Шепчущие - Джон Коннолли

С тобой ведь не так.

Однако уже близко. И ты ведь уже поднял руку, так?

Тобиас оглянулся – где-то рядом, в кабине, прозвучал странно знакомый голос. Руль дернулся, сердце дрогнуло и замерло на мгновение от страха, прежде чем он вывернул, – еще немного, и фура загрохотала бы вниз по склону и перевернулась, а его жизнь оборвалась бы здесь, в ловушке кабины, когда уже почти виден старый мотель.

Нет, еще нет.

Откуда же был голос? И тут он вспомнил: склад с потрескавшимися стенами и протекающей крышей – результат обстрела и строительных недоделок; мужчина – кучка окровавленного тряпья и тускнеющие глаза. Тобиас стоял над ним с «М4» в руках, все еще целясь в голову врага, как будто эта разорванная свинцом тряпичная кукла могла представлять собой какую-то угрозу.

– Возьми… возьми все… оно твое… – Заляпанные кровью пальцы указали на коробки, ящики и статуи, которыми был заполнен склад. Удивительно, как он еще мог говорить, получив четыре или пять пуль. Он даже махнул рукой в свете фонарика, как будто мог распоряжаться всем этим, отдать или оставить себе.

– Спасибо. – Слово благодарности прозвучало усмешкой. Тобиас услышал сарказм в собственном голосе, и ему стало стыдно перед умирающим. Он ненавидел его, ненавидел их всех – террористов, хаджи, суннитов и шиитов, чужаков и иракцев. Для него они все были одинаковы. И не важно, как они себя называли, «Аль-Каидой» или какими-то другими дурацкими словами, выбранными наугад – как выбирают из коробки магнитные слова, чтобы приклеить на холодильник, – и слепленными в дурацкие фразы: Победоносные мученики бригады джихада или Смертоносный фронт имамского сопротивления – все взаимозаменяемое, все похожее. Хаджи. Террорист.

И все же есть в таких моментах некая интимная близость к смерти, соблазн отдаться ей и принять ее, и он нарушил протокол, отозвавшись как самоуверенный мальчишка, а не мужчина.

Хаджи улыбнулся; сквозь кровь, заполнившую рот и запачкавшую зубы, проступило что-то белое.

– Не благодари меня, – прохрипел он. – Пока…

Пока… Именно этот голос он слышал, голос мужчины, которого уже ждала в раю сотня девственниц, голос человека, защищавшего то, что хранилось на том складе.

Защищавшего, да, но недостаточно упорно. Дэмиен так и сказал ему: да, они дрались, но без должной стойкости.

Почему?

Впереди слева показался мотель. При одном лишь взгляде на заколоченные окна Тобиас невольно вздрогнул. Жутковатое местечко, аж мурашки по спине. Неудивительно, что Проктор стал тем, кем стал; один как перст, только лес позади и это проклятое наследство, эта дыра впереди. Смотришь на опустевшие комнаты и представляешь невидимых, нежеланных гостей, бесшумно бродящих за стенами, тех, кому по вкусу сырость, плесень и обвивший кровати плющ; гостей, уже затронутых распадом, зловещие тени, сплетенные на усыпанных листьями кроватях, увядшие тела, движущиеся ритмично, бесстрастно, отстраненно… с рогами на голове…

Тобиас на мгновение зажмурился. Какие яркие, какие четкие образы. Как те, что являлись в кошмарах, только те были тенями, таящимися существами. Здесь они обрели форму.

И, господи, у них были рога.

Шок, решил он, отложенная реакция на все, что выпало ему прошлой ночью. Тобиас остановился так, чтобы его было видно из мотеля, и стал ждать Проктора. Но Проктор не выходил. Его грузовик стоял справа от дома. В другой ситуации Тобиас посигналил бы и разбудил старого прощелыгу, но сейчас оповещать о своем прибытии весь лес было бы некстати, тем более что у Проктора был сосед, который мог не устоять перед искушением и явиться взглянуть, из-за чего шум.

Тобиас заглушил мотор и спустился из кабины. Раны под повязками не подсыхали, и единственным утешением за боль и унижение была надежда на то, что скорая расплата не заставит себя ждать. Эти «мокрые спины»[26] не на тех напали.

Он подошел к дому и позвал Проктора через дверь. Никто не отозвался.

– Эй, Гарольд! – Тобиас постучал в дверь. – Проснись! Это я, Джоэл.

И только тогда он попробовал открыть дверь. Осторожно. Медленно. Проктор имел привычку спать с оружием под рукой, и Тобиасу совсем не улыбалось получить пару пуль от неожиданно очнувшегося пьянчуги, который вполне мог принять его за чужака.

Пусто. Это было ясно, несмотря на полумрак, царивший в комнате с двумя непарными задернутыми занавесками. Он щелкнул выключателем – неубранная постель, разбитый телевизор, разбитый телефон, в углу – переполненная корзина с бельем. И запах запустения, жилища опустившегося человека. Справа – совмещенная с гостиной кухня. Тобиас заглянул туда и выругался. Сорвался, говнюк.

Остававшиеся ящики и коробки, те, что должны были находиться в номерах 11, 12, 14 и 15, лежали здесь, штабелями до потолка. Любой, кто просто сунул бы нос в обитель Проктора, понял бы, что здесь происходит. Вместо того чтобы подождать Тобиаса и передать груз ему, свихнувшийся идиот перетащил все сам. И даже не потрудился накрыть чем-нибудь ящики. Из одного выглядывало каменное женское лицо; в другом лежали печати, драгоценные камни на которых блеснули, когда Тобиас подошел ближе.

Но и это было еще не все. На кухонном столе без упаковки, совершенно открыто, стоял золотой ларец – примерно два фута в длину, два в ширину и фут глубиной – с незамысловатой крышкой, украшенной лишь концентрическими кругами, расходящимися от небольшого шипа. По его краям шли надписи на арабском, а на боковых сторонах были представлены сцены с переплетенными телами: скрюченные, вытянутые фигуры с торчащими рогами.

Как те, что мне привиделись, подумал Тобиас. Он сам помогал переносить ларец в тот первый вечер и помнил, как они открыли свинцовый контейнер, посветили внутрь фонариками, и в глубине тускло блеснуло золото. Уже потом Берни Крамер, происходивший из семьи ювелиров, сказал, что ларец недавно почистили. Кое-где на нем еще виднелись следы, как будто ларец когда-то был покрыт краской, чтобы замаскировать его истинную ценность. Тогда он едва взглянул на него – артефактов было много, и в крови после боя еще шумел адреналин. Не заметил он тогда и сцен на боковых сторонах. Откуда ему было знать, что за существа на нем изображены, и уж тем более он не мог хорошо запомнить детали.

Тобиас осторожно подошел к ларцу. Три его стороны были запечатаны двойными запорными устройствами в форме пауков, передняя – одним замком, а всего пауков было семь. Крамер пытался открыть ларец, но не смог понять, как устроен механизм. Кто-то предложил разбить контейнер, хотя бы для того, чтобы посмотреть, что внутри, но в ходе обсуждения возобладала более разумная точка зрения. Кому-то заплатили, и ларец просветили рентгеном. Оказалось, что он состоит из нескольких связанных между собой отделений, каждое из которых имеет по три стенки, четвертая же – для всех отделений и для ларца общая. Кроме того, каждое отделение запиралось на семь замков, но их расположение и размеры несколько отличались. Семь отделений, семь замков на каждом – всего сорок девять замков. Хитроумное устройство, но, как определил рентгенотехник, пустое, если не считать фрагментов кости, обернутых чем-то похожим на проволоку, и каждая проволочка, в свою очередь, соединялась с замками. На экране вся штуковина напоминала бомбу, но Крамер предположил, что ларец – это своего рода ковчег. Он также перевел арабскую надпись на крышке. «Ашраб мин дамхум» – «Я выпью их кровь». Ящик решили оставить как есть и замки не трогать.

Дело шло к завершению, и вот Проктор едва все не испортил. Пусть делает, что хочет, пусть хоть упьется до смерти – Тобиасу было наплевать. Он сказал, что доля от последней сделки ему не нужна, главное, чтобы вывезли груз, и Тобиаса такая договоренность устраивала как нельзя лучше.

На то, чтобы перетащить все в фуру, понадобился целый час. Особенно тяжелыми оказались две статуи. Пришлось воспользоваться транспортной тележкой, но и то оказалось тяжковато.

Золотой ларец Тобиас оставил напоследок. А когда поднимал его со стола, внутри как будто что-то сдвинулось. Он осторожно наклонил его и прислушался. Ничего. Никакого движения. Фрагменты кости, как показало исследование, были вставлены в проделанные в металле отверстия и закреплены проволокой. К тому же и сдвиг, который он ощутил, напоминал не перемещение кости, а отчетливое перемещение веса справа налево, как будто там, внутри, ползало какое-то животное.

Но движение прекратилось, и никаких странных ощущений не возникало. Ларец не воспринимался как пустой, но в нем ничего не болталось. Тобиас отнес его в фуру и поставил рядом с двумя стенными орнаментами. Мексиканцы оставили после себя рассыпанный корм и разорванные мешки, и ему пришлось повозиться, чтобы навести мало-мальский порядок. Мешки послужили теперь дополнительной упаковкой для артефактов. Клиенту в южном Портленде нужно будет предложить какую-то историю и компенсацию, но и то, и другое не проблема. Тобиас запер трейлер, поднялся в кабину и осторожно сдал назад, чтобы развернуться к дороге. Теперь мотель был прямо перед ним. Там ли еще Проктор? Как-никак грузовик здесь, а значит, и Проктор где-то рядом. Может, с ним действительно что-то случилось? Например, упал.