Кто такой Лу Шортино? - Оттавио Каппеллани

Дон Джорджино открыл дверь и сплюнул на тротуар.

– Не догадываешься, почему я тебя об этом спрашиваю? – наконец-то успокоившись, проговорил он. – Тебе известно, что эта сука еще жива?

– Какая сука?

– Какая? Это ты меня спрашиваешь какая?! Та самая, с немецким именем! Я только что тебе сказал: та, которая любит жрать сперму…

– А-а, эта… Грета, потаскуха Фрэнка Эрры?

– У Нуччо безмозглая башка, за которую он должен благодарить свою мамашу… Тебе известно, что эта самая мамаша валялась на всех матрасах, раздвигала ноги перед первым встречным и сосала у кого ни попадя?

– Известно, дон Джорджино. Но с чего вы взяли, что Фрэнкова шлюха еще жива? Этого не может быть!

– Слушай, я сейчас буду бить тебя по башке, пока в ней не просветлеет. Если я тебе сказал, что она жива, значит, она жива!

Дон Джорджино поднял вверх ладони.

– Ну бля, доберусь я до этого Нуччо… – вспыхнул дядя Сал, наливаясь кровью. – Ну, доберусь!..

– Успокойся, а то тебя удар хватит, – сказал дон Джорджино. – Тебе не за что себя ругать, потому что эти шлюхи так устроены, они никогда не дохнут, хуже тараканов! Ее только задело. И то слегка. Прическу растрепало, мать ее!

– Прическу растрепало?

– Да, так мне сказали, что-то вроде этого… – Дон Джорджино изобразил взлохмаченную прическу. – В общем, она не умерла…

– И где она сейчас?

– Ее отвезли в «Сентрал-Палас».

– В «Сентрал-Палас»?

– Парень с улицы Гарибальди сообщил, что доктора на сутки оставили ее под наблюдением, чтобы удостовериться, что ее не контузило. Но, когда она услышала, что в палатах мест нет и ей придется валяться на каталке в коридоре, она принялась орать и материться, как грошовая торговка. Ей дали успокоительного… Парень сказал, она закатила такую истерику, что ее быстренько зарегистрировали, взяли с нее подписку и выгнали к чертям собачьим, чтобы больше духу ее там не было. А тут еще полицейские подвалили, чтобы отвезти ее в участок для допроса. А уж туда приперлись судебные следователи, ребята из «антимафии», прокуратура, газетчики, телевидение и вся эта дерьмовая шушера с континента, и она опять давай орать как оглашенная. Ее опять напичкали валиумом и отпустили из участка. Пообещали отвезти в гостиницу, лишь бы прекратила верещать, а там, сказали, будет видно.

– Е-мое! Сейчас же пошлю за Нуччо!

– Остынь! И не затевай очередную херню. Звони Тури.

У дяди Сала вытянулась физиономия.

– Тури?!

– Я сказал, звони Тури.

Дяде Салу захотелось осенить себя крестным знамением. У него самого хватало родственниц, и общаться с Тури, специализировавшимся на убийствах женщин, ему было особенно неприятно.

– Чего ты ждешь?

– Да, конечно, сейчас…

Дон Джорджино отвернулся к окну. Матерясь про себя, дядя Сал набрал номер телефона Тури.

– Никогда бы не подумал, чтобы Нуч… – начал он. – Тури? – Его голос дрожал, как лепестки тюльпана на ветру.

– Да? – отозвалась трубка.

Дядя Сал кивнул дону Джорджино. Но тот, кажется, опять заснул.

– Это Сал Скал и.

– Добрый вечер…

Дядя Сал собрался с духом:

– Слушай, Тури, мне нужна твоя помощь.

– Я весь внимание.

– В «Сентрал-Паласе» сейчас находится одна американка, которая прилетела из Рима вместе с типом по имени Фрэнк Эрра.

– Я должен работать и по нему тоже?

– Нет, его уже убрали. Американку зовут Грета, фамилию не знаю…

– Можете на меня рассчитывать, дон Сал.

У дяди Сала засосало под ложечкой. Он собрался закончить разговор, когда услышал голос дона Джорджино:

– Дай-ка мне его.

Дядя Сал протянул дону Джорджино мобильник.

Дон Джорджино повел глазами из стороны в сторону, взял телефон и едва слышно пробормотал:

– Это я. Ты ведь все сделаешь, как велено?

После чего вернул телефон дяде Салу, снова оперся на трость и разразился таким хохотом, что парень, который, высунувшись из окна автомобиля, провожал глазами крутобедрую блондинку, бодро шагавшую по тротуару, забыл про нее и повернулся посмотреть, в чем дело.

В доме Тони звонил телефон

В доме Тони звонил телефон.

– Убейте меня, но я не подойду, – сказала Четтина.

Четтина пребывала в расстроенных чувствах. День сегодня начался с того, что Тони ввалился с упаковкой пива в руках и спросил:

– Ты погладила мои рубашки?

Тони вбил себе в башку, что рубашки должна гладить исключительно жена, потому что служанки не вкладывают в это занятие души.

– Да, Тони, я их погладила, они в корзине с глаженым бельем.

– Все-все?

– Все-все.

– Так уж и все.

Тони надевал на барбекю рубашки из индийского шелка и каждые четверть часа менял их, поскольку под мышками появлялись пятна от пота.

– Да, Тони, все.

– И конечно, опять не накрахмалила?

– Нет, Тони, не накрахмалила.

– Почему? – капризно протянул Тони и обернулся к кузинам, которые явились помочь в подготовке к вечеринке. – Без крахмала воротнички у рубашек из индийского шелка становятся мягкими…

– Мне нравятся мягкие, Тони.

Тони смирился. Но внезапно выражение его лица изменилось.

– А почему это пиво не в холодильнике?

Четтина посмотрела на пиво.

– Потому что оно туда не помещается, Тони. Холодильник и так весь забит твоим пивом.

– У тебя на все готов ответ, да? Так я тебе и поверил, что не помещается! Я тебе миллиард раз говорил, что ты должна укладывать пиво в холодильник так, – Тони руками изобразил, как надо укладывать пиво в холодильник, – и тогда оно влезет как миленькое…

– Я укладывала…

– Как ты их укладывала?

– Тони, я нигде не могу найти майонез, – вмешалась Валентина.

Тони схватился руками за голову, как если бы она у него внезапно закружилась, и выскочил в кухню.

Четтина взглядом поблагодарила Валентину за избавление от Тони. И в это мгновение зазвонил телефон.

– Убейте меня, но я не подойду, – повторила Четтина.

– Может, это тот американец, что был прошлый раз? – предположила Чинция.

Четтина сморщилась, вспомнив идиотскую задумку Тони.

– Какой американец? – спросила Минди.

– Тот, которого ты пыталась закадрить, – ответила Алессия.

– Никого я не кадрила, – возразила Минди, и щеки ее вспыхнули.

– Правда ведь, она на него глазела? – Чинция решила найти поддержку у тети Кармелы.

– Если она говорит, что не глазела, значит, не глазела, – отвернулась тетя Кармела.

– Черт возьми, – сказала Рози. – Если бы Стив его только увидел, он сразу навешал бы мне оплеух. Он ужас какой ревнивый. Я вообще не понимаю Стива. Сначала он хочет, чтобы я одевалась женственно, а потом меня же еще и лупит за то, что на меня все пялятся.

– Он прав, Рози, ты одеваешься чересчур женственно. Из кухни донесся звук бьющихся бутылок.

– Я же говорила, они не влезут, – пробормотала Четтина, с тоской уставившись в окно.

– Мать вашу так, я порезался! – заявил Тони, появляясь из кухни. Он оглядел лениво рассевшихся женщин и поинтересовался: – Вы меня, конечно, извините, милые дамы, но у меня к вам небольшой вопрос. Вы что, оглохли, не слышите, что телефон надрывается?

– Мы подумали, что ты захочешь сам ответить, Тони, – попыталась оправдаться Валентина. – Не понимаю, с чего ты на всех бросаешься как бешеный.

– Взбесишься тут с вами!

Тони поднял трубку:

– Да?

Он послушал немного и побледнел. Ни слова не говоря, вернул трубку на аппарат.

Окинул женщин невидящим взглядом.

Те вопросительно уставились на него.

– Мать вашу так… – пробормотал Тони.

– В каком смысле? – спросила Четтина. Она взяла вазу, стоявшую в центре стола, сдвинула ее в сторону, потом подумала и вернула на прежнее место.

– Мать вашу… Это был американец.

– Американец? – переспросила Минди, вскакивая на ноги.

– Он сказал, что приведет с собой Леонарда Трента. Такая звезда в моем доме! Я и мечтать об этом не мог!..

Шьякка и Л он го слыли в полицейском участке…

Шьякка и Лонго слыли в полицейском участке на улице Веккья-Оньина самыми невезучими. Не считаясь ни с возрастом, ни с заслугами, им поручали самую противную работу: дежурить в участке, конвоировать задержанных, и прочую дребедень. А между тем, не окажись их двоих на месте в Бельмонте-Меццаньо, окружного судью грохнули бы как пить дать!

Шьякка и Лонго как раз покупали в лавке «амаро» из Капаче, потому что сестра Шьякки приготовила брату пасту с баклажанами, а жена Лонго приготовила мужу пасту с сардинами. В это самое время из участка позвонили и приказали забрать американку, бьющуюся в истерическом припадке, и отвезти ее в гостиницу.

Вот так вместо того, чтобы наслаждаться отличным «амаро» и вкусной едой, Шьякка и Лонго узнали, что им придется заниматься истеричкой-американкой, и нетрудно представить себе, какое удовольствие они при этом испытали.

В лифте они едва не задремали. И взрогнули, когда Грета громко обозвала Лонго bastard, а Шьякку son of a bitch.