Небесные тихоходы - Марина Москвина

Например, когда он откидывал голову в момент взрыва смеха, весь мир, сам не зная почему, наполнялся огромной любовью.

Аромат его присутствия, похожий на запах мускуса, не спутаешь ни с каким другим, вспоминали его ученики. Этот аромат навсегда оставался на вещах, к которым он прикасался, на шали, на подушке и чуть не полгода сохранялся в комнате, где хоть недолго обитал Бабаджи, это чувствовали даже те, кто вообще о нем ничего не знал.

Около храма тенистая, утонувшая в белой герани веранда, где он любил посидеть — помедитировать. Его «диванчик» окружен соломенными стульями, в мягком кресле, небесно-голубом, дремлет великолепный английский сеттер, крапчатый с яркими рыжими пятнами, как наш Лакки. По стенам развешены картины Бабаджи: три белые горы в ночи, три синих озера в долине и одна луна, плывущая над землей. А на ковре стоит индийский кожаный барабан. Весь мир, наверное, ходил ходуном, когда Бабаджи брал в руки барабан!

По сути, великий гималайский Учитель, Свет Светов, Шива Ом, белоснежный и чистый, как жасмин, чье единственное желание — уничтожить невежество душ, не оставил своим последователям замысловатого учения или философии. С виду ничего особенного:

«…Живите в Истине, Простоте и Любви.

Будьте счастливы. Будьте вежливы.

Будьте источником неугасающей радости.

Узнавайте Бога и все хорошее в каждом лице.

Трудитесь для блага человечества.

Следуйте той религии, какая греет вам душу.

Будьте твердыми, как скала, и глубокими, как море.

А для очищения ума и сердца повторяйте мантру «ОМ НАМА ШИВАЙЯ», что означает: «Всего себя я отдаю в твои руки, Господи!..»

Плюс какая-то основополагающая праздничная песня. С немецкой педантичностью латинскими буквами на языке хинди переписал ее Томас в тетрадочку, и вот мы сидим, скрестив ноги, в храме и распеваем песню Бабаджи с листа на вечернем богослужении.

Здесь, в Чилинауле, как и повсюду в Индии, что-то неугасимо праздновали, возможно, осеннее плодородие. Народу наехало — со всего мира. Гостиница переполнена. Мужчины в ашраме ночуют на циновках в одной комнате, женщины — в другой. Никаких удобств. Зато постоянно песни, танцы…

А Томас — респектабельный человек с положением, приверженец тишины, уединения и комфорта, истинный европеец, абсолютно не фанат. Ему здесь жутко не понравилось. Это Сусанна сбила его с панталыку: «Индия, Гималаи, ашрам…» Захотелось взглянуть хоть одним глазком, и он рванул.

Причем Сусанна Томасу — никакая не возлюбленная. (Так бы еще — не важно где, лишь бы с любимой!) Просто хорошие знакомые. Лет ему около тридцати семи, не за горами кризис середины жизни, он и подумал, эта поездка откроет новые духовные горизонты.

И вот он с ужасом обнаруживает себя не на деревянной скамеечке с перекладинкой для ног в гулком католическом храме с Новым Заветом перед распятием, а на полу в самой что ни на есть разудалой эксцентричной атмосфере, возносящим молитвы какому-то парню в свитере, вдали от семьи, от работы. Главное, дома столько дел! А он тут прохлаждается — в гуще сурового леса, кишащего змеями, в пятидесятиместном номере, какие-то блохи кусаются по ночам…

Еда, правда, хорошая, зато питаться в ашрам подваливают со всей округи! Кого тут только нет — все босые, больные, бедные… Пропащие для этого мира, прокопченные, поросшие волосами аскеты подтягиваются из лесов и, почесываясь, усаживаются кушать рядом с Томасом.

Конечно, чьи помыслы устремлены исключительно к вечному, и не заметит таких пустяков, а Томас на третий день чуть с ума не сошел.

Поэтому он пел сдержанно, смущаясь своего нового, пошитого здесь для него, сугубо этнографического прикида: черных безбрежных брюк и необъятной черной рубахи, а также неблагозвучного имени «Таритат», присвоенного Томасу по прибытии, хотя оно вроде и означает «Снежная вершина».

То ли дело я — ну, прямо заливалась соловьем. До того мне пришлись по душе огненная церемония, умиротворяющая элементы; каменный шива-лингам, вокруг которого собираются те же певуны, на сей раз уж слишком серьезные, в жертвенный костёр бросающие кокосовые орехи как символ низшей своей природы в надежде открыться высшей; старые черные хипари, белобородые и нагие, лет по сто двадцать старательно умерщвлявшие плоть; улыбки, объятия, жаркие поцелуи с первыми встречными-поперечными…

Одна пресветлая бабушка, подруга Бабаджи, которую он при великом скоплении народа воскресил из мертвых (она попала в автокатастрофу, врач констатировал смерть, но Бабаджи сказал ей: «Тебе еще не пора…») — эта чудотворная бабушка сердечно обняла меня и произнесла, сияя:

— Мы все тут счастливы, правда?

— Еще бы!!! — воскликнула я.

Нас обносили чашей с пылающим огнем, мы тянули к огню ладони и поводили ими над головой, и пели, пели, пританцовывая, пока не явился Главный, лучший ученик Бабаджи, как тут его называют, «возлюбленный Шри Маха Муни Радж Махариши, которого бессмертный Бабаджи в своей великой Любви дал нам и сделал нашим Гурудэвом!..».

С этим человеком случилось вот что. Из мириады преданных — Муни Радж был самым преданным Бабаджи (если на этой ниве уместна сравнительная степень). Тем временем известный йог Сита Рам Дас, проповедовавший миллионам последователей в южной Индии, почувствовал, что дни его сочтены, и в своей молитве попросил Бабаджи подарить ему последний даршан.[9]

Взяв немного воды из реки Гаутамы Ганги в Хайдакхане[10] и три листа священного растения тулси, Бабаджи приехал в Калькутту, отдал Сита Рам Дасу свои дары, тот принял их, а потом они долгое время сидели с Бабджи в молчании.

Вскоре Сита Рам Дас ушел из этого мира.

Наутро Бабаджи дал знать, что дух великого йогина вселился в тело его ближайшего ученика Шри Муни Раджа.

Не ведая об этом, только мы пришли, я попросилась на встречу с Муни Раджем. Как раз он проводил индивидуальные собеседования.

Меня спросили:

— Вы хотите с ним поговорить?

Я ответила:

— Нет. Я хочу с ним помолчать.

Меня не позвали.

Глава 15. Том — Снежная вершина

Бьют барабаны, звенят литавры, в храм вплывает герой из «Волшебной лампы Аладдина» — лазоревый тюрбан, всклокоченная борода, мы с Лёней подумали: «САМ!» — а это просто музыкант, столь экзотичный, из-под плаща как вытащит бубен и давай в него колотить!..

Люди расступились, в дверном проеме возник мужик с усами, с опахалом в руках, еще один — в зеленом френче, этакое пышное шествие, включая лысую девочку, и только потом появился Шри Маха Муни Радж Махариши, простой, как Махатма Ганди, в очках, похожий на профессора.