Реальность сердца - Татьяна Апраксина

— Хлеб, зерно, мясо, вино, потом — дрова, потом — трава на пастбищах и скотина в стойлах, плоды в земле и плоды на деревьях, — обстоятельно перечислил Кадоль. — И весь обитаемый мир перемрет с голода во тьме.

— Бернар, вы серьезно?

— Абсолютно серьезно, молодой господин. Серьезен, как святой Андре.

— Он сказал — «мир жив, покуда золотая кровь не пролита невинно», так? Но ведь случается же, что один принц убивает другого, мы же про это знаем… Ничего не происходит! Шестнадцать лет назад, когда умер принц Элор, не было такого…

— О пророчестве святого Андре написан десяток трудов. Он сказал одну фразу, а чтобы понять ее, написали тысячу тысяч. Изучили всю историю династии Сеорнов…

— Бернар налил себе еще немного вина, выпил и глубоко вздохнул. — В конце концов решили, что речь идет о намеренном убийстве коронованного короля. Правда, вот проверить — не смогли. Не рискнули. Все другое еше до книжников успели натворить сами Сеорны. Заговоры, несчастные случаи, отстранения от власти без кровопролития…

— Вот, кто-то проверил, — показал рукой за окно Саннио. — Так король погиб?

— Ну, не ради же къельского дурня это затмение небесное? Хотя… — капитан охраны тяжело вздохнул. — Откуда нам знать? Помыслы Сотворивших неведомы смертным.

— Что мы теперь должны делать? Если король мертв…

— Вы — ничего не должны. В Собране есть два принца и королевский совет. В регенты вас не приглашали и вряд ли пригласят. А как будет мести новая метла — пока не ясно. Посмотреть еще надо.

— Берна-ар… — вдруг подпрыгнул на своем стуле Саннио. — Но ведь стрельный состав же… как это могло вообще? Я не понимаю!

— Стрельный состав — не единственное, что могло воспламениться, — капитан охраны развел руками. — Просто лишь он годился для орудий. Но есть еще гремучая ртуть и гремучее серебро, и «гром-дерево», и «демонский хлопок»…

— Света нет. Короля нет. Дяди нет, — подвел итог Саннио. За окном царила вязкая черная тьма. Она не пугала: житие Святого Галадеона юноша помнил еще с приюта. Тогда тоже воцарился мрак, а потом Галадеон взошел на небо по сияющей лестнице, и все вернулось на круги своя. Может быть, Сотворившие приберут к себе и невинно убиенного короля Ивеллиона? Поскорей бы, пока столица не сгорела из-за уроненных факелов, пролитого масла и рассыпанных углей…

— Зато есть огненное вино, — слегка улыбнулся Бернар. — Пейте, молодой господин. Свет или будет, или не будет, но от нас это не зависит.

Когда небо внезапно почернело, а снизу, с площади, раздался сперва протяжный вскрик толпы, а потом гул, брань, ржание лошадей и женские взвизги, Араон попытался вскочить, но тяжелая рука на плече пригвоздила его к креслу. В темноте не было видно ни зги, но принц знал, что это — господин комендант столицы. Все время он сидел по правое плечо от наследника.

— Не паникуйте, ваше величество, — прошептал ему на ухо комендант. — Мы спокойно выберемся. Позвольте вашу руку. С назначенным девятину назад комендантом столицы Скорингом принц был едва знаком, так же, как и с прочими членами королевского совета. Некоторых он знал по именам, других только в лицо; все они вежливо представлялись перед тем, как занять свои места, но Араон думал только о казни. Принца пока еще не допускали на отцовские советы, и господ министров, судью, епископа и прочих он знал лишь по немногочисленным церемониям, на которых раньше присутствовал. Сын казначея Скоринга там раньше не бывал. Все, что о нем знал Араон — что этот высокий крепкий мужчина назначен новым комендантом Собры. Во время казни он сидел молча, ни разу не взглянул на принца и не заговорил с ним, хотя этикет это дозволял. Вместо того Скоринг со скучающим видом полировал ногти при помощи пилки.

Сейчас же принц услышал удивительно знакомый ему голос. Ночной гость! Вот кем он, оказывается, был… Араон позволил взять себя под локоть и повести куда-то во тьму. Господин комендант помог ему спуститься по ступенькам, поддерживал и даже приобнял за плечо после того, как принц споткнулся на лестнице. В другой руке Скоринг держал шпагу, и один или два раза не только пинком оттолкнул кого-то, невидимого в темноте, с дороги, но и ударил шпагой; послышался хрип. Принц вздрогнул.

— Не беспокойтесь, ваше величество. Следом за ними, неразличимые во тьме, шли еще двое или трое: принц слышал шаги и дыхание, пару слов, которые спутники бросили друг другу, лязг оружия, задевавшего перила лестницы. Араону казалось, что он ослеп навсегда, и это было страшно, гораздо страшнее всего остального — и непонятной вспышки пламени там, где должен был находиться дворец, и паники, и рева толпы, отделенной от принца лишь тонкой оградой. Скоринг подсадил его на лошадь; те, кто его сопровождал, тоже сели в седла и поехали, взяв принца и коменданта в тесное кольцо. Спутники были вооружены — чем именно, Араон не видел, но догадывался об этом по тому, как они расчищали дорогу, по вскрикам и стонам, раздававшимся вокруг.

— Куда мы едем?

— Ко дворцу, ваше величество.

— Почему вы меня так называете?

— Потому что вы отныне — король Собраны, — Араон не видел спутника, но почувствовал, что тот ласково усмехнулся. — Сейчас вы должны прекратить панику и отдать распоряжения…

— Какие? — принц, а теперь уже король, не представлял, что нужно делать.

— Я подскажу вам, когда настанет время. Ничего не видно. Надолго ли пришла тьма? Что, если навсегда — как же тогда жить? Что делать? Может быть, все они наказаны за грехи? Отец погиб во время взрыва. Он отказался наблюдать за казнью, сославшись на свое дурное самочувствие, и должен был лежать в постели. Вспыхнуло именно там. Что случилось? Наверняка господин комендант знает, что произошло… «Пройдет две девятины, и вы станете королем…» Прошло даже меньше: девятина и две седмицы.

Дворец, точнее, то, что от него осталось — середина и правое крыло, — полыхал огнем. Здесь, на площади, не было темно, но зато было слишком людно. Гвардейцы, слуги, брандмейстеры и солдаты — все суетились, пытаясь потушить пожар, выгнать зевак, понять, что происходит…

Левое крыло дворца более всего напоминало яму, наполненную горящими угольями. То, что не взорвалось — загорелось, и сгорело быстро, очень быстро. Камни, еще недавно бывшие плитами и колоннами, накалились докрасна, и едва отличались на вид от горящих досок. Кирпичи, которые не разлетелись по площади, тоже теперь могли пригодиться в бане. Баню и напоминала площадь: чем больше таскали от реки воду и лили на пылающие руины, тем больше клубов горячего пара поднималось в воздух, прибавляясь к слепящей тьме, которую едва-едва развеивало зарево пожара.