Персик - Элизабет Адлер

– А эти вещи? – Открыв сумочку, он указал на платье и куклу от Джима. – Для кого это?

– Для моей дочери, – спокойно ответила она. – Она ждет меня дома.

Запихнув вещи обратно в сумку, сержант бросил ее через стол. Он демонстративно проставил печати на документах и передал ей.

– У меня тоже есть дети. – Его поросячьи глазки почти исчезли, когда он улыбнулся. – Я не видел их почти год.

– Это большой срок, – вежливо сказала Эмилия. – Они будут скучать по вас.

Он направился к машине вместе с ней, и это встревожило ее. Он проштемпелевал бумаги, разве она не может ехать?

– Машина, – сказал он, положив руку на пыльное голубое сиденье, – марки «курмон». Вы носите такое же имя.

У Эмилии сердце выскакивало из груди. Имя де Курмон было известно во Франциию. Поскольку Жерар был заключен в лагерь, его жена могла понадобиться врагам.

– Совпадение, – рассмеялась она, садясь в машину, – не повезло мне с именем! Берегите своих детей! – Она помахала ему рукой, когда машина плавно тронулась. Сержант отступил назад, отдавая нацистское приветствие. Конечно, она видела подобное в Лиссабоне, но, увидев это здесь, на французской земле, Эмилия похолодела.

Было поздно, уже гасли огни, а она ехала вперед, в Биарриц, где небольшие группки немецких солдат, прогуливаясь, покупали открытки, чтобы послать их домой. Группа солдат, в нижних рубашках и шортах, занималась зарядкой на пляже, а затем со смехом кинулась в холодную, воду.

Эмилия решила ехать дальше по побережью и остановиться в чудесной маленькой деревушке, где ярко раскрашенные домики огибают небольшой залив, а в крошечном плавучем кафе на якоре сдают комнаты. Она провела свою первую ночь во Франции одна, свернувшись калачиком на большой железной кровати, а за окном, в бликах лунного света, волновался океан. Я почти добралась, ободряла она себя, и когда забрезжил рассвет, она заснула.

Был полдень, когда Эмилия проснулась и, торопливо одевшись, выпила какое-то горькое подобие кофе, единственным достоинством которого было то, что он был очень горячим и с большим количеством молока. Позавтракав куском свежего хрустящего хлеба, который она размочила в кофе, снова отправилась в путь.

Эмилия не понимала, почему ее так удивляло присутствие немцев в каждой деревне и маленьких селениях, которые она проезжала. Они были везде, и она заметила, что французы безупречно вежливы с ними, но и только. Во всех деревенских магазинах и барах к ним относились с холодной вежливостью.

Эмилия ехала все дальше, теперь через Дакс, останавливаясь на ночь в отдаленных деревушках и, нервничая, объяснялась на постах. В Каркассоне она обнаружила, что у нее кончаются талоны на бензин. На заправочной станции ей посоветовали обратиться в комендатуру, которая располагалась в здании ратуши. Очередь была бесконечно длинной, а она слишком устала, чтобы ждать, и поэтому Эмилия нашла кафе и сейчас сидела в тени деревьев, потягивая сок. Полдюжины мужчин на площади спорили из-за игры в шары, а молоденькая девушка ехала на велосипеде домой с работы, и в ее корзинке был длинный батон хлеба. Это могло быть маленькой сценкой мирного времени в провинциальном городке, если бы не свастика, развевающаяся над ратушей, и не немцы в форме, совсем еще юнцы, прогуливающиеся по тихой площади.

Эмилия неожиданно вспомнила уловку Джима с машиной. Поспешив на почту, она проверила, есть ли телефон агентства де Курмонов в телефонной книге. Ей повезло, было одно в Норбонне, и если повезет и дальше, ей хватит бензина добраться туда.

В Норбонне управляющий пообещал ей талоны на бензин, хотя это займет у него несколько дней. Его дом и гостеприимство были к ее услугам. Несмотря на то что он был очень мил, Эмилия почувствовала, что не в силах поддерживать пустой светский разговор с ним и его женой. Она предпочла остаться наедине со своими мыслями.

И, наконец, с запасом бензина, она снова отправилась в путь. В Ниме машина сломалась.

– Черт, о, черт! – кричала Эмилия, неистово пиная машину.

Механик в гараже поджал губы и, пожав плечами, сказал:

– Мадам, запасных частей нет. Может понадобиться несколько месяцев, чтобы заменить головку цилиндра.

Вокзал в Ниме был переполнен немецкими солдатами. Бесконечные цепочки военных эшелонов медленно тянулись по железным дорогам, в то время как гражданские пассажиры терпеливо ожидали, надеясь на то, что следующий поезд будет их. Эмилия просидела на чемодане целый день» не решаясь уйти на случай, если придет поезд. Было очень жарко, и молоденькая мама безуспешно старалась успокоить малыша, который устал и капризничал, а старая женщина, одетая в черную одежду, терпеливо сидела рядом со своей плетеной корзиной и вязала. Вечером станция закрывалась, но на следующее утро, с рассветом, Эмилия была опять там, захватив с собой хлеб, сыр и бутылку с водой, чтобы хоть как-то поддержать силы. Поезд подали через три дня, в три часа, и Эмилия, локтями прокладывая себе путь, все-таки прорвалась в вагон, а потом уступила свое с таким трудом добытое место уже отчаявшейся молодой женщине, которая прижимала к себе бледного, уже безразличного ко всему ребенка. Эмилия села на чемодан в коридоре, глядя на проплывающий за окном плоский пейзаж и думая о том, когда наконец-то она доберется до Кап Ферра и Пич.

20

Возвращаясь с пляжа после вечернего купания, Леони и Пич заметили Лоис, идущую за руку с молодым человеком по дорожке, огибающей мыс. Прищурив глаза, Леони внимательно смотрела на их фигуры в отдалении, и у нее возникло чувство, что все это она уже видела. Высокий молодой человек напомнил ей ее первую любовь, Руперта фон Холленсмарка. Много лет назад, молодые влюбленные, они так же гуляли вокруг выступа Сен-Хоспис.

С большим трудом Леони справилась с нахлынувшими воспоминаниями.

– Кто этот молодой человек? – спросила она Пич, которая скакала рядом.

– Это Ферди. Я думаю, Лоис влюблена в него, бабушка. Леони улыбнулась ей. Пич подрастала.

– А что ты знаешь о любви? – поддразнила она ее.

– Я знаю, что человек много вздыхает и ходит со смешным и странным выражением лица, – сказала Пич. – И кажется, что внутри тебя сияет свет. По крайней мере, Лоис вся светится.

Итак, Лоис влюблена! С болью Леони осознала, что Ферди, должно быть, тоже немец. О, Лоис! Ты снова все повторяешь! Неужели это ее судьба – всегда встречать не тех мужчин?

– Бабушка, – сказала Пич, протягивая руку, чтобы помочь ей подняться по ступенькам, – я люблю тебя и Джима, я люблю маму и папу и своих сестер, так почему же я не выгляжу так, как Лоис?

– Это другое, – объяснила Леони, – когда мужчина и женщина любят друг друга, это совсем другая любовь. Это нельзя объяснить словами, но ты всегда знаешь, когда она приходит. И ошибиться невозможно.