Сигнал - Максим Шаттам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Послышался шорох у коробок со стороны комнаты Оуэна.
– Нашел? – спросил Чад.
Вопрос повис в воздухе. Теперь он слышал только собственное дыхание. Чад сразу догадался. Ага, ты хочешь поиграть в прятки! Если Оуэн рассчитывал застать его врасплох, Чад подхватит игру, чтобы поразвлечься и убить время до вечера. Он тихонько наклонился и пополз на четвереньках, стараясь не касаться коробок и дышать как можно тише. Медленно переступая, он добрался до угла и выглянул, чтобы убедиться, что Оуэна за поворотом не было. В полумраке было видно только дрожащее на сквозняке покрывало. Очень хорошо. Ты настроен серьезно, но еще посмотрим, кто кого!
Опираясь на колени и локти, Чад прополз еще пару метров и достиг следующего поворота. За его спиной скрипнула половица.
Черт возьми! Этот гад его обманул! Он обошел с другой стороны! Как он мог неслышно пробраться туда, если вошел со стороны своей комнаты? На этот раз Чаду пришлось признать, что Оуэн его сделал. Но игра еще не кончилась. Чад еще мог его подкараулить, если выберет верное направление. Ты повернул на юг или на север? Чад решил сделать ставку на север, если он правильно помнил схему лабиринта, этот путь был длиннее. Чад сгруппировался и развернулся в тесном лабиринте. Изловчившись, он оказался в северном проходе. Если он сделал неверный выбор, то сейчас они с Оуэном столкнутся нос к носу.
Чад медленно ухватился за край коробки и очень медленно стал выглядывать за угол. Он ожидал, что вот-вот покажутся прядь волос, широкая улыбка и блестящие глаза брата, который поджидает его, еле сдерживая смех. Конец прохода близок, хотя от нетерпения лабиринт казался Чаду нескончаемым…
Пусто. Чад был немного разочарован, он уже представил, как было бы весело здесь столкнуться. Зато к нему вернулся азарт, когда он подумал, что все еще может обыграть брата и застать его врасплох. В крайнем случае, они встретятся в середине лабиринта.
Очередной поворот, снова осторожные маневры. И опять никого.
Вдруг, когда Чад уже приближался к цели, он почувствовал чье-то присутствие рядом. Он не мог объяснить себе этого, но чувствовал, что не один в комнате и что кто-то движется рядом с ним, по ту сторону картонной стены. Кто-то догонял его. Он хотел остановиться, выходит, он проиграл, но инстинкт приказал ему не терять бдительности. Чад не слышал ни дыхания, ни шороха, но он определенно ощущал чье-то присутствие.
Скрипнул паркет. Охотник снова пустился за ним.
Он идет за мной!
Почему его охватила такая паника? Чад ничего не понимал. Он почти задыхался. Он готов был описаться от страха и вспотел, как в парилке.
Вдруг он заметил, что не подтянул ногу от поворота и нечто или некто уже в любом случае видел его ботинок.
Чад хотел скорее отползти, когда что-то стиснуло его левую лодыжку стальной хваткой. Мальчик не удержался и закричал. Он изо всех сил хватался за все подряд, пытаясь высвободиться. Но тщетно. Его начали тянуть назад, уволакивать за поворот.
Чад отбивался изо всех сил, обезумев от страха, не сдерживая ударов.
Тогда зубы впились в голень, и челюсть стала смыкаться. Все сильнее.
На этот раз Чад бешено заорал и дернул покрывало, которое упало на них.
13
– Оливия, ты прекрасно знаешь, я не верю в эти сказки про вдохновение, – повторял Том. – Вдохновение для писателя – то же, что религия для человечества. И мне незачем успокаивать себя этими выдумками. Лично я верю в работу.
Оливия положила себя салат и поставила тарелку на стол, сказав:
– Да-да, знаю: «Душа обязана трудиться…» Я просто говорю, что перемена обстановки помогла бы тебе… Ну хорошо, не вдохновиться, но увидеть вещи под новым углом.
Том заметил, что ему приходится оправдываться, и рассердился. После провала его последней пьесы он был особенно чувствителен, его раздражали любые разговоры о творчестве, как будто простое упоминание его профессии было предлогом усомниться в его талант и мастерстве.
– Прости, ты права, – сказал он, кладя руку на руку жены. – Поэтому мы сюда и приехали. Я все ещё не написал ни строчки. Я обустраиваю рабочее место, занимаюсь уборкой… И одновременно я ищу. Это стало привычкой. Другие решили бы, что это просто слова, но ты знаешь, что, когда я просто хожу кругами, смотрю на природу, на людей и ничего не говорю, – на самом деле я работаю. Моё молчание свидетельствует о моем творчестве.
Оливия улыбнулась, потом погладила кончиками пальцев щеку мужа.
– Я в тебя верю. Ты найдёшь свою новую пьесу. Не важно, сколько времени это займёт. Ты писатель, пьесы – это вся твоя жизнь. Следующая будет иметь успех. Я это чувствую.
– Бу-ум! – крикнула Зоуи, роняя ложку с высоты своего детского стульчика.
– Зоуи! Если будешь шалить, на ужин будешь есть плюшевого мишку!
– Нет, не хотю миску! Миска фу!
Том посмотрел на жену влюблённым и благодарным взглядом. Она всегда была рядом, в горе и в радости, и это была правда, а не пустые слова со свадебной церемонии. Даже в тёмные деньки Оливия его не подведёт. Ему так с ней повезло! Заметив, что Зоуи сильно расшалилась, Том подошёл, чтобы сменить Оливию и покормить девочку.
– Зоуи, у папы куда меньше терпения, чем у мамы, так что советую тебе широко открыть рот и не глупить.
– Ну что, мальчики, – спросила мама, – как прошёл день? Не слишком расстроились, что Джемма не водила вас сегодня гулять?
– Все хорошо, – промямлил Оуэн неуверенно.
Чад молча кивнул.
– Что-то не так? – спросил Том. – Вам скучно, Оуэн?
Оуэн помотал головой, а Чад нахмурился.
– Вы поссорились, да? – догадался Том, вдруг понимая, что весь вечер мальчиков не было слышно.
Тогда Чад взорвался.
– Это он! – закричал он, указывая на двоюродного брата. – Он меня укусил!
– Это неправда!
– Конечно, правда! У меня след остался!
– Нет, не делал я ничего!
– Не купил! – строго заявила Зоуи.
Оливия подняла над столом руку, давая всем знак замолчать.
– Оуэн, что произошло?
– Это не я, – смущенно выдавил мальчик.
– Ты меня укусил до крови! – крикнул Чад с упрёком.
Том кивнул Чаду, чтобы он показал. Сын задрал ногу на скамейку и поднял штанину, показывая искусанную покрасневшую голень с характерными следами. С обеих сторон были фиолетовые и красные отпечатки в местах, где зубы впивались в кожу. Ещё немного, и они прокусили бы её до кости.
Оливия, которой
