«Моя единственная любовь». Главная тайна великой актрисы - Фаина Раневская

– И документик выпишете?

Он рассмеялся:

– И документ будет.

На меня накатило что-то такое, чему даже ледяной ветер не помеха, могла пешком не только домой, но и в Москву отправиться, лишь бы подальше от дурацкого положения, в котором оказалась. От горечи горло свело, ком внутри такой встал, что проглотила с третьей попытки.

– Спасибо, Андрей Александрович, что спасаете еврейку, но не надо таких жертв.

Горечью, которая прозвучала в моих словах, можно бы отравить все Черное море.

Я понимала, что это последние слова, что сейчас повернусь и уйду, а как только скроюсь с его глаз – сяду прямо на стылую землю и наревусь вдоволь. Выплачу-выреву сразу все: свою несчастную неустроенную судьбу, трагическую любовь, проклятый передел мира, войну всех со всеми… И даже то, что мне больше удаются комедийные роли, нежели трагические, тоже выплачу.

Не желая, чтобы Андрей увидел мои готовые выплеснуться потоками слезы, я выскочила из сторожки на ледяной ветер, только подчеркнувший мое отчаянье. Он догнал, взял мои замерзшие руки в свои, согрел дыханием.

– Фанни, понимаю, что не место и не время, но другого просто нет. Ты выйдешь за меня замуж?

– Я еврейка.

– Это все, что ты можешь ответить?

Я вскинула полные слез глаза и просто утонула в его зовущем взгляде.

– А если забыть, что ты еврейка, не умеющая даже картошку почистить, а я русский офицер? Забыть про большевиков и все остальное? Ты выйдешь за меня замуж?

Не в силах произнести хоть слово, я кивнула.

– Наконец-то! Я уж опасался, что тебя придется тащить отсюда, перекинув через плечо.

Сцена похожа на роман, да? Нина, я просто попыталась вспомнить и передать мое состояние, отчаянье, нахлынувшую тоску, боль, а потом вдруг такое!..

Я не знаю, как должны признаваться в любви или делать предложение, особенно в такое время (и на кладбище), наверное, как-то иначе, но Андрей прав: другого времени у нас не было, так сложилась жизнь, что не осталось. Потом он сказал, что родным сообщил о своем намерении сделать предложение любимой женщине. Они ответили телеграммой, что примут всей душой. В этом я сомневалась, ведь они не знали, что я еврейка и актриса.

Тогда главным было его признание, если он сообщил обо мне родным, значит, это предложение не спонтанное, не жалость, не желание спасти несчастную актрису-еврейку?

Потом была городская управа и изумленный уставший секретарь, готовый сделать запись о нашем браке в толстенную красную книгу. Почему-то запомнилось, что книга исписана всего на треть, а еще – что в качестве закладки у секретаря павлинье перо.

Я стала княгиней Фаиной Горчаковой.

Смешно звучит?

Мне было все равно, я двигалась словно во сне, ведомая сильными, бережными руками Андрея. Он повел меня еще к одному секретарю, где был выписан заграничный паспорт на мое имя. Окружающие, видно, знавшие Андрея, посматривали на меня с любопытством, впрочем, тут же сменяемым равнодушием. Им все равно, они уже к чему-то готовились. Теперь я понимаю, что к эвакуации, вернее, бегству. Большинство, стараясь не привлекать внимания, пересматривали документы, раскладывали их в разные стопки, что-то даже рвали. Вероятно, они знали то, о чем говорил Андрей: город будет сдан, и нужно срочно уезжать. Население никто в известность пока не ставил.

Но еще до управы была церковь. Та самая – Всех Святых на кладбище, православная.

Андрей попросил набросить на волосы платок, повел внутрь, купив свечки и для меня серебряный крестик. Вложил крестик мне в ладонь и закрыл ее.

В церкви действительно шло венчание. Пока Андрей зажигал свою свечу, а потом от нее мою, я осторожно огляделась. Гостей совсем немного, видно только ближайшие родственники, а еще те самые старушки, что стояли продрогшей кучкой у храма, когда я только пришла.

Кто-то покосился на меня, едва ли их интересовала я сама, скорее красавец-подполковник, что держал мою руку.

– Венчается раба божия…

Андрей тихо произнес над моим ухом:

– …Фаина…

– … рабу божию…

– …Андрею…

Он просто подставлял в речь священника наши имена. Я прекрасно понимала, что это несерьезно, но меня тронуло желание Андрея хоть так обставить все.

Когда новобрачных увели к алтарю, Андрей потянул меня наружу.

– Фанни, я все это серьезно. Я хочу обвенчаться с тобой, когда будешь готова. Но ты моя жена перед людьми и Богом. Крестик останется у меня, когда скажешь, я отведу тебя к священнику, чтобы крестил. Если не захочешь креститься, так тому и быть, я не неволю. Пойдем, госпожа Горчакова, а то ты совсем замерзла. Поехали выписывать документик.

Мне стало просто стыдно из-за своего ерничества, ведь Андрей отнесся ко всему очень серьезно. Я молчала. Он расценил это по-своему:

– Я не стану тебя торопить, когда будешь готова, тогда и крестишься.

Я была совершенно растеряна, пыталась разобраться, что чувствую, и не могла. В такое время никакой свадьбы быть не может, но и то, что произошло, слишком неожиданно и непонятно. Но главное – я никак не могла поверить в исполнение своей самой заветной (кроме театра) мечты. Так не бывает, чтобы раз – и исполнилось! Даже у Золушки было время всего до полуночи. Пугало предчувствие, что моя полночь стремительно приближается.

Андрея мое молчание насторожило.

– Дорогая супруга, не соблаговолите ли сказать, как ко всему относитесь? А то я тебя, как тать в ночи, похитил и к алтарю повел. Фанни, не молчи!

– Я не знаю, что сказать…

– Хотя бы скажи, что ты не против.

– Андрей Александрович…

– А нельзя просто Андрей? Фанни, если бы у нас была возможность собрать друзей и сыграть настоящую свадьбу, я непременно бы сделал это. И мы обязательно сыграем свадьбу в Вене у моих родных, а потом найдем твоих.

– И твоя мама согласится, что я еврейка?

– Она согласна с тем, чтобы я взял в жены любимую женщину.

Я стала женой Андрея. Свершилось то, о чем я даже мечтать себе не позволяла, но, честное слово, я не понимала, как к этому относиться. Даже получив заграничный паспорт на имя Фаины Георгиевны Горчаковой, я не поверила в реальность происходящего, ущипнула себя за руку, чтобы проснуться. Больно было, но ничего не изменилось.

Мой внимательный муж это заметил, рассмеялся на ухо:

– Это не сон, хотя я тоже не вполне верю. Два месяца мечтал повести тебя к алтарю.

Я обомлела, мы познакомились два месяца назад, значит, он выбрал меня уже тогда?! Боже мой, Павла Леонтьевна все поняла правильно, но где же были мои глаза?!

Мы приехали в «Бристоль», Андрей зарегистрировал меня в своем номере под именем своей жены, заказал ужин в номер, но есть со мной не стал, попросил покушать без него, мол, ему нужно срочно на вокзал встречать поезд из Джанкоя, вернется поздно. Попросил располагаться как дома, ложиться спать, его не дожидаясь.