Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

В представлении одноклассников и педагогов Марк был сложным подростком со своенравным характером, которого лучше не трогать без надобности. Я — едва ли не феей с крылышками (неудивительно, если некоторые их даже видели, эти крылышки), странной, туманной, отстраненной, которой были чужды все земные проблемы.

Нас это более чем устраивало. Нас вообще все устраивало, и мир, воодушевленный нашей любовью, спешил демонстрировать только лучшие свои стороны.

Мы обожали туманно-осенние утренние часы, когда было так чудесно просыпаться вместе и долго целоваться под шум дождя. Мы не могли нарадоваться учительским проповедям и запугиваниям: "Это же выпускной класс, расслабляться некогда, на носу — выбор, от которого зависит ваша жизнь!" Мы наслаждались каждым школьным уроком, будь это литература или нуднейшая валеология, потому что можно было сидеть рядом и просто держаться под партой за руки, заряжаясь силой от прикосновений друг к другу.

Мы обожали нашу дорогу домой, которая обычно занимала несколько часов — это были прогулки по близлежащим паркам, с посиделками на лавочках и в кафе, полные веселья, радости, и объятий. Под ноги нам падали блестящие каштаны, яркий свет дразнил солнечными зайчиками сквозь золотые листья, кружил голову ароматами яблок и костров, окутывал, будто шалью, прозрачной вечерней дымкой.

Но самым лучшим временем была, конечно же, ночь. Все обязанности, осторожность и необходимость обманывать оставались в свете ускользающего дня. И ночью мы были только друг для друга, были собой. Срывая маски, мы наслаждались первозданной свободой, получая такой заряд сумасшедшего счастья, что, казалось, нам больше ничего и не нужно. Ни есть, ни спать, ни дышать. Только быть вместе.

Юность — пора привычного волшебства и обыкновенных чудес. Только в юности, чем меньше спишь, тем больше энергии на следующее утро. Оглядываясь назад, я понимаю, что спали мы очень, очень мало. Но никогда я не была так полна сил и жажды жизни, как тогда. Никогда до этого я так вдохновенно не писала, азартно ломая карандаши дрожащими пальцами или прорывая остро заточенным грифелем несколько листов к ряду. Мои мысли и фантазия неслись вперед так стремительно, что я, ухватив капризную музу за шлейф воздушного платья, не желала разжимать руку и отпускать ее на свободу. Иногда мне казалось, что я забывала даже дышать, настолько мощным потоком било из меня вдохновение, а мысли и образы целыми абзацы сыпались на бумагу сами по себе.

Сколько раз бывало так, что уснув в объятиях Марка, я просыпалась, будто от внутреннего толчка, бросалась к столу и писала, пока первые лучи рассвета не отрезвляли меня. Иногда, в зависимости от того, в чьей комнате мы ночевали, я шла к себе укладывать исписанную бумагу в аккуратные файлы, иногда возвращалась в постель и оставшиеся до подъема минуты просто любовалась Марком, вновь и вновь изучая лицо, которое и так знала до мелочей и обожала в нем каждую черточку.

Иногда, чувствуя, что не могу усидеть на месте, я одевалась, бежала в маленький поселок неподалеку нашего дома и покупала у фермеров свежее молоко, творог и ароматные пироги, которые они пекли каждое утро на заказ. Пару раз мне приходилось вот так, засветло заходить на почту — бросить в ящик очередные творческие задания на конкурс.

Нет, я не скрывалась от Марка. Просто мне не хотелось тратить на такие мелочи наше с ним совместное время. Исключительно свои дела я предпочитала делать, пока он спит, а наше время было только нашим.

Мое счастье так сильно бросалось в глаза, что даже вечно зацикленные на себе супруги Казарины не смогли сдержать удивление:

— Дорогая моя, поделись секретом. Когда ты только все успеваешь — ума не приложу? И уроки, и дополнительные задания, и прекрасно выглядишь, будто светишься вся изнутри, ни следа усталости на лице! — как-то заметила Валентина Михайловна, завтракая только что принесенными деревенскими пирогами, с удовольствием запивая их парным молоком.

Чувствуя, как сердце, ухнув, ушло в пятки, я открыла было рот для очередной порции вдохновенного вранья, но на помощь, сам того не подозревая, пришел Виктор Игоревич:

— Вот что значит полная самореализация, Валенька! Человек любимым делом занимается! Да, Алешка? Все пишешь там у себя, да? Все пишешь?

Я с готовностью закивала головой, стараясь не поднимать глаза, сквозь которые так легко могла просочиться правда.

— Ну а как же… любовь? Дорогая моя, — почему-то сочувственным голосом протянула Валенька. — Любимое дело — это прекрасно, но ты ведь девушка… Молодая, привлекательная.

Я поперхнулась:

— Вы это серьезно? Я — привлекательная?

— Конечно же, серьезно!

Вот так дела! Заслужить такой комплимент от безукоризненно красивой и утонченной Валентины Михайловны всегда было моей тайной мечтой, но сейчас я не чувствовала особой радости. Наоборот, усиливающееся волнение по поводу дальнейших расспросов не давало мне сосредоточиться на приятном разговоре.

— Неужели никто из мальчиков до сих пор не заставил твое сердце биться чаще? — интеллигентная до корней волос, Валентина Михайловна в таких специфических выражениях пыталась узнать, есть ли у меня кто, догадалась я.

Так. Надо просто взять себя в руки и успокоиться. Они абсолютно ни о чем не подозревают, не пытаются поймать меня на слове, это обычное любопытство.

— Ну-у-у, эти мальчишки… Они такие глупые и ограниченные. Совершенно не читают книг и озабочены только одним… ну…этим, — я выразительно посмотрела на Валентину Михайловну, пытаясь вложить в свой взгляд максимум презрения к "этому" — низменным инстинктам, которыми были одержимы мои сверстники. — Среди них все еще нет моего… принца, — пытаясь сохранить на лице одухотворенное выражение, заявила я, приправив монолог трагическим и шумным вздохом. — Так что я не унываю… и все жду, когда мой принц….

— Нет, ну что ты несешь!? — вдруг взорвался Виктор Игоревич. — Лешка! Ты что, совсем сдурела у себя на чердаке со своими писульками?! Ты в девках всю жизнь собралась просидеть, да? Какой принц, я тебя спрашиваю! Пацан тебе нужен, молодой, реальный, здоровый пацан, который… — Валентина Михайловна нервно затеребила мужнин локоть. — А ты не дергай меня! — прикрикнул и на нее глава семейства. — Тоже мне, Ассоль выискалась! Попомни мое слово, будешь много выпендриваться — останешься одна! На кой черт кому-то припудренная жена, которая только и делает, что читает Мандельштампа?

— Мандельштама, — автоматически поправила я.

— Да один хрен! — яростно рявкнул на меня приемный родитель. — Вот, о чем я говорил? Опять выделываешься! Хоть "штама", хоть "штампа" — до лампы! — не замечая, что сам перешел на рифмованный слог, заворчал Виктор Михайлович. — Нет, ну что за идиоты, а не дети… Одна то ли на земле, то ли на небе живет. Второй тоже — кроме своих книжек и брусьев с гантелями ничего не замечает. Лешка, вот скажи мне честно, не щади папку. Твой брат… он… он… голубой? — добавил глава семейства голосом, полным боли и жутких предчувствий.

И на этом месте я все-таки подавилась молоком. Пока обеспокоенная Валентина Михайловна стучала меня по спине и отпаивала водой, я хохотала. Хохотала до слез, вызывая подозрения в своей полной ненормальности, но сдержаться в такой комической ситуации было выше моих сил.

Так вот в чем добропорядочный отец подозревает Марка! Я согнулась в новом приступе смеха.

— Нет, — пробормотала я сквозь слезы. — Нет… Марк не гомосексуалист, уж поверьте мне.

— Честно, дорогая? — с надеждой протянула Валентина Михайловна.

— К…Клянусь… — и я закрыла лицо руками, пытаясь вытереть слезы, льющиеся из глаз, а мои плечи опять затряслись.

— Просто пойми нас. Мы очень рады, что вы такие… Такие серьезные… Но что ты, что Марк совершенно не интересуетесь противоположным полом — извиняющимся тоном продолжила она. — А я, конечно, не сейчас, но через какое-то время… так хотела бы с внуками поиграть, понянчиться…

Пришлось мне еще раз клятвенно подтвердить нашу полнейшую нормальность, списав отсутствие свиданий и всяческих легкомысленностей на выпускной класс, нагрузку в школе и необходимость готовиться к поступлению в ВУЗы. Видимо, я была крайне убедительно, ибо на первых порах этих клятв чете Казариных хватило, а вскоре им стало совершенно не до личной жизни собственных детей.