Законы высшего общества - Арина Холина

И Настя разбежалась, подпрыгнула и грохнулась в эту затейливую жизнь. Они катались на яхте. Летали на частном самолете — о таких Настя в те времена и не слыхивала — на Риммин день рождения в Лондон. Пьянствовали с Гальяно. Обедали с Вивьен Вествуд. Смотрели кино у Стинга и Труди. Наслаждались барбекю с четой Берлускони, он Настю щекотал и называл русской красавицей.

Выплясывали в Каннах с Брюсом Уиллисом.

Это была подарочная жизнь — такая же яркая, золотистая, нарядная, как глянцевая упаковка… и немного одноразовая.

Из Италии Настя вернулась совершенно счастливой, другой, новой, прозревшей и всяких глупостей — развода, зависти, плохой погоды — не замечала.

Римма научила Настю тому, за что та всегда будет благодарна своей русско-итальянской учительнице. Она научила ее ценить каждый день своей жизни.

Под конец съемок не только Настя, но и вся банда были в буквальном смысле измождены вредностью режиссера: он по три раза в день переписывал со сценаристами эпизоды, неделю торчал у себя в фургоне, казалось, он не понимает, что делать, и вообще сомневается, имеет ли смысл снимать дальше, кричал, оскорблял, топал ногами, ругался с продюсерами, называя тех в лицо ослами…

И тогда Настя влюбилась. В одного из гонщиков. С первого взгляда. Гонщик был не против, но его подруга-модель в это время работала в Штатах, и он не хотел, чтобы с помощью прессы за океан просочились порочащие его снимки. Подруга была не просто моделью, а дочкой известного человека, владельца автоконцерна, и они собирались пожениться.

Но и от хрупкой Насти с ее отчаянной русской любовью гонщик не смог отказаться. На людях они вели себя как знакомые. Встречались в доме какого-то друга — приезжали порознь на чужих машинах. Гонщик не скрывал, что ему нужен только секс, а Настя готова была ползать за ним на брюхе и на всякий случай просить прощения — за все.

Наконец Римма отловила ее и заперла у себя в доме. Настя буянила. Била вазы. Пыталась выпрыгнуть из окна. Рыдала так, что закладывало уши.

— Ему же на тебя наплевать, — сообщила ей Римма. — К чему все это?

— Я… — всхлип. — Его… — очередной поток слез. — Люблю… — подвывала Настя.

— Как ты можешь! — расстроилась Римма. — Это же совершенно бессмысленно!

— Не знаю, так получается! — закричала Настя. — Чувствам не прикажешь! Не знаю!

— Детка… — Римма обняла ее. — Это нелепо. Зачем так унижаться? Пойми, даже если он бросит Софию, ничего не изменится. Он будет любить себя, а ты будешь любить его.

— Прекрасно! — буркнула Настя.

— Ну, нет! — расхохоталась Римма. — Пройдет время, и он бросит тебя.

— И что мне делать?! — Настя приложила руки к груди.

— Надо любить себя, — посоветовала Римма. — Когда ты любишь себя, все это чувствуют. Они думают: ну, если она так к себе относится, наверное, для этого есть основания. Ты — загадка. Никто не понимает, что же в тебе такого, за что ты так себя ценишь. А если мужчина знает, что себя ты в любом случае любишь больше его, он тебя ни за что не бросит. У него не получится тебя покорить. Ты же в курсе, что все мужчины в душе — ковбои?

— В каком смысле? — пустив слезу, улыбнулась Настя.

— Для них женщина — что-то вроде лошади, которую следует объездить и спрятать в стойле. Это инстинкт.

— Глупость какая! — усмехнулась Настя.

— Ладно, бог с ними, с ковбоями! — Римма взяла ее за руки. — Но я говорю тебе — надо любить себя и ценить. Выше, чем окружающие. Видела Монику?

Моника была девицей лет тридцати пяти, с девичьей фигурой, немного лошадиным лицом, довольно длинным носом и близко посаженными глазами. Не то что не красавица: лишний миллиметр на носу — стала бы уродиной.

— Четыре брака, восемьдесят миллионов долларов алиментов, — пояснила Римма про Монику. — Дом в Довилле, дом в Марбелью, дом в Лос-Анджелесе, яхта.

— Может, она хороший человек… — опять всхлипнула Настя.

— Ну, она упустила возможность это доказать! — хохотнула Римма. — Человек как человек. А ты, со своей русской жертвенностью, плохой человек, потому что себя не любишь. Моника, может, и переспала бы с этим твоим гонщиком, но он бы уже бросил свою модель и купил Монике лучший автомобиль.

— Почему?! — запротестовала Настя.

— Потому, что она знает себе цену! — отрезала Римма, которой уже надоел этот разговор. — И потому, что она живет сегодняшним днем! Учись жить сейчас, а не заглядывать в будущее, о котором ты все равно ничего не знаешь!

Настя рыдала еще неделю. Оплакивала прошлую жизнь и пыталась начать новую — такую, где не надо было бы убеждать кого-то, что ее можно любить.

Раньше ей казалось, что есть три возможности найти счастье — любить до изнеможения, отдавая всю себя; быть коварной эгоисткой, ходить по трупам или же плюнуть на все эти сантименты и встречаться с мужчинами от случая к случаю, без особенных чувств — секс, немного общения, независимость.

Но Римма заставила ее все это переосмыслить. А что, если действительно есть иной способ быть счастливой? Ты любишь себя, к тебе стекаются поклонники, ты выбираешь того, кто может тебя осчастливить, наслаждаешься, но любовь к себе не дает тебе впасть в наркотическую зависимость от этого человека, не поглощает, оставляет свободной? Ты не циник, ты просто живешь ради себя, а не ради того, чтобы некий Он все-таки освоил нехитрую науку вытирать о тебя ноги и бросил бы тогда, когда ты решила бы, что счастье в твоих крепких объятиях?

Настя отрыдала свое и начала, как ей казалось, новую жизнь. Но вытравить из себя жертву оказалось ох как непросто.

Тот же Боря. Она любила себя, честное слово. Но поставила не на ту лошадку — Боря любил себя еще больше. Как ни крути, трудно угадать, куда повернет жизнь.

И все-таки Римма была в нее влюблена. Настя знала — у той были женщины. Иногда, под настроение, и вообще она каждый месяц меняла любовников — друзья называли очередного «Мистер Ноябрь», «Мистер Июнь», любила мужчин, признавала только настоящее, гетеросексуальное удовольствие, и женщины у нее были какие-то декоративные, для эпатажа, но Настя, давно расширившая горизонты, понимала — это чуть больше, чем дружба. Она не знала, чем обаяла эгоистичную Римму, но, видимо, что-то нашлось в ней такое, особенное.

Иногда Римма дарила ей украшения — с барского плеча, и Настя никогда не отказывалась — забыла уже, что такое отказывать себе в удовольствиях. Правда, Насте часто казалось, что подруга жалеет о приступах щедрости, но это ее не очень беспокоило.

И вот такую вот Римму, с длинными, сейчас выпрямленными шоколадными волосами, глазами ведьмы, шалями, юбками в пол, мундштуками и перстнем с черным бриллиантом в десять карат, Настя решила натравить на Галю.