Кольцо Волка - Мария Ермакова

Я огляделась "всеми глазами". Здесь была лаборатория. Навесные шкафы с образцами заспиртованных тканей в банках. Несколько лабораторных столов. Колбы, реторты, плавильная печь. Центрифуга. Два больших микроскопа. Ничего интересного.

На одном из столов белела открытая тетрадь. Я подошла ближе. И невольно вздохнула. Листы были заполнены твердым почерком, с характерными острыми углами букв — почерком Игоря.

"Образцы Н., - писал он, — характеризуются приспособляемостью к внешней среде, удивительной даже для самых стойких организмов. Они контролируют обменные процессы в организме, что позволяет им изменять температуру тела и внутреннее давление в зависимости от обстоятельств. Помещенные во враждебную среду, они не пытаются бороться, а мимикрируют, достигая полной идентичности с окружением…".

Я засунула тетрадь в рюкзак и снова вышла в коридор. Следов прибавилось. При взгляде на истончающиеся ниточки энергии сердце мое внезапно заныло. Да так сильно, что я невольно схватилась за комбинезон на груди, и застонала, стиснув зубы.

"…Только тогда они могут начать пользоваться базовой формой для поддержания собственного существования. Эта форма становиться не только важнейшим, но и самым незаменимым элементом пищевой цепочки. Возможно, когда-нибудь образец Н. и научиться самостоятельно продуцировать ген, который мы назвали Аш, но пока он нуждается в физиологическом материале предыдущих базовых форм. Как скоро произойдет окончательное приспособление организма к гену Аш — сказать невозможно…".

Вот эта тонкая бледная нить… Почему при взгляде на нее у меня перехватывает дыхание, а буквы с острыми углами кружатся вокруг, норовя побольнее ударить по глазам, и вкладывая в мою голову информацию, о которой я ничего не хочу знать? Почему осознание потери рвет мою душу на части? Что такое я потеряла, чего не обрету более никогда? Эта тоска и немного злости. Эта злость и много тоски — такое бывает, только когда теряешь любовь. Игорь! Когда-то любимый мой! Уж не твой ли след намертво выжжен на моем сердце?

Я быстро пошла вперед и остановилась только у самой последней двери в конце коридора, сдерживая рвущееся дыхание. За ней кишела враждебная чужая жизнь. Мне не нужно было "видеть" ее — я ощущала ее кончиками пальцев, холодком, бегущим вдоль позвоночника, током взбудораженной крови. И туда уводил быстро бледнеющий след. След человека, стоящего перед гранью. У самого входа в тоннель.

Когда я поняла то, что след пытался сказать мне, я зарычала, словно раненая волчица, у которой отняли ее волка, и, рывком распахнув дверь, прыгнула за порог. В освещенном бледными синими лампами огромном зале, дремали под потолком десятки нетопырей, закрывшись крыльями — значит, солнце уже взошло. Здесь был холодно и влажно. И в конце зала я увидела каталку с лежащим на ней человеком. Рядом стояла капельница на треноге. Несколько черных красноглазых теней столпились над ним, раздраженно шелестя мешающими друг другу сложенными крыльями. Это мерзкое трепыхание, это покачивание спящих, тусклые взгляды ничего не понимающих глаз. Тени на мгновение раздвинулись — они оглядывались на меня с выражением величайшего изумления на уродливых мордах — и я увидела воочию другую тень. Бледную тень человека, который всегда был для меня воплощением силы. Тонкую руку, опутанную проводами и примотанную чем-то белым к каталке. Чтобы не мог пошевелиться.

Человек поднял голову, и посмотрел на меня. А затем хрипло рассмеялся. Под этот смех зашевелились спящие, расправляя крылья. А те, кто не спал, уже неслись на меня, выставив вперед тускло блестящие когти.

Игорь продолжал смеяться.

— Ты нашла меня, Кри! — разобрала я.

Сердце мое словно лопнуло от напряжения, и на меня упала тишина. Я оказалась в абсолютной ватной тишине — изумленная, опустошенная, бездвижная. А моя ненависть металась по подземной зале, сбивая наземь не успевших прийти в себя тварей, растирая в пыль их крылья, выдавливая глаза и вырывая когти. Мои пересохшие губы шептали какую-то абракадабру, которую в здравом уме никто и не принял бы за заклинание. Позже я так и не смогла вспомнить его составляющие, да оно и не было главным. Все мое внутреннее напряжение, вся боль потери, все то, от чего Олег советовал мне избавиться, вырывалось наружу, словно лава из жерла проснувшегося вулкана. Спустя всего несколько минут я все еще продолжала стоять — изумленная, еще более опустошенная и бездвижная, а вокруг оседала черная пыль. И жутко воняло смертью.

Человек на каталке не отрывал от меня глаз.

— Ты возмужала, Кри, — сказал он, наконец, и в наступившей тишине слова его прозвучали слишком громко.

Он замолчал и вдруг усмехнулся.

— Если можно так выразиться! — добавил он, устало откидываясь на подушки. — Чего ты стоишь? Помоги мне подняться, и будем выбираться отсюда.

Я бросилась к нему, разодрала белые ленты, оказавшиеся скотчем. Осторожно вынула иглу капельницы. Кусочком того же скотча закрепила на ранке марлевую салфетку, на которой лежала игла.

Игорь сел на каталке, осторожно спустил ноги на пол и встал. Постоял мгновение и начал оседать. Я подхватила его, показавшегося мне слишком легким, перекинула его руку себе через шею и потащила прочь. Через зал, который теперь узнала, ибо видела в Томином зеркале, через коридор, через генераторную с черными разводами на полу — к лифту. Игорь почти повис на мне, но у разводов заставил остановиться. Кивнул.

— Ты?

— Я.

— Молодец. Аккуратно сработала!

Я смущенно улыбнулась и потащила его дальше. Странно. Мы не виделись четыре года. За это время я стала взрослой, уверенной в себе женщиной. Но стоило ему похвалить меня, и я снова ощущаю себя неумехой, справившейся с заданием только по счастливому стечению обстоятельств.

Коридор у лифта был замаран донельзя. Игорь ничего не сказал, пока я втаскивала его на движущуюся площадку, но по тому, с каким интересом он оглядывается, я поняла, что он представляет себе, как было дело.

Пока площадка поднималась, он стоял молча, тяжело привалившись ко мне. Его небритая щека касалась моей. Я тоже молчала, удивляясь про себя, как долга, оказывается, память тела в сравнении с памятью разума. Стоило его коже коснуться моей, как я вспомнила до мелочей его запах, поцелуи, объятия. Хотя вот уже четыре года не думала о нем, как о муже. Только как о пропавшем друге и отце Катенка.

Площадка лифта поднялась в камин. В зале было уже светло — на улице еще падал снег, но буря утихла.

Я машинально ослепила уже знакомые камеры, и помогла Игорю спуститься на сияющий пол.

— Это еще не конец, — пробормотал он. — Хотя их основные силы ты и уничтожила столь эффектно! Ты все-таки работаешь в Департаменте?