Жребий брошен - Егор Александрович Токарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Музыка ускорялась, а за ней ускорялся и танец. Ти взял Аллисию за руку, они тоже были частью праздника. Юноша любовался девушкой, гибкостью ее стройного тела, извивающемуся в такт музыки, блеску ее глаз в ночи. Вино и пьянящая атмосфера вокруг кружила голову, заставляя забыть обо всем, кроме этой минуты. Ти потянулся к девушке, и их губы соединились в долгом поцелуе, все длящемся посреди шумного торжества жизни.
Они танцевали всю ночь напролет, наслаждаясь праздником и друг другом.
Когда серые лучи рассвета упали на уже почти опустевшую площадь, молодые люди шли по улице. Повсюду вокруг виднелись следы праздника, пронесшегося по столице, словно ураган, сотканный из веселья и рубинового напитка. Откуда-то еще лилась музыка, обессиленные музыканты отыгрывали свои последние песни прежде чем свалиться на землю от изнеможения. Кто-то неподалеку уже спал, прислонившись к стене здания, оглашая пространство вокруг оглушительным храпом. Уставшие, еще опьяненные пиршеством жизни Ти и Аллисия разговаривали и смеялись и все шли, пока не показался дом девушки. Теперь, стоя у двери, Ти держал ее за руку, смотря ей в глаза. Как тогда в переулке, как на площади во время танца, как все время пока они брели сюда.
– Аллисия… Я люблю тебя, я думаю, что люблю тебя.
Девушка посмотрела ему в глаза, в карих озерах, как всегда, плясали искорки огня, но сейчас сквозь них и вино просматривалось что-то еще. Что-то, что Ти не мог понять, не мог разобрать в хитросплетениях линий зрачков. Горечь? Сожаление? Гнев? Но не на него, в этом юноша был точно уверен. Одержимость? Но чем или… кем?
– Послушай, я тоже этого хочу… Но не могу, не могу сейчас быть с тобой. Я безумно этого хочу, но не могу, – повторила девушка, слегка отстраняясь. – Сейчас мое сердце занято другим, и места на чувства в нем совершенно нет.
– Другим? Другим мужчиной? – голос Ти дрогнул, во рту чувствовалась горечь.
– Нет, – она улыбнулась. – Нет. Просто надо завершить одно дело, очень важное.
– Что за дело? Я могу помочь!
– Извини, но я должна сама все сделать, это очень личное. До встречи, – она обняла его и вошла в дом.
В голове Ти бушевала буря. Сотни мыслей переплетались между собой, со звоном отскакивая друг от друга, словно молоты от наковален, они наполняли голову шумом и гвалтом, от которого череп начинал трескаться. Сознание кипело, угрожая расплавить все то, что делает человека таким, какой он есть. Бурлящим потоком прожечь затылок и серым шлаком застыть на брусчатке древнего города. Ти подошел к стене одного из домов и оперся пылающим лбом о холодный камень, пытаясь остудить мысли. Вдруг на него накатила злоба, черная ненависть на всех застилала ему глаза, Ти осознал, что с криком бьет кулаками по твердой стене, сдирая костяшки до мяса.
Стоп! Хватит! Надо успокоиться, юноша сполз по стене вниз. Он сделал несколько глубоких вдохов, и сознание прояснилось. Ничего непоправимого не произошло, опьяненный гневом он забыл главные слова девушки. Аллисия сказала, что тоже хочет быть с ним, а значит не все потеряно. Он должен помочь ей, не взирая даже на ее возражения.
Ти встал и отряхнул одежду. Окончательно успокоившись, в его голове начал формироваться план действий, и когда юноша приблизился к дому, первые наброски были уже готовы. В части инсулы, принадлежащей его семье было тихо. Из родительской спальни не доносилось ни звука, а вот дверь в спальню сестры была приоткрыта. Проходя мимо нее, Ти услышал слабое бормотание:
– Кровь… Кровь… Луна… Смерть…
Юноша замер на полушаге рядом с комнатой, и помедлив, заглянул внутрь.
Мара лежала на постели, ее смятая одежда валялась рядом. Девушка металась на ложе, то судорожно прижимая руки к груди то, как бы отмахиваясь от невидимого противника, рассекала воздух маленькими кулачками. Прерывистое, поверхностное дыхание вырывалось из уст Мары, глазные яблоки под веками двигались, если бы ей снился сон. Нагое тело девушки лоснилось от пота, серебристые волосы были спутаны и разметались вокруг головы. Сейчас она выглядела такой хрупкой и такой беззащитной. Ти, как можно тише, прикрыл дверь, из-за нее еще слышался голос сестры, переходящий в протяжные всхлипы.
– Ярость, какая ярость, нам не победить…
«Боги, похоже, разговоры о войне, смертях и бедствиях так повлияло на нее. Да еще и тот кошмар на Арене…» – думал Ти.
Впрочем, не удивительно, когда все вокруг уже много дней обсуждают такое, то ужасы будут преследовать тебя и во сне. Тем более, Мара всегда была очень впечатлительной и часто, с того момента как научилась говорить, болтала во сне всякое. Скоро ей исполнится пятнадцать, и родители хотят попробовать устроить ее в Главный Храм Миры. Именно в этом возрасте девочек ведут в Храм, предлагая Богине. Если Богиня через Главную Жрицу укажет, что она подходит, то девочку забирают из семьи на полное обеспечение. Впрочем, согласно древнему закону, никто не может против воли заставить поступить во служение Богине, последние слова всегда остаются за девочкой. Жрицы не ведут закрытый образ жизни и не являются затворницами внутри Храма. Богиня Мира – покровительница матерей, целительниц и всех женщин, просто не могла бы лишить свободы своих самых ярых последовательниц.
Ти вошел в свою комнату, закрыв за собой дверь. Прохладный воздух раннего утра проникал сквозь открытое окно, давая желанную передышку перед дневным зноем. Ти приблизился к окну и выглянул наружу. Как всегда после праздника, улицы были совершенно пустые, огромный город погрузился в тишину. Это было очень редким явлением, и Ти наслаждался полным молчанием. Мысли текли привычным спокойным потоком, а глаза слипались от вина и бурной бессонной ночи. Раздевшись, юноша рухнул на кровать, где моментально забылся мирным сном без сновидений, мыслей о любви и предстоящем убийстве…
X
Квинт Марий.
Центральная провинция Терцея.
Окрестности города Ситс.
Через три дня после резни войска под предводительством Кальвуса Корилла покинули город Ситс и устремились в погоню за неуловимо ускользающими легионами Юния. Квинту со своей центурией поручили сопровождать Кая, конвоирующего захваченных глав города в столицу для казни. Три повозки с железными клетками везли полтора десятка испуганных мужчин. Командование легиона выдало самые старые и дрянные телеги, их гниющие доски и ржавые прутья решеток должны были не только усугубить положение обреченных, но и показать всем встречным тяжесть вины
