Хороша была Катюша - Мария Федорова

— Не жалеешь?

— Не жалела. А теперь — уже и не знаю. Ты же говоришь, что случайно ему позвонила… Слушай, а если ты не с ним все это время живешь, то с кем?

— Похоже, уже ни с кем. Был один человек, да, наверное, сплыл… Не везет нам, сестрица, в личной жизни. У тебя хоть ребенок растет. А я все журавля в небе словить пытаюсь.

— Не грусти. Ты вон какая красавица. Какие твои годы?

Вино было допито, чай остывал в бокалах, которые сестры помнили еще со времен своего детства — вся посуда перебилась уже несколько раз, а эти керамические кружки, лишившись кое-где эмали, продолжали служить всему семейству. Катерине совершенно не хотелось никуда уходить. Заночевать дома?

— Свет, можно я ночевать останусь? Как ты думаешь, я никого сильно не напрягу?

— Кать, ты что?! Это твой дом. Конечно, оставайся — разберем кресло-кровать. А хочешь — в нашу с Пашкой комнату попытаемся раскладушку впихнуть.

— Да ну, не суетись. Еще посидим, ты не против? А потом я в маминой комнате лягу.

— Как хочешь. Сейчас, только пойду Пашку уложу.

Павел неожиданно раскапризничался — ему во что бы то ни стало хотелось еще посидеть со взрослыми. Света не стала спорить — налила ему отвара мяты с медом, и через двадцать минут он уже клевал носом, пожелал всем спокойной ночи и отправился спать. Мальчишка едва добрел до кровати; когда Света, выключив свет, подошла поправить одеяло, он уже сладко сопел, обняв старую вельветовую обезьяну Ляльку. С того времени, как Пашка пошел в школу, в нем проснулась старая любовь к мягким игрушкам. Теперь каждую свободную минуту он их то учил, то лечил. Причем в его речи появились новые интонации — мама и бабушка жутко веселились, узнавая характерный учительский тон, которым ребенок вещал своим медведям, зебрам и мишкам всякую ерунду.

Пока Светлана отсутствовала, Катерину стали одолевать грустные мысли.

— Скажи мне, Свет, ты где Новый год собираешься встречать?

— Точно не знаю. Подруга на работе зовет в одну компанию, где предполагаются три семейные пары и двое холостых мужиков… Честно говоря, идти мне не сильно хочется, да и совершенно не в чем… И как я маму с Павликом оставлю? Правда, Ольга предлагала мне встретить Новый год дома с родственниками, уложить их спать, а потом уже присоединяться к их компании — там веселье будет до утра.

— И что ты сомневаешься? Сколько лет ты уже безвылазно дома сидишь? Как за Аркашу своего вышла, так с тех пор белого света и не видела. Что тебе надеть — придумаем, не печалься. Завтра же звони и соглашайся.

— Может быть, ты и права. А сама-то ты, Кать, где будешь?

— Не знаю. Я же тебе говорила: последние месяцы я жила с человеком, за которого надеялась замуж выйти. Такие у нас планы были красивые, в том числе и на Новый год… Только, похоже, все они на песке строились. Думаю, что все кончилось. Он сейчас в командировке, когда приедет — не знаю. Сам не звонит, у него телефон все время вне зоны.

— Может быть, плюнуть уже на него и другие варианты придумать?

— Да нет их, Свет, других-то вариантов… Тут у меня проблемы были, так оказалось, что обратиться совершенно не к кому. Нет у меня друзей. Можешь себе такое представить?

— С трудом. Мне всегда казалось, что вокруг тебя хоровод не прекращается. Может быть, близких подруг и не было, так ты в них и не нуждалась. А уж мужиков-то — без счета.

— Так всем тем мужикам одно надо было.

— Да, грустно, сестрица.

— Не то слово.

— Если хочешь, я поговорю со своей подругой. Может быть, мы вдвоем можем в ту компанию отправиться. В конце концов, у них же два свободных кавалера…

— Поговори. Если там не нашлась еще другая кандидатура. А я пока пойду ванну себе запущу. Вода есть, как ты думаешь — поздно ведь?

— У нас сейчас на ночь не отключают.

— Вот и хорошо. А то я последнее время жила в таком бомжатнике, что там только душем можно было помыться, да и то с трудом… Залезу в ванну с пеной, расслаблюсь. Здорово все-таки, что у меня есть родной дом.

Ох-ох-ох… Разбитое корыто… Вот оно — в самом что ни на есть натуральном виде. Никаких фигур речи и прочих метафор — висит на выкрашенной темно-зеленой краской стене ядовито-розовая ванночка с трещиной, которую никто выкинуть все не соберется. Катерина когда-то младенцем в ней плескалась, и Светка своего Пашку купала… Разбитое корыто в старой маминой двухкомнатной избе-хрущебе — и это плод долгих титанических усилий?.. Неужели сказка о Золушке так никогда и не станет былью? Все принцы оказались самозванцами. Или она что-то не так делала?

Глава 27

— Мам, давай еще раз обсудим, что нам надо купить.

Светлана с утра пыталась составить такой список необходимых покупок, чтобы не рухнул семейный бюджет. Кроме того, она помнила, что у нее еще нет никаких подарков — ни маме, ни Павлушке. Тот, правда, ждет от Деда Мороза только Дуську и ни о чем другом и слышать не хочет, но понятно, что под елкой наутро должно оказаться что-то такое, что утешит ребенка, когда станет ясно, что собаки по-прежнему нет.

— Свет, мне сейчас совсем некогда…

Ольга Ивановна уже второй день не прекращала грандиозную уборку. Она одновременно стирала шторы, протирала зеркала, перебирала и пылесосила книги, драила плинтуса в комнатах и все кухонные поверхности. Света пыталась время от времени включиться в эту круговерть, но быстро поняла, что толку от ее суеты минимум. В совместной деятельности мать и дочь страшно друг друга нервировали — у каждой были свои представления о том, что и в каком порядке надо делать. Так что Светлана практически полностью отстранилась от уборки, договорившись, что возьмет на себя выбивание ковров на улице, развешивание штор и мытье люстр. А пока ей предстояло таскаться по магазинам. Она уже натягивала в коридоре сапоги, когда мама вышла к ней с кучей каких-то бумажек.

— Заодно оплати, пожалуйста, все счета. Нехорошо новый год с долгами начинать.

— Давай, семь бед — один ответ. Тем более что я все равно в супермаркет собиралась, а там как раз открылся этот пункт приема платежей. Только денег мне добавь, а то моих хватит только счета оплатить.

— Добавлю, конечно. Только, пожалуйста, Павлушке найди подарок получше.

В зеленую будочку, притулившуюся в углу нового супермаркета, змеилась бесконечная очередь. Светлана будто вернулась в годы своего детства, когда мама брала их с Катей стоять за тощей синей курицей, килограммом малосъедобной колбасы или засоренной примесями гречки. Все эти деликатесы давали «по штуке в одни руки» — все равно, детские или взрослые. Те безропотные очереди людей, привыкших проводить в них по несколько часов, сильно отличались от этой, нынешней, в которую попали охваченные предпраздничной лихорадкой тетки. В минувшие советские времена самодурство продавцов и всех прочих категорий, составлявших «сферу обслуживания», воспринималось как явление совершенно естественного порядка. Ну не будешь же ты всерьез обижаться на снег или ветер?.. Вот и тогда хамство приемщицы в химчистке, продавщицы, проводницы в поезде казалось неотъемлемой частью жизни каждого человека — кем бы он ни был. Практически никакой социальный статус не спасал от болезненных столкновений с действительностью, академик в этом смысле мало чем отличался от вокзальной уборщицы. Разве что чувствительностью к подобным вещам.

…Светлана едва успела пристроиться в конец очереди, когда приемщица, высунувшись из окошка, прокричала: «Больше не занимать. У меня технический перерыв», — и сунула за стекло рукописную табличку с соответствующим текстом. Те, кто успел занять себе место под солнцем, облегченно вздохнули, чувствуя, что им улыбнулась удача.

— Кто последний? — Грубый мужской голос прозвучал громко и требовательно. Его обладатель явно был раздражен самим фактом наличия очереди.

Светлане пришлось собраться с силами, чтобы обернуться и спокойно сообщить:

— Я последняя, но за мной просили не занимать.

— Что значит — просили не занимать? Они до семи должны работать, а сейчас только пять.

— Кажется, там технический перерыв…

Крупный дядька лет сорока в яркой красно-черной куртке, зеленых штанах и натянутой по самые брови фиолетовой лыжной шапочке решительно двинулся к будочке, которая вдруг показалась Светлане очень хрупкой и ненадежной.

Оттолкнув стоящих у окошка женщин, дядька постарался просунуть в узкое отверстие свою массивную голову. Вошли только губы и нос, но это его не остановило.

— Какой еще технический перерыв? Где это написано? — Он напирал на будочку, как волк на соломенный домик Ниф-Нифа, но девица оказалась храбрая. Казалось, она и в минуту реальной опасности быть съеденной готова запеть бодрым пионерским голосом: «Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк…» Но вместо этого она гордо вскинула голову и показала своему противнику бумажное объявление. Тот едва взглянул на жалкую бумажку.