Берлинский блюз - Свен Регенер

– Франк, мне тут правда очень нравится. А о чем вы там говорили? – спросил отец.

– Да так, разные деловые вопросы, – ответил господин Леман.

– Желаете еще чего-нибудь? – спросил Карл, внезапно оказавшийся рядом, он посмотрел сверху вниз на Кристального Райнера. – У тебя же пиво кончается, – сказал он и отобрал у того кружку. – Да и выдохлась твоя баланда. Пойдем, я налью тебе свежую. И мне нужно спросить тебя кое о чем.

Кристальный Райнер встал и поплелся за Карлом.

– Куда это он? – спросила Катрин с другого конца стола.

– Понятия не имею, – сердито ответил господин Леман.

– Ну ладно, – сказала Катрин и встала. – Мне нужно работать.

– Свинина просто чудесная! – крикнула мама ей вслед.

Это самый странный вечер за последнее время, подумал господин Леман.

– Какой удачный вечер! – сказала ему мама. – Хорошо тебе тут работать, со всеми твоими друзьями.

– Да-да, – ответил господин Леман.

– Но нам нужно еще обсудить с тобой кое-что, – сказала мама.

– Что еще?

– Понимаешь, – сказал отец, – у нас к тебе одна просьба. Нужно сделать одно дело для бабушки.

– Для бабушки?

– У нас уже никак не получится, – сказала мама. – Мы собирались заняться этим завтра, но мы не успеем: завтра вечером мы уже уезжаем.

– Так что сделай это для нас, пожалуйста, – прибавил отец. – Это нетрудно.

– А о чем речь-то? – спросил господин Леман, жестами сигнализируя Карлу, который возился с кассой, чтобы тот принес всем шнапса.

– Тебе придется съездить в Восточный Берлин.

13. Искусство

– Что тебе придется сделать? – Карл прослушал.

Господин Леман растерянно стоял в его мастерской, когда-то это был магазин с квартирой, здесь всегда были опущены жалюзи, потому что Карл предпочитал работать при искусственном освещении и потому что «это дурацкое время суток» его не интересует, как он однажды выразился. В помещении было жарко, повсюду висели лампы, и все было заставлено новыми скульптурами, или объектами, как Карл называл штуковины, которые он сваривал из разных железок. Господин Леман никак не мог решить, где ему лучше встать, потому что Карл непрерывно бродил между своими произведениями и тыкал в них зажженным газовым резаком, что делало беседу с ним невозможной. К тому же господин Леман нигде не видел пепельницы и не был уверен, уместно ли сыпать пепел на пол.

– Может быть, мне лучше в другой раз зайти? – сказал господин Леман, хотя он был рад наконец-то снова увидеть своего лучшего друга Карла.

После вечера с родителями в «Базаре» Карл нигде не появлялся, прошло уже пять дней, и все это время он проторчал в мастерской, чтобы подготовить материал для выставки в Шарлоттенбурге.

– Черт! – Его лучший друг выключил резак, сорвал с себя сварочные очки и швырнул их в угол. – Все бесполезно.

– Ты тут неплохо потрудился, – сказал господин Леман.

Вообще-то предметы, которые делал Карл, ни о чем ему не говорили, и Карл это знал. Поэтому господину Леману никогда не приходилось высказывать свое мнение о них, и это ему нравилось. Брат господина Лемана когда-то делал очень похожие вещи, хотя и с большим успехом, по крайней мере в то время, и уже тогда господин Леман ничего не понимал. По большому счету он был равнодушен к искусству. Но он уважал людей, которые посвящали себя ему, как и всех людей, которые могли чем-то всерьез увлечься.

– Черт! – Его лучший друг Карл провел рукой по волосам, и господин Леман только теперь заметил, как тот вспотел: его волосы были мокрыми, будто после душа, крупные капли пота стекали дорожками с висков к подбородку. – Какое дерьмо! – сказал он. – Можешь забрать все это себе. – Он пнул ногой один из предметов, который, несмотря на свою металлическую тяжесть, опасно закачался.

– Ни фига! – сказал господин Леман, которому были знакомы эти припадки. – Вполне солидные штуки.

– Именно! Солидные! – сказал Карл с горькими нотками в голосе. – Ты попал в точку.

– Так когда твоя выставка?

– Одиннадцатого ноября, через восемь дней, восемь невыносимых дней. Вчера приходила тетка из галереи, ей все очень понравилось. Эта дура сказала, что она именно так это себе и представляла.

– Так радуйся! Теперь все на мази.

– Да что ты в этом понимаешь. Погоди, о чем ты начал рассказывать? Куда ты собрался?

– В Восточный Берлин.

– Это еще зачем?

– Из-за бабушки. Она вдруг прониклась любовью к восточным родственникам.

– У вас есть родственники на Востоке?

– Я тоже раньше не знал. Какая-то двоюродная сестра моей мамы, ей исполняется шестьдесят, и моя бабушка желает непременно подарить ей пятьсот марок.

– А по почте нельзя отправить?

– Не знаю. Бабушка хочет, чтобы деньги кто-то лично вручил. Она говорит, что не доверяет коммунистам, к тому же там сейчас какие-то беспорядки. А моим родителям было неохота ехать туда, когда они были здесь.

– Хм, на Восток, – задумчиво произнес Карл и достал из ящика под верстаком две бутылки пива. Он открыл их отверткой и протянул одну господину Леману. – Мне бы тоже было неохота. А когда это?

– В воскресенье. Послезавтра.

– Они хотя бы дали тебе денег для обязательного обмена?[19]

– Да ты что, они про это никогда и не слышали.

– Там сейчас жуть что творится, – сказал Карл. – И еще тебе придется поехать в эту контору у Халлешес-Уфер, чтобы получить многократную визу и все такое.

– У меня все уже есть, мне нужно только позвонить, – сказал господин Леман. – Я имею в виду, маминой сестре. Она живет где-то на Востоке. Наверное, будет лучше всего, если мы встретимся где-нибудь на Александерплац, я передам ей деньги и уеду назад.

– Сначала нужно потратить восточногерманские марки, их нельзя будет вывезти обратно в Западный Берлин, – сказал Карл. – А это не так просто. Если ты решишь пропить их, то ты должен быть в хорошей форме.[20] Я бы поехал с тобой, но у меня работа.

– Катрин хочет поехать со мной. Она считает, что это интересно. Она просто ждет не дождется.

Господин Леман провел у нее прошлую ночь, и, когда он рассказал про Восточный Берлин, она пришла в полный восторг. Можно будет наконец-то посмотреть другую половину города, сказала она, и господин Леман обрадовался тому, что она обрадовалась, и даже не стал язвить, что кое-кто еще и этой половины города совсем не знает. Он был рад, что смог предложить ей что-то, что ее заинтересовало, но в то же время ее восторг грозил вывести всю поездку на Восток из-под контроля. Она даже спросила, не сможет ли тетя господина Лемана, или кем там приходится ему двоюродная сестра матери, показать им город.

– Я был там однажды, – сказал Карл, взяв напильник, и начал обрабатывать кусок металла, производя душераздирающий звук. – Там так же интересно, как в Шпандау[21] в воскресенье.

– А ты был в Шпандау?

– Конечно нет! Но я и без того знаю, как там обстоят дела в воскресенье. Точно так же, как на Востоке. Я ездил туда с твоим братом, незадолго до того, как ты сюда приехал. Кстати, как у него дела?

– Не знаю. Последнее, что я слышал, – это то, что с искусством дело не заладилось. Он говорит, что немцы в Нью-Йорке больше не котируются, он уже задумывался над тем, не начать ли все сначала в качестве голландца.

– Но он же был таким крутым.

– Вроде был. Своя галерея со всеми прибамбасами.

– Галерея в Нью-Йорке, – это же круто. Хреново, если все закончилось.

– Ну да.

– И на что он сейчас живет?

– Работает слесарем или жестянщиком, что-то вроде того.

– Слесарем? – испуганно переспросил Карл. – Слесарем? Я не верю! Твой брат – слесарь?

– По-моему, скорее жестянщик, – сказал господин Леман. – Сваривает трубы, он же это умеет. Они там не такие принципиальные.

– Господин Леман! – Карл широким жестом швырнул напильник в угол. – Ты вообще понимаешь, что ты говоришь? Твой брат! Слесарь! Для меня он всегда был самым великим.

– Он сказал, что все не так уж плохо, – сказал господин Леман. – Кажется, он прилично зарабатывает.

– Франк! – Карл взял господина Лемана за плечи и трагично посмотрел ему в глаза.

Он слишком драматизирует, подумал господин Леман. Глаза у его лучшего друга были совершенно красные. Кроме того, от него так пронзительно пахло, будто он не мылся уже несколько дней. Он слишком много работает, подумал господин Леман.

– Франк! – повторил Карл. – Твой брат – один из величайших художников в мире. Я искренне так считаю. И если одному из величайших художников в мире приходится работать слесарем, чтобы заработать себе на жизнь, то это одна из самых ужасных вещей, которые я когда-либо слышал.

– Да ну, он наверняка еще что-то создаст, – попытался помочь другу господин Леман. – Он же не круглые сутки работает. Они там не такие принципиальные. Зато он теперь много рисует.

– Рисует? Твой брат?

– Кажется, да. Маслом, все как полагается. Но в основном так, для развлечения.