У града Китежа(Хроника села Заречицы) - Боровик Василий Николаевич

— Я сам за себя отвечу, — хмуро сказал Иван.

Севостьян, претерпев затянувшуюся болезнь, удивился, узнав о семейном разладе. Когда зашел разговор о непослушании Ивана, Севостьян сказал отцу:

— Што же ты, отец, мешаешь нам жить?!

— Молчать! — закричал на Севостьяна Макаров. — Я еще большак в доме!

Своим окриком он не испугал сыновей, — наоборот, отец понял: его угрозы бесполезны. После разговора Севостьяна с отцом Иван стал смелее. Брат его подбадривал. Пока Севостьян после болезни еще задыхался от кашля, Иван по вечерам уходил на гулянки.

В престольные праздники — так было заведено исстари — лыковские парни приглашали друг друга в гости, угощались медовицей, пивом. Иван знал: отец его с выпивками в дом не пустит, а приглашать гостей к соседям не хотелось. В конце концов Иван решил: «Будь что будет, на праздники позову к себе гостей». Севостьян обещал брату поговорить об этом с отцом.

Накануне рождества Иван для храбрости немного выпил и, как загулявший бурлак, явился домой с намерением повторить отцу, что он соберет к себе на праздник ребят.

— Я тебе сын или бездомный бурлак? — спросил он отца.

— В чем дело? — удивился Макаров.

— Я гуляю. Меня угощают, а где я живу — никто не знает. Так вот: на праздник уступи мне избу и не мешай нам.

— Без вина угощайтесь, а с вином не пустим, — вмешалась в разговор Ефросинья.

Иван поднялся с лавки и, словно обезумевший, закричал:

— Если вы к празднику не выйдете из избы, от вас только лоскутки останутся!

Севостьян встал рядом с братом, обращаясь к отцу и сестре, сказал:

— У нас две избы. Вы с вашими евангелистами отправляйтесь в заднюю избу — спасайте там ваши души, а переднюю освободите нам. Да — нам!

Через некоторое время Севостьян заявил отцу, что жить вместе с ним не хочет и просит разрешения жениться.

Казалось, на этом семейные распри кончились. Но отец не раз, краснея от гнева и пересудов своих единомышленников, снова принимался убеждать сыновей:

— Вы совершили грех. Но есть еще время — покайтесь! И вы можете увидеть царство небесное. — Но сам уже перед этим перестал им давать муку. — Где предаетесь мирским соблазнам, там и ешьте… Ни крошки хлеба не получите, пока не опомнитесь.

Он запрятал было ключи от житницы. Но Иван разыскал их.

«Раз честью хлеба не дает, надо взять самовольно». И он нагреб мешок муки и отнес его соседке.

Постоянные домашние ссоры заметно надоели и сестре Ефросинье. К ней давно сватался Новосельский парень. Она решилась пойти за него, лишь бы не быть свидетельницей разгорающихся раздоров в семье.

Как-то к Макарову со всей Лыковщины сошлись на собрание евангелисты. Явился и жених дочери. Из Семенова приехал Ухабин. Он, видимо, хотел еще удержать в общине Севостьяна, но тот загодя намеренно ушел в соседнюю деревню. Отцовская община сосватала дочь Макарова. Иван вернулся домой выпивши, прошел в избу, к отцу. Собравшиеся евангелисты сидели за столом, пели брачные стихи. Отец встретил сына у двери.

— Ты, знать, лишку хватил, — сказал он, преграждая сыну путь.

Иван что-то хотел возразить, но вместо этого заплакал. Голос у него заклокотал в горле и превратился в стон. Почувствовав на себе неодобрительные взгляды собравшихся, желая от них как-то защититься, Иван, истерически задыхаясь, закричал:

— Плюю, плюю на вас и на евангелие… А теперь что хотите, то и делайте со мной. — Он повернулся и, пошатываясь, вышел. Дверь глухо скрипнула, и в избе наступила тишина.

— Нет у меня больше сына, — с трудом, шепотом выговорил Макаров.

Ивану в этот момент хотелось скорее уйти из дома. Торопясь, он ударился головой о косяк сенных дверей и выбежал на улицу.

Утром Ивана разбудила сестра. Она стояла возле него с женихом.

— Я, братик, ухожу из дома… Пришла с тобой проститься и предупредить… не вернусь к вам.

После семейных передряг макаровский дом превратился в сплошное наказание. Жить Ивану с отцом становилось невыносимо. Севостьян после «крещения» остался хилым — воспаление легких подломило его здоровье, Ивану уже надоели вынужденные гулянки, постоянные ссоры с отцом. Он присмотрел для себя невесту и в женитьбе видел наилучший для себя выход. Когда он об этом сказал своей избраннице — Вареньке Медведевой, она рассмеялась:

— Не пойду за евангелиста!

Но Иван ей давно нравился больше других парней. Улучив момент, она как-то сказала об этом Песковой:

— Тетка Хама, вот бы мне жених-то — Иван Макаров.

— Да ты, девка, знать, рехнулась… Он — евангелист! Ни за што! Пойдешь за Ивана Данилова, все тебе сряжу, а за Ваньку Макарова сташь мечтать — останное отберу.

После этого разговора Вареньке самой приходилось сватать Макарова, и сам он чаще стал ходить к Песковым. Сядет за стол, а его избранница где-нибудь поодаль, глаз на него не смеет поднять. Хама с мужем заберутся на печку и оттуда срамят невесту:

— На-кось, поганая побирушка, замуж захотела!.. И ты хочешь брать такую?! — выкрикивала Хама с печи.

Все это говорилось Песковыми, чтобы помешать Вареньке, но Макаров стоял на своем.

— Отдайте мне Вареньку, — не один раз Иван начинал такой разговор с Песковыми. И как-то при них спросил Вареньку: — Идешь за меня?

— Да!..

— Ну, мне больше ничего и не надо.

— Нет, этому не бывать! — закричала Хама.

— Жених ты бы хорош, не хаем тебя, Иван, — вмешался Песков, — да ты ведь евангелист, не по мысли нам.

Но Варенька уже давно собиралась уйти от Хамы, боялась только сказать об этом. Все в Заречице знали честную безотцовскую девушку за смиренницу, но Хама, высохшая от жадности и ненависти, наотрез заявила:

— За евангелиста не пущу.

Варенька об этом сказала Ивану. Он решил пойти к Хаме без сватов, поговорить с ней лично. Пришел, сел вместе с хозяевами за стол. Хама догадалась о цели его прихода. У нее тут же подоспели дела. Она засуетилась, и Ивану никак не удавалось спросить. То она выходила во двор, то лазила в подполье, словно не замечая парня. Песков молча вил к лаптям веревки. С ним жених и решил начать разговор.

— В таком случае, дядюшка Миколай, дозволь тебя спросить.

— Спроси, спроси, послушаю… Разве чего покупать надумал у нас?

— Да, надумал, — раздраженно ответил Иван. — Вон сидит на лавке девчонка в сарафане. Ее купить хочу, — указал он на Вареньку.

Песков, притворившись смиренным проповедником, хранившим за сжатыми зубами великие аввакумовские тайны, с улыбкой ответил:

— Едва ли будет продажна. Поживет еще у нас… Над ней не каплет… Да ведь вон, как баушка хочет.

Больше часа просидел Иван у Песковых. Наконец улучил момент заговорить с хозяйкой:

— Тетка Хама, знашь, зачем я пришел? Скажи: Варвару отдадите за меня?

— Нет, — ответила Хама, прищуривая поросячьи глазки, и тут же по-всячески начала срамить Макарова.

— Если ты так, я и спрашивать вас больше не стану, послушаю невесту.

— Неча ее слушать… Невеста в моем доме говорить не вольна. А ты, Ванька, лучше уходи от греха! Убирайся вон из избы! — кричала Хама. — Я сказала: нет, — значит, так и будет!

— Хватит, — сказала Варя, — покатались на мне… Ухожу за Ивана. Мне вера Макаровых не помешает.

От этих слов у Пескова опустились руки. Веревочка, которую он вил, вырвалась, повисла на стене и начала раскручиваться. Хама смотрела на Вареньку, как ястреб на цыпленка. Бледные, сухие щеки девушки впервые покрылись румянцем.

«Вот до чего довели тятенькины молитвы, — подумал про себя Иван, — даже девчат за меня не отпускают». С этим обидным осадком в душе он подошел к Вареньке и с благодарностью протянул ей руку:

— Сегодня ночью приду за тобой.

Варенька промолчала: она, видимо, еще мучилась от стыда и страха за свою смелость. А Хама села на лавку, уперлась в нее руками и еще раз решительно повторила:

— Нет!.. Ты за еретика не пойдешь!

В дверях своей избы Иван столкнулся с отцом и вздрогнул от неожиданности. Из отцовской половины пахнуло теплым запахом горящей восковой свечи. Когда отец прикрыл за собой дверь, на мосту сделалось темно. Иван обрадовался этому и чуть слышно произнес: