Сидим, курим… - Маша Царева

Мы не думали ни о том, где нам переночевать, ни о том, на что купить еды, ни о том, каким образом вернуться домой. Ошалев от неожиданного счастья и от быстрой смены декораций, мы с разбегу бросались в крутые волны, наперегонки доплывали до буев, кувыркались, брызгались, визжали. Если бы я была склонна к рефлексии, то в тот момент я бы почти физически ощутила, что такое счастье.

Однажды Len'a (crazy) объявила, что отныне она буддистка и, чтобы познать смысл жизни, отправляется в отшельническое путешествие по лесам Подмосковья. И предлагает мне последовать за ней — за компанию.

— Разве отшельническое путешествие не предполагает одиночество? — удивилась я.

— А что если мне нестерпимо захочется выпить? — резонно возразила она.

Мы одолжили у кого-то брезентовую палатку и два спальных мешка, я два дня бегала по хозяйственным магазинам, скупая походный инвентарь: фонарик, веревку, нож, крем от комаров, охотничьи спички, брошюру «Первая помощь при несчастном случае». Хозяйственная часть путешествия была целиком возложена на мои плечи, потому что Len'a (crazy) взяла на себя духовную составляющую, целыми днями она препротивным голосом распевала мантры, таскалась к каким-то сомнительным гуру, которые рассказывали ей о своем опыте искусственного одиночества и советовали дать обет молчания. Так она и собиралась сделать — как только мы прибудем на место, в лес. Надо сказать, перспектива оказаться в подмосковсном лесу с давшей обет молчания подругой вызывала у меня противоречивые чувства.

Еще не добравшись до леса, в электричке, мы познакомились с компанией студентов из автодорожного, которые, проникшись идеей отшельнического путешествия, решили последовать за нами. Так «отшельническое путешествие» превратилось в банальную попойку на природе, в процессе которой Len'a (crazy) умудрилась влюбиться сразу в троих попутчиков и переспать с ними по очереди в палатке.

— И вот прилетаем мы в Лондон, и все идет не так, как мы запланировали… — Ленкин голос возвращает меня в реальность.

Я не сразу понимаю, о чем она толкует. Потом вспоминаю, что речь шла об Антоне, которого она считала самым ярким мужчиной своей жизни.

— Антон же музыкантом был, — напоминает она.

— Ну да. Cool, — подыгрываю, и Len'a (crazy), не замечая моей иронии, невозмутимо кивает:

— Он хотел работать в Лондоне. Петь по клубам. Может быть, даже на улице выступать. Проблема в том, что бритты оказались анекдотично снобскими. Ни в одном клубе с нами даже не пожелали разговаривать.

— И почему это меня не удивляет? — пробормотала я.

— На улице тоже проблемы. Как только Антон раздевался и начинал петь, нас забирали в полицию и твердили о каком-то штрафе в пятьсот фунтов, который мы должны уплатить за нарушение нравственного спокойствия треклятых лондонцев.

— Раздевался, прости? — переспросила я.

— Ну он же концептуалистом был, — невозмутимо объяснила Лена, — мог петь только голым. Ему было что показать — такое тело! И татуировка на пенисе. Кстати, во время выступления у него всегда была эрекция.

Ужас какой!

— Ну и когда мы поняли, что деньги кончаются, а мы так ничего и не добились, у Антона началась депрессия. Ведь денег он в долг набрал. Он был уверен, что все отобьет, и тратил, не задумываясь. А потом понял, сколько надо вернуть, и ужаснулся. Тогда мы переехали из отеля в студенческий хостел и потратили все оставшееся на наркоту.

— Логично, — хмыкнула я.

— Антон решил привезти немного в Москву, толкнуть на Арбате и вернуть таким образом хотя бы часть долга. Но британская таможня — это звери, скажу я тебе.

— Видимо, не такие уж и звери, раз ты сидишь сейчас передо мной, а не гниешь за решеткой.

— Да ну тебя! Такие, как я, всегда выплывают. Бедный Антон… — некстати вздыхает она. — Я ведь замуж за него собиралась. Ему было всего двадцать восемь лет…

— Такие долго не живут.

— Ты права. Но я его никогда не забуду. Не чета Пупсику, — неожиданно произносит она, хотя отрицательные стороны Пупсика — это табу.

— Зачем же ты?…

— Потому что, — сказала как отрезала.

— Лен, ну куда все это делось? Вроде бы совсем недавно…

— Не заводи опять свою волынку, Глань! Меня все устраивает.

Но…

Времена меняются. И если у тебя не получается подстраиваться, можешь автоматически записывать себя в лузеры.

Единственным в нашей троице флегматиком была Маринка — ее нордический нрав нельзя было даже сравнивать с Ленкиной патологической истеричностью и моими спонтанными психозами. Пожалуй, я лишь однажды видела ее гипертрофированно оживленной: на кассете с порнофильмом, в котором она играла главную роль. То был не просто снятый на видео примитивный трах, но целая пантомима с претензией на некоторую художественность. Маринка, играющая этакую бравую, направо и налево дающую веселушку, смотрелась крайне неестественно, я даже за нее расстроилась. Актрисой она была никудышной. Если и смогла бы кого-то сыграть, то только порно-Офелию, задумчивую, вальяжную, с печальными умными глазами.

Поэтому невозможно описать степень моего удивления, когда тем субботним утром она ворвалась в мою квартиру, точно ураган в безмятежный приморский городок.

Спросонья я ничего не поняла. Не снимая уличной обуви, Маринка носилась по моему паркету, возбужденно размахивала пакетом со свежими бубликами и что-то орала о том, что скоро она всех сделает, а заодно купит себе соболью шубу и красную «audi TT».

Я кое-как усадила ее за стол, заставила выпить успокоительного травяного чаю и только потом спросила:

— Что случилось? Тебе тоже предложил руку и сердце какой-нибудь Пупсик?

— Ты даже не представляешь, — ее глаза сияли, как будто она экстази объелась. — Все круто! Я буду сниматься в фильме Шиффера!

— А кто это?

— Ах да, ты же не из наших! — спохватилась она. — Это крутейший немецкий режиссер. Вчера была на кастинге и меня взяли! Глашка!!! Взяли!!!! — она издала маловразумительный победный клич.

После того как мне пришлось скормить ей все наличествующие в холодильнике продукты, хоть как-то соизмеримые с понятием «вредные вкусности», и споить бутылку испанского вина, Маринка наконец начала говорить более-менее внятно.

— Шиффер — режиссер, — блестя глазами, объяснила она, — он снимает эстетские фильмы. В мире немного тех, кто вкладывает в порнографию деньги. Обычно все заинтересованы в примитиве. И создатели, и, что уж там говорить, покупатели. Но есть отдельные ценители, готовые платить за по-настоящему качественное порно. И актрисе, которая в таком засветится, уготована иная, чем другим, потрясающая судьба.