Шеломянь - Олег Аксеничев

– Так было раньше. Я своими глазами видел у Кончака тяжелые осадные машины, способные разрушить не только частокол посада, но и стены киевского детинца. Угроза сильна, великий князь, и мой господин призывает к бдительности и осторожности.

– Черниговский князь хочет помощи?

– Нет. Кончак дал ясно понять, что его интересуют только Переяславль и Киев. И Ярослав Всеволодич сильно рискует, предупреждая вас, киевлян, об угрозе. Узнав об этом, половцы могут повернуть и на наши земли.

– Что ж… Передай князю Ярославу мою благодарность. Скажи, что я ценю то, что он сделал, хотя не могу понять, почему в такое время вижу перед собой тайного посла, а не черниговскую дружину.

– Возможно, разговор с еще одним собеседником сможет развеять недоумение великого князя?..

– Стоит ли твой человек, боярин, того, чтобы я не спал полночи?

– Я уверен в этом, иначе не осмелился бы затягивать разговор.

– Вели звать!

Ольстин Олексич вышел из княжеских покоев, чтобы отдать необходимые распоряжения. Князь Святослав и боярин Роман обменялись недоуменными взглядами.

– Не понимаю, – признался боярин. – Я привез только черниговского ковуя.

– Может, речь идет об одном из наших людей? – предположил князь.

– Сомневаюсь, великий князь. За Ольстином Олексичем постоянно следили. Он не общался ни с кем в княжеских палатах.

Позолоченные двери распахнулись, и, сопровождаемые черниговским боярином, вошли два гридня, с явной натугой несшие большой грязноватый мешок. Его с глухим стуком бросили на покрытый глазурованной плиткой пол, и гридни с поклоном удалились.

Мешок шевелился. Внутри него явно находилось живое существо.

– Медвежонок? – с интересом спросил Роман Нездилович, снова опередив своего князя.

– Человек, – ответил Ольстин Олексич и развязал веревку, стягивавшую горловину мешка.

В полутемных княжеских покоях Абдул Аль-Хазред выглядел подобно монаху-пустыннику. Мятый темный халат легко можно было спутать с рясой, а всклокоченные волосы и изможденное лицо, на котором выделялись только большие птичьи глаза и тонкая змеиная бородка, вполне могли послужить источником вдохновения греческого или русского иконописца.

Ольстин Олексич положил правую руку на плечо араба, заставив того встать на колени перед киевским князем. Затем он быстро распутал узлы, крепившие путы, которые стягивали за спиной руки Аль-Хазреда, и вытянул из его рта несвежий кляп.

– Это, великий князь, тоже оружие Кончака, – сказал Ольстин Олексич. – И, как мне показалось, опаснее любого камнемета. А теперь он готов служить Киеву…

– Этот человек? – с недоверием спросил князь Святослав, неспешно обходя коленопреклоненного араба. – Он так убог! Неужели это ничтожество может внушать страх? Мне казалось, что черниговского ковуя не так просто напугать.

– Ковуи – лучшие воины Чернигова! – не без гордости сказал Ольстин Олексич. – И мы не боимся войны! Но есть вещи, которые сильнее боевого искусства, и этот поганец владеет ими.

Напомню между делом, что первоначальное значение слова «поганец» – язычник, и предлагаю вернуться к Ольстину Олексичу.

– Это колдун, – продолжал тот, – и моим людям пришлось на весь путь до Киева заткнуть ему глотку кляпом, чтобы он не смог произнести ни слова. Есть заклятия, от которых нет спасения, и это, на мой взгляд, истина, которую стоит уважать.

– Что он пообещал Кончаку?

– Управляемый огонь.

– Византийский секрет? Тот огонь, что сжег когда-то ладьи конунга Ингвара?

– Если бы так! Ромеи владеют детской игрушкой по сравнению со способностями этого колдуна!

– Ты узнал состав его огня? Мы сможем сами делать его?

– Боюсь, о величайший среди великих, – раздался скрипучий голос Аль-Хазреда, – что достойнейший боярин так и не смог объяснить главного. Я, и только я, способен зажечь огонь смерти и управлять слугами Великого Ктугху, Того-Кто-Огонь.

– Ты знаешь наш язык?

Князь Святослав посмотрел в лицо Аль-Хазреду и замолчал, вспоминая.

– Я видел тебя раньше, колдун?

– Скорее нет, чем да, о светоч среди христиан. Просто для вашего народа мы, правоверные, все кажемся на одно лицо, хотя это и является прискорбным заблуждением…

– Может, так и есть, колдун. Объясни мне тогда, если уж ты владеешь нашим языком, что это за огонь смерти, о котором так странно говорили боярин и ты?

– Рассказать сложно… Видел ли ты, о великий, шаровую молнию? Если да, то она в наибольшей мере похожа на появление слуг Ктугху. Я могу их призвать, и Путешественник Звезд Итаква, Тот-У-Кого-Есть-И-Нет-Тела, донесет огонь смерти в любое место, куда укажет ему мое слово.

– Ты безумен, араб!

Князь Святослав не знал, на кого ему надо больше гневаться, на Ольстина Олексича, притащившего посреди ночи сумасшедшего, или на себя, сразу не прекратившего этот разговор. Годы брали свое, и престарелый князь не мог уже, как раньше, не спать сутками. Отяжелевшие веки сами собой сползали на глаза, и странные имена, названные арабом, напоминали отчего-то волшебные сказки, которые рассказывала многие годы назад юному княжичу Святославу толстая, как надутая воловья шкура, няня.

– Надеюсь, нет, – араб не собирался соглашаться с князем. – Кончак мне тоже не поверил, но все разъяснилось, как только я показал свое умение.

– Ты готов доказать свои слова?

– Хоть сейчас, великий господин!

Святослав поднял засов и раскрыл ставни на одном из окон. В княжеские покои с улицы ворвались мороз и мелкий снег. Белые крупинки, столкнувшись с горячим воздухом, плывущим по потолку от печки, таяли и высыхали, не долетая до пола.

– Боярин Роман, – подозвал князь Святослав. – Не твои ли сани стоят у меня во дворе?

– Мои, – согласился Роман Нездилович, выглянув наружу.

– Не продашь?

– Забирай так, великий князь. Грех скаредничать, имея от тебя столько милостей!

– Сани заберу, но, не обессудь, расплачусь за них. Эй, как там тебя?!.

– Аль-Хазред, ваша милость, – поклонился араб.

– Аль-Хазред, – повторил князь. – Нет, мне положительно знаком этот поганец, только не помню – откуда! Иди сюда, Аль-Хазред!

Араб осторожно подошел поближе, выглянув в окно из-за спины князя Святослава.

– Видишь сани?

– Да, о великий!

– Сжечь сможешь?

– Сейчас? Возможно, господин решит перенести опыт на утро, чтобы не тревожить обитателей хором?.. Неожиданный пожар может вызвать определенное беспокойство, да простит меня великий князь за дерзкие мысли.

– Меня интересует прежде всего собственное состояние, колдун! Полночи я слышу только слова и хочу удостовериться, что мне не морочат голову!

– Как пожелает великий господин… Не угодно ли будет только дать возможность недостойному арабу подойти поближе к окну?

Князь и бояре отошли от распахнутых ставень, и Аль-Хазред встал у оконного проема. На спутанные волосы араба падала снежная крошка, покрывая темные пряди горестной сединой. Колдун зябко поежился и зашептал себе под нос что-то непонятное. Ольстин Олексич пытался подслушать, но вскоре оставил это занятие, так и не разгадав, на каком языке заговорил араб.

Аль-Хазред держал руки ладонями вверх на уровне груди. Князь Святослав заметил, что снежинки не долетают до ладоней араба, тая на высоте двух пядей от них. Ладони приобрели багровый цвет, словно отмерзли в мгновение на зимнем ночном ветру.

Над ладонями Аль-Хазреда начал светиться воздух. Золотистые искорки появились невесть откуда и закружились над вытянутыми вперед руками. Князь прищурил глаза и разглядел, что искорки на самом деле были крошечными, ростом не больше человеческого ногтя, человечками, отплясывавшими в морозном воздухе веселый танец. Пляска воистину была зажигательной, на рукавах халата Аль-Хазреда стали плавиться золотые нити.

Непостижимым образом число человечков постоянно возрастало, и вскоре над ладонями Аль-Хазреда кружился большой хоровод. Огненные карлики не знали понятия верха или низа, и хоровод принял не привычную на земле с ее притяжением форму кольца, а подобие сферы, несколько сплюснутой на экваторе.

Из глубины покоев, с той стороны, где неясно поблескивали позолоченные двери, потянуло холодом. Казалось, что в княжеских хоромах разгулялся сквозняк. Но гулял он на редкость деликатно, осторожно огибая слабые язычки пламени, из последних сил державшиеся за пропитанные маслом фитили светильников.

Ветер боком обошел князя Святослава, ощутимо ударив в лица бояр, так что у Ольстина Олексича выступили слезы на глазах. Ковуй смахнул нежданную влагу с ресниц, удивляясь, как посветлело в покоях.

Новым источником света стала призрачная рука, выросшая у рыжего шара, вращавшегося над ладонями арабского колдуна. Рука была живой, ее пальцы шевелились, пытаясь схватить сплетенных в воздушный хоровод огненных карликов. И она не могла принадлежать не только человеку, но и какому-либо животному, известному на Руси. На ней росло четыре пальца, два сверху и два снизу, соединяясь на манер рачьих клешней. Пальцы заканчивались треугольными когтями, отливавшими в свете воздушного хоровода темным глянцем.