Небесные тихоходы - Марина Москвина

Такие переводы один лингвист называл «неверные в силу своей дословности»!

Когда мудрец на классическом санскрите молится о даровании коров и лошадей, скорей всего, имеет он в виду не крупный рогатый скот, но очищенные жизненные энергии. А предлагая богу молоко коровы («корова»-то — «источник света»), он предлагает самый драгоценный из своих даров — плоды просветленного ума. Ну и так далее. Это я все, конечно, прочитала у разных очень умных людей.

Но вот что я вам скажу: санскрит — не мертв! Просто наш взгляд на мир стал более материалистичным, к тому же мы по ходу дела растеряли уйму синонимов — мы простоваты для санскрита, нам трудно услышать биение его живого сердца, поэтому он стал языком рек и травы, ветра и падающего снега.

А между тем еще в конце восемнадцатого века английские филологи, служившие в Индии, с изумлением обнаружили странное родство древнего санскрита с греческим и латинским языками, древнеславянским и древнегерманским, кельтской ветвью, древнеаве-стийским и новоперсидским, а главное — ошеломительное сходство древних санскритских слов и корней со словами сегодняшних наших европейских языков!.. Господи, боже мой: «мама», «папа», «брат», «сестра», «дочь», «корова» и многие, многие ключевые слова нашей жизни пришли из санскрита!

Слог «ра» — очень важный в ведийской культуре, означающий «дух». В старину река Волга так называлась: Ра, «Священная». От этого корня произошли слова: разум, радость, радуга — у-ух, много слов на «ра»!

А слог «ма» означает «материя». Стало быть, Ра-Ма — гармония духа и материи…

— …Рама! Рама! Рама! Рама!!! — повторял чтец на возвышении.

А мы — простые индусы — подхватывали хором, сложив перед собой ладони:

— Ситарама! Ситарама!..[5]

Несколько часов, затаив дыхание, мы слушали с Лёней, жаль, уж не на санскрите Валмики, а на хинди поэта Тулси Даса — грандиозную эпопею ратных подвигов Рамы — очередного воплощения бога Вишну на Земле…

Глава 13. Рама Лила

Просто фантастика, но мы с Лёней в ту ночь угодили на празднование жизни Рамы — Рама Лилу! Лила — это божественная игра: когда Бог нисходит на Землю в образе человека и разыгрывает здесь, среди нас, простых смертных, героическо-любовную драму предельного накала, запечатлевая в коллективной памяти человечества яркий рисунок своей судьбы.

Так правитель миров и бог богов Вишну время от времени приходит к людям. А с ним его неразлучная возлюбленная Лакшми. Вишну — это смысл, сказано в священных писаниях, Лакшми — речь; Вишну — правление, Лакшми — благоразумие; Вишну — праведность, Лакшми — набожность; Он — мужское начало Вселенной, Она — мать этого мира, вне их вообще ничего не существует.

Если он принимает обличье небесного существа, она становится богиней. Если он рождается смертным, она пойдет с ним по жизни рядом любящей земной женщиной. Он — Рама, она — Сита. Он — Кришна, она Рукмини.

Кажется, теперь ни для кого не секрет, что возвращение души на Землю называется реинкарнация.

Однажды, читая лекцию в Институте современных искусств, я сказала:

— И вот, когда мы в следующий раз окажемся в этом лучшем из миров…

— Вы что, действительно так думаете? — спросила у меня студентка. — Откуда такая уверенность?

А я вообще об этом не думаю. Просто знаю, что я всегда буду и была. А рождение и смерть тела — это такие события в нашей вечной жизни, как встреча или разлука с любимым. («Тело мое обратится в пепел, дыхание мое смешается с воздухом, но не я и не мои дела. О разум, помни всегда об этом, помни об этом!..»)

Вот и Лёня однажды написал в своем стихотворении:

Каменщик знает закон кирпича,Булочник знает закон калача.Ты же не знаешь закона простого:Если умрешь, то родишься снова.

И тут же мы с ним в Москве идем мимо зоопарка на Красной Пресне, а там, у ворот, стоит мужик и предлагает сфотографироваться с живым питоном. Я говорю:

— Лёнь! Давай сфотографируемся с питоном? А он отвечает.

— Какая глупость — в своей единственной жизни — быть удавленным питоном во время фотосъемки!

У меня вообще Леня не имеет определенного мнения по поводу устройства Бытия.

«Чье это сердце светитсяНадо мной, — спрашивает он, — когдамоешь посуду, помойкувыносишь, спишь,утомленныйсверхурочным трудом,на замочек закрывший дом?»

Для Махараджи не было ничего неясного в этом вопросе. Он любил повторять: «Куда бы я ни взглянул, я везде вижу только Раму, поэтому я всегда ко всему отношусь с почтением».

Во время Рама Лилы Махараджи посетил одну из тюрем. Заключенные в театральных костюмах разыгрывали историю «Рамаяны». Рядом с Махараджи уселся надзиратель и на протяжении всего представления высокомерным тоном рассказывал, кто за что и на какой срок попал в тюрьму. Неожиданно в зал вошел старик — отец надзирателя. Махараджи подозвал его и попросил выполнить аарти[6] в честь актера, сыгравшего Раму, коснуться его стоп…Тут уж и сам надзиратель исполнился смирения.

«Истории о Раме, — говорил Махараджи, — так прекрасны, что птицы сомнений в испуге разлетаются».

Индусы плакали, да я сама сижу зареванная, с красным носом, когда Сита решила на долгие годы последовать за своим мужем Рамой в изгнание по злому навету — в леса, где бродят жуткие демоны-ракшасы и дикие звери!

Десятиглавый король демонов Равана похитил Ситу и унес ее к себе на остров Ланку. Но безутешный Рама с помощью Ханумана узнал, где томится Сита. («О Хануман, — растроганно обратился к мурти Ханумана Махараджи, — ты принял крошечную форму, чтобы предстать перед Ситой, а затем ты стал огромным и устрашающим, чтобы сжечь Ланку!»)

С армией обезьян и медведей Рама двинулся освобождать возлюбленную. Войско обезьян возглавил Хануман, благодаря своей глубочайшей преданности Раме обратившись настоящим божеством!.. («Я низко кланяюсь Хануману, единственным желанием которого было оставаться преданным Рамы, — читал наизусть Махараджи поэму Тулси Даса. — Снова и снова Господь пытался возвысить его, однако он так был поглощен любовью, что не возвышался. И сказал ему Рама:

«Пока люди поют о тебе, ты будешь жить на Земле. Твое сердце истинно. Сын бога ветра, ты силен, как твой отец. Ради служения мне ты смог перепрыгнуть через океан, сжечь золотой город, убить демона и опустошить рощу Ашоки».