В БЕЗДНЕ ВРЕМЕН. ИГРА НА ОПЕРЕЖЕНИЕ - Алексей Рюриков

Кроме сводок о ходе расследования, Гумилев отслеживал для генерала общую ситуацию в России. Коттен понимал - как только пройдет шок от убийства, уцелевшие левые всех мастей, и в России и за границей, поднимут безобразный вой по поводу репрессий. Среди растущего в России с конца прошлого века слоя интеллигенции почиталось просто неприличным поддерживать монархию, в чести пребывала республика. Порядочные, далекие от радикальных суждений, вполне преуспевающие дельцы, врачи и профессора передавали подполью деньги, устраивали конспиративные квартиры, хранили нелегальную литературу и оружие. Вовсе не задумываясь о том, что ждет их в случае победы так ярко, умно и увлекательно рассуждающих о свержении самодержавия, победе коммунизма и демократии, создании республики трудящихся, пропагандистов.

Когда после войны эти милые, романтичные и интеллигентные социалисты вышли на улицы вместе с тем самым народом, воспеваемым добропорядочной общественностью, либералы содрогнулись и восхотели городового под окном. Но сейчас, спустя почти десять лет, выросло новое поколение. Забывшее об устроенной «восставшими массами» резне и мечтающее все о тех же «свободах». И внутренне готовое повторять самоубийственные поступки предшественников.

Настроения крестьян и рабочих успокоением можно было назвать лишь условно. Если красные агитаторы снова появятся в рабочих кварталах и сельских домах, их лозунги снова встретят восторженное одобрение. Не у всех и даже не везде, но и части хватит для новой вспышки. Подобное развитие событий представлялось возможным и смертельно опасным. Воспоминания о кровавой смуте недавних лет оставались совсем еще свежими, а риск повторения откровенно пугал.

Для начала согласованной антиправительственной акции левым нужен был только организатор. Российский лидер, умеющий действовать под жесточайшим давлением и не связанный с эмигрантами, последних воспринимать всерьез не будут еще долго.

На легальном положении такой оставался один. Джугашвили. Впрочем, в охранке его больше помнили под кличками «Коба» и «Сталин», нервов он попортил жандармам изрядно. По последним данным, Джугашвили готовился к выступлению, собираясь использовать ответ властей на акцию террористов для удара по власти же. Услышать с парламентской трибуны обвинения в нарушениях закона и слухи, которые после того как их озвучит гласный Думы, немедленно станут для многих истиной, о причастности к теракту царской семьи… С учетом не решенных, лишь временно загнанных внутрь болячек, вызвавших еще не так давно революцию, после подобных речей страна имеет шанс снова упасть в кровавую круговерть. Обеление подпольных леваков, травля династии и российской власти в целом немедленно повлекут восхищение «героизмом» подпольщиков, вновь предстающих доблестными борцами с закоснелым и тираническим самодержавием. Все это уже проходили неоднократно.

Рапорт с подобными соображениями лег сегодня на стол генерал-лейтенанта фон Коттена. Прочитав о готовящемся цикле выступлений вождя легальных левых, начальник охранки поднял взгляд на Гумилева:

- Снова Коба?

- Точно так.

- Зацепить его не за что, даже сейчас, - вздохнул генерал. - В прошлом крупный большевик - так он этого и не скрывает. До войны неоднократно судим, как выражаются в народе, «за политику», но последний раз наказание отбыл, призван в армию зимой шестнадцатого.

- Да, фронтовик, - согласился Николай Степанович. - Подвигов особых не совершал, но повоевать на турецком фронте успел, получил под конец войны солдатского «Георгия».

- Тогда давали почти всем окопникам, - усмехнулся Коттен. - Победители должны награждаться. А после войны он аресту не подвергался, когда начались возмущения, точно просчитал, что разрозненные выступления обречены на провал, выступал за парламентскую дискуссию. Не просто уцелел, даже популярность приобрел. Партию свою в двадцать восьмом создал, правильно?

- Да, после амнистии.

- Вот именно. Тогда еще восхищение фронтовиками не утихло, а правительством в обществе разочаровались. Коба выступил как «разумный левый», триумфально прошел в Думу, сформировал объединенную фракцию легальных социалистов.

- Единственный человек, которому, пусть и на короткое время, удалось их объединить, - заметил полковник. - Хотя сам выступал с довольно умеренных позиций.

- Черта с два, - буркнул Михаил Фридрихович. - Джугашвили всегда поддерживал связь с «Объединенкой», за руку только поймать не могли.

Генерал говорил правду. Гумилев знал, что в Объединенную революционную социал-демократическую партию пять лет назад слились выброшенные в эмиграцию остатки эсеров, социал-демократов и еще ряда левых партий, измученные безденежьем, отсутствием возможности вести хоть какую-то заметную деятельность в одиночку (уж слишком мало их осталось) и лишенные авторитетных вождей (частью казненных в России, частью умерших или отошедших от дел в эмиграции). Партия неоднократно заявляла о непримиримой войне с самодержавием, но связать дозволенных левых с объединенцами не удавалось. Все контакты с эмигрантами легальные социалисты объясняли намерением убедить единомышленников перейти к миру, и позиция эта в обществе пользовалась сочувствием.

- Хорошо, - закончил разговор Коттен. - Ваш рапорт я приму к сведению. По эксу в Царском новости есть?

- Нет, ваше превосходительство.

Ничего нового генерал поручать Гумилеву не стал, ограничился кивком и дежурным распоряжением активизировать расследование убийства Великого князя, чем контрразведчика нешуточно удивил. Начальника за годы совместной службы он изучил неплохо и полагал, что ход его мыслей предсказать в состоянии. По прикидкам Николая Степановича, генерал просто обязан был озаботиться изложенным в рапорте. Впрочем, в отличие от суждений, угадать действия зубра жандармского сыска не удавалось еще никому, а лезть с вопросами было совершенно непрофессионально. И бессмысленно, разумеется.

13.11.1931 г. Российская империя. Санкт-Петербург, Лиговский проспект, 4. Штаб Отдельного корпуса жандармов

Гумилев был недалек от истины. Доклад ценимого за аналитические способности и интуицию на грани предвидения офицера фон Коттен перечитал несколько раз. Выводы полностью соответствовали его собственным предположениям. Мысли рискнуть спокойствием империи генерал не допускал ни на минуту, но знал, что к последним экстремистским акциям легальные «соци» отношения не имели, и арест Джугашвили со стопроцентной вероятностью повлечет возмущение общественности, пока одобряющей жесткие меры. На Охранный Департамент спустят всех собак, а Михаил Фридрихович давно свыкся со своей должностью и крайним оказываться не желал. И потому принял другое решение.

Привлекать к операции Гумилева не стал, эта роль для Николая Степановича представлялась неподходящей.

Вчера, сразу после прочтения гумилевского рапорта, генерал вышел «наверх». Встречи с государем не искал, да и смысла в том не видел. Николай II с молодых лет постоянно находился под чьим-нибудь влиянием: Победоносцева, первой супруги… после своего ранения и гибели Александры Федоровны осатаневший император наперсников долгое время не заводил, положив для себя вид действий и решений сугубо индивидуальный. Советники, притягивающие внимание царя, меж тем оставались, но вес их и воздействие рекомендаций на практические шаги с прошлым ни в какое сравнение не шли. До тех пор, пока как-то непримечательно и помалу не вошла в высшие политические круги империи совершенно наравне с министрами и генералами княгиня Ольга. Старшая дочь и стала последним конфидентом Николая, на нее он, по складывающемуся у царского окружения впечатлению, с облегчением переложил груз правления, лежащий ранее на императорских плечах безраздельно.

Утром Коттен добился аудиенции у Великой княгини, которой доложил свое видение событий, намекнув и на продуманную уже возможность развитие ситуации развернуть. Намек был понят и воспринят благожелательно. Ольгу не зря порою именовали «Бисмарк в юбке», взросление дочери императора пришлось на период смуты, и она превосходно помнила и смерть матери, и послевоенные события, а потому кротостью и нерешительностью не отличалась.

Вернувшись, генерал запустил подготовленный уже процесс, и теперь оставалось только ждать. Ждать он умел, прослужив в жандармах большую часть жизни, выучиться этому занятию немудрено.

13.11.1931 г. Российская империя. Санкт-Петербург

Он вышел через черный ход около полудня, показываться лишний раз на улицах сейчас не стоило. В то, что власти пойдут на его арест, Иосиф Виссарионович не верил, но возможность провокации не исключал. Любви к нему жандармы не испытывали, а подбросить «наган» или пару прокламаций лидеру парламентских левых филерам могло прийти в голову. Скандал с задержанием гласного Государственной Думы мог бы пойти и на пользу, но сейчас, когда для выступления в Думе готов совершенно разгромный доклад с массой вопиющих и, что самое ценное, совершенно правдивых и доказательных фактов жандармского произвола, заминка представлялась несвоевременной. Джугашвили точно знал, что имелись информаторы в придворных кругах, что царь считает успокоение общества после дарованной им амнистии двадцать восьмого года своим крупнейшим политическим успехом, и когда шок от дурацкой акции Савинкова пройдет, рисковать спокойствием державы, пусть даже поверхностным, не станет.