Небо и земля - Нотэ Лурье

Мужики курили и обсуждали положение на фронтах.

— Плохие новости, ох плохие, — качал плешивой головой Шия Кукуй.

— Завтра всего месяц, как началась война, а немец вон уже куда допер… До Смоленска…

— В Смоленске он еще шестнадцатого был.

— Плохи дела, что и говорить, совсем плохи.

Вышел Шефтл, в пиджаке, в юфтевых сапогах. На руках он держал Шолемке, остальные ребята толклись вокруг. Сзади Зелда несла мешок.

— Шефтл, скажи напоследок… может, еще что нужно? — спросила она упавшим голосом.

— Да нет, как будто все…

Шефтл медленно, нехотя закрыл за собой калитку.

— Ну, давайте прощаться, — сказал Хонця. Он торопился в поле.

Зелда закинула мешок на первую подводу, ближе к передку, где сидел Додя Бурлак, и взяла у мужа ребенка.

Шефтл простился с председателем, с Хомой Траскуном, с Калменом Зоготом, с остальными, Подошел он и к Лее-Двосе, стоявшей в стороне, у забора, и протянул ей руку:

— Будьте здоровы и не сердитесь на меня.

— Да теперь чего уж, на что сердиться…

Шефтл по очереди поцеловал детей, а Тайбеле взял на руки.

— Слушайся, доченька, маму, — он погладил ее по головке, — ладно?

Тайбеле молчала.

— Обними папу, обними… Поцелуй его, — тихо сказала Зелда. — Бог знает, когда мы его увидим.

— Папа, не надо, — вдруг расплакалась девочка, — не надо уезжать, не уезжай! — Она обхватила отца ручонками, прижалась к нему.

— Вот тебе и на! Да я же скоро вернусь, — громко, с деланной веселостью воскликнул Шефтл. — А ты будешь меня ждать, озорница? Будешь?

— Буду… — Тайбеле потерлась о его плечо головкой и чмокнула в щеку.

Не успел Шефтл опустить Тайбеле на землю, как к нему несмело, бочком придвинулся Курт. Босой, в коротких серых штанишках, он стоял перед Шефтлом и, подняв на него голубые глаза, ждал, когда же и с ним попрощаются.

Шефтл улыбнувшись смущенно, взял мальчика на руки, тот обнял его, прижался головкой, точь-в-точь как Тайбеле Шефтл растроганно похлопал его по худенькому плечику, поцеловал, поставил на ноги и подошел к Зелде. Она стояла как вкопанная, с Шолемке на руках.

Шолемке в новой пестрой рубашонке едва приметно улыбался.

Шефтл посмотрел на младшего сына, порывисто поцеловал его и, чувствуя, что теперь будет самое трудное, торопливо обнял Зелду.

— Ну, будь здорова… Смотри за собой, за детьми, за мамой..

— За нас, Шефтл, не беспокойся, — слезы душили ее, но она крепилась изо всех сил. — Пожалуйста, не беспокойся… Я тебя, Шефтл, очень прошу, пиши нам хоть раз в неделю. Ты слышишь? Хоть раз… — у нее перехватило дыхание.

— Да, да…

— Хоть два слова, но каждую неделю, помни.

— Ладно. Буду писать. Ну, все… — Он еще раз поцеловал ее. — Ступай в дом. Мать там одна. Ну, будьте здоровы, будьте здоровы…

Он повернулся и быстрым шагом пошел к подводе. Толкнул Бурлака — пора!

— В добрый час, — встрепенулся Додя и потянул вожжи.

Подвода тронулась.

Зелда обессиленно прислонилась к стволу шелковицы, что росла у плетня.

— Возвращайся живой и здоровый, целый, невредимый, — шептала она, провожая взглядом удалявшуюся подводу, где на самом верху сидел Шефтл. Кони сразу пошли резвой рысью, и вот уже весь обоз — двенадцать подвод с красным полотнищем впереди — с грохотом спустился вниз по улице и, свернув мимо загона к плотине, начал подниматься в гору.

Колхозники постояли немного, потом стали расходиться. Наконец ушла и Зелда с детьми. Шмуэлке позвал с собой Зузика. Он был доволен — теперь он ни в чем ему не уступает!

… Когда подвода взобралась на гору, Шефтл обернулся и посмотрел на хутор. Отыскав глазами свой дом, он увидел, что Зелда с детьми все еще стоит во дворе и, запрокинув голову, смотрит ему вслед.

«Вернусь ли? Увижу ли их когда-нибудь?» — думал Шефтл.

Подвода, бренча и громыхая, понеслась вниз по косогору, и белая хатка, двор, весь хутор со ставком и плотиной исчезли…

Уже проехали чуть не половину пути, а Шефтл, ничего не замечая вокруг, понуро сидел на высоком возу, и все его мысли, все чувства были там — дома, на хуторе. Сердце ныло: дети… Зелда… Только теперь, уезжая, он по-настоящему понял, какую добрую, преданную жену послала ему судьба. Он все еще видел перед собой Зелду, окруженную детьми, с маленьким Шолемке на руках. Что она теперь делает? Должно быть, ушла на ферму доить коров. А ребята? Ребята, наверно, как всегда, бегают во дворе, играют… А доктора он так и не привез матери, не успел… Чего еще он не сделал? Окна забыл замазать, собирался и забыл, совсем из головы выскочило. Придется уж Зелде самой. Ей все теперь придется делать самой… И как это вылетело у него из головы? Еще забыл сказать Калмену Зоготу, что в новом амбаре лежит набор ножей для жатки. Хотя Хома знает. Что он ему сказал, Хома, возле подводы? Да, что Катерина повезла трактористам завтрак и поэтому не могла прийти попрощаться. С кем он еще не простился? Кроме Катерины, как будто со всеми… А, вот еще с Добой Пискун. Лежит больная, только вчера узнала про похоронку… Надо было зайти. Интересно, где это Юдл застрял. Что-то он долго не едет. И Басю жалко. На нее прямо страшно смотреть, она так любила Иоську… Если бы не война, осенью бы они поженились. Уезжал Иоська веселый, все играл на своей гармони, из рук не выпускал… И от Вовы уже две недели нет писем… Нелегко будет Калмену Зоготу хозяйничать и на ферме и в полевой бригаде… Как они там без него, без Шефтла, справятся?… Шефтл даже вздохнул, так ясно ему представился новый ток, тарахтящая молотилка… Стучат решета, арбы с ворохами колосьев тянутся гуськом через балку, вилы ярко отсвечивают на солнце… только его, Шефтла, там нет.

Но чем больше удалялся обоз с зерном от хутора, от родных бурьяновских мест, приближаясь к районному центру, к Гуляйполю, где Шефтл сегодня же должен явиться в военкомат, тем упорнее и беспокойнее думал он о себе самом, о том, что его ждет.

Солнце уже садилось, не так пекло, из балки тянуло запахом скошенного ячменя, который еще подсыхал в копнах. От колес попахивало дегтем, а от полных, набитых мешков — свежей, только что обмолоченной пшеницей.

Шефтл жадно вдыхал милые, знакомые, запахи, словно хотел, прощаясь надолго с родной стороной, удержать их в себе.

«Гляди, гляди, — как бы говорил он себе, — запомни эти зеленые балочки, эти холмы и склоны, эти поля с подсолнухами и те два тополя. И тебя пусть запомнит эта земля и это небо, потому что завтра ты уже ничего такого не увидишь, и кто знает, когда еще поедешь этой дорогой».

Уставшие лошади покачивали из стороны в сторону головами, но все еще резво бежали по широкой, укатанной дороге. Доде Бурлаку, сидевшему впереди, чуть ниже Шефтла, не надо было хлестать их и понукать. Он тоже, свесив голову, всю дорогу молчал. От Зораха, любимого внука, не было до сих пор ни одного письма.

Старая Хана совсем извелась. Ксения таяла на глазах. Один Додя, пересиливая тревогу, бодрился и успокаивал женщин.

— Мало ли что, — говорил он им. — Может, Зорах в спешке неправильно написал адрес. Или письмо затерялось. А он ждет ответа, потому и не пишет. А может, задержалось письмо, и мы его завтра-послезавтра получим.

Успокаивая Ксению и Хану, Додя понемногу успокаивался и сам. Но теперь, когда ему никого не надо было уговаривать, он понял, что обманывал и их и себя. С Зорахом что-то случилось. Может, он тяжело ранен… Может, его, не дай бог, уже и на свете нет, а может, — этого старый Бурлак страшился больше всего — он попал к гитлеровцам в плен. Невеселые мысли мучили Бурлака всю дорогу. Время от времени он оглядывался на Шефтла и всякий раз тоскливо думал: «Вот и этот туда же… и кто знает, вернется ли…»

Он хлестнул лошадей. Проехали мимо недавно построенного кирпичного завода, глиняных ям и свернули к старому мосту. Тяжелый воз затарахтел по мостовой, круто поднимающейся в гору.

Это была окраина Гуляйполя. За первой подводой потянулись и остальные, и в зеленых двориках вдоль всей улочки залаяли собаки.

Вдали, на тропинке, Шефтл увидел женщину в белой блузке и от неожиданности потянулся вперед всем телом: ему показалось, что это Элька. Нет, не она. Но он уже не мог успокоиться.

Как же это? Вот он здесь, в Гуляйполе, и Элька тоже здесь, а он с ней не повидается? Теперь, когда он уходит на фронт? Надо ведь узнать, что с ней… может, что-нибудь узнала об Алексее. Если прямо из военкомата не отправят в часть, забежит к ней. Хоть на несколько минут, но забежит непременно. Она ведь живет возле почты, а ему все равно надо там побывать, послать открытку домой.

Первая подвода, на которой ехал Шефтл, уже свернула на длинную улицу, ведущую к элеватору. Райвоенкомат находился правее, на площади.

На углу Додя Бурлак остановил лошадей. Шефтл соскочил с подводы. Простился с Додей и с остальными колхозниками. Немного постоял, провожая взглядом удалявшийся обоз, потом вскинул на плечо свою тяжелую торбу и зашагал к военкомату.