!

Анжелика берет в руки Avanti! и читает название передовицы: «Об абсолютном нейтралитете и нейтралитете активном и эффективном». Ее будто ударяет током. Она продолжает читать: «По многим признакам можно предположить, что социалистическая партия не “откинулась” на подушки удобной формулировки, например, “абсолютного” нейтралитета. Удобной в отрицательном смысле. Позволяющей не думать и выжидать»[202].

У Анжелики перехватывает дыхание. В статье говорится, что пора положить конец абсолютному нейтралитету, который ведет к «пассивной нирване», «циничному безразличию» к участникам конфликта. Неправда, что социалисты сохраняют нейтральную позицию: их нейтралитет «частичный», «австро-германофобский и, наоборот, – франкофильский». И еще: «Партия, которая хочет существовать в истории и делать историю, не может – под страхом самоубийства – подчиниться норме, которой придается значение непререкаемой догмы или всеобщего закона…» Как можно отвернуться от ирредентизма «итальянцев», живущих в Трентино? И разве не берутся в расчет позиции таких личностей, столь любимых итальянскими социалистами, как Чиприани, Вайан, Хиндман и Кропоткин? Если идеологически исключить войну, это может привести пролетариев, живущих в странах Тройственного союза, к мысли, что итальянские левые, сами того не зная, – соучастники Вены и Берлина.

Анжелика почти задыхается и не без труда дочитывает эту ужасную статью. «Чтобы избежать войны, нужно разрушить – революционным путем – государство». И даже когда это произойдет, кто будет отрицать, что революционное государство «не должно найти – именно в войне – свое благодатное крещение?» Муссолини наносит последний, самый жестокий удар: он призывает товарищей очнуться от пацифистского оцепенения, разорвать пелену «застывших формулировок» и подстроиться под «события».

Утверждать, что надо подстраивать события к формулировкам – это просто онанизм, это пустое, это