Загробная жизнь дона Антонио - Евгения Соловьева

– Шторма не будет, дон Альварес, – совсем тихо сказал рядом кто-то… Ну да, дон Карлос, второй канонир. – Вам точно ничего не нужно?

– Спасибо, дон Карлос. Просто воздух, в каюте духота. Господь испытывает нас.

– Господь знает, что делает, дон Альварес, – так же тихо сказал Карлос и перекрестился. – Все мы в воле Его.

– Ты не боишься колдовства. Почему?

Рядом пожали плечами:

– Потому что верю Господу. Если Он дал вам это, значит, так нужно Ему.

– Господь знает, что делает, – повторил за ним Тоньо, пробуя эти слова на вкус.

Да. Именно так. Это и есть смирение – признавать за Господом право делать то, что он считает нужным, и принимать все его дары, даже те, которых не понимаешь и которые не нравятся. Отец Кристобаль сказал бы именно так. И отец Кристобаль принимает. Наверное, это и есть мудрость – не протестовать против того, что не можешь изменить, а искать другие пути решения. Там, где невозможно изменить условия задачи, – добавь еще одно, меняющее все в корне.

– Прекрасная ночь, дон Альварес, не правда ли?

– Действительно прекрасная, – улыбнулся Тоньо. – Благодарю вас, дон Карлос, вы мне очень помогли.

Рядом тоже улыбнулись. В такую ночь не важно, кто тут сын герцога, а кто – сын нищего идальго. В такую ночь важно, что кто-то стоит рядом с тобой и верит в тебя.

Гроза на берегу отгремела, так и не добравшись до «Санта-Маргариты», и Тоньо ушел спать. На сей раз – спокойно, без сновидений. И проснулся, совершенно точно зная, как остаться в живых и не позволить своему огню завладеть собой.

Простое, идеально простое решение! Стоило только изменить одно-единственное условие задачи: допущение, что он никуда не денется с корабля.

Денется, еще как денется. И это не будет дезертирством, даже не мечтайте, капитан Родригес!

К следующему полудню, когда до Тарагона оставалось не более двадцати миль пути, на «Санта-Маргарите» началась тихая паника. Лейтенант Альварес заболел какой-то ужасной болезнью, вызывающей кашель, лихорадку, рвоту, воспаление глаз и красную сыпь на коже. Мало того, его соседи по каюте тоже начали кашлять и почувствовали себя дурно.

Капитан Родригес злился, требовал от корабельного лекаря немедленного излечения или хотя бы лекарства, чтобы болезнь не расползалась дальше.

Разумеется, тщетно. Болезнь пока остановилась на трех лейтенантах, но то и дело кто-то из матросов начинал кашлять и в панике прибегал к тому же лекарю.

В час пополудни, когда показался Тарагон, в каюту к Тоньо заявился капитан Родригес, зажимающий нос надушенным платочком. Он оглядел страждущих лейтенантов и суетящегося с тазиком помощника лекаря, выругался и пообещал посадить смутьянов в карцер.

– Лучше уходите, капитан, – слабым голосом отозвался Тоньо. – Может быть, вы еще не заразились… Простите меня, брат мой…

И надрывно закашлялся. Со своего ложа ему тут же отозвался второй лейтенант. И третий. Четвертым закашлялся капитан.

На него тут же замахал руками лекарь: уходите, не рискуйте вашим бесценным здоровьем!

Еще через полчаса всех трех лейтенантов вместе с помощником лекаря, который тоже начал кашлять, паниковать и покрываться сыпью, выставили с «Санта-Маргариты» на шлюпке. Сопровождать их вызвался дон Карлос, под предлогом того, что он вчера весь день провел с доном Альваресом и наверняка тоже заразился.

В доказательство он тоже закашлялся. Очень убедительно.

Капитан Родригес напоследок смерил Тоньо ненавидящим взглядом и тихо пожелал сдохнуть в муках. Увы, приложить к этому руку он уже не мог, как и оставить Тоньо на корабле. Командой овладела паника, там и тут слышалось про чуму, холеру, моровое поветрие и Господню кару, а в воздухе витал отчетливый запах бунта. Кому хочется плыть на обреченном корабле? Пусть лучше больные отправляются в город, там есть лекари с лекарствами, там есть чудодейственные мощи святой Теклы в соборе… Вот и корабельный лекарь говорит, что нет лучше средства от этой страшной лихорадки, чем молебен и заступничество святой.

Видимо, даже приближение к святым мощам оказало целительное действие. А может быть, свежий морской воздух, в котором не было разбрызгано алхимическое снадобье – недостаточно вонючее, чтоб его заметил капитан Родригес, но вполне годное для целей Тоньо.

Так что на берег готовились сойти уже не такие бледные и пятнистые лейтенанты, хоть все еще немного покашливающие – скорее по привычке и от содранного горла, чем от действия снадобья. Помнится, как-то Тоньо разлил случайно эту гадость на стол, сразу же закашлялся, но стоило как следует проветрить комнату, и все прошло. А учитель ему подробно рассказал, что случается с теми нерадивыми студиозусами, которые льют что ни попадя себе на руки или, боже упаси, выпивают в похмельное утро.

Но, похоже, свежий морской воздух не избавил Тоньо от бредовых видений. Потому что на пристани ему померещился вовсе не его брат Фердинандо, а отец с десятком своих людей. Причем отец был одет в глубокий траур и даже его шпагу украшал траурный бант.

Тоньо даже протер все еще слезившиеся глаза, прежде чем взглянуть на пристань вновь.

Герцог Альба никуда не делся. Он даже помахал рукой, сохраняя мрачно-печальное выражение лица.

– Правь туда, – велел Тоньо дону Карлосу, сидящему у руля.

Едва Тоньо ступил на доски причала, отец раскрыл объятия и шагнул ему навстречу:

– Сын мой, в нашей семье горе! Твой брат, мой возлюбленный сын Фердинандо!..

Кто-то из сопровождающих отца рыцарей громко вздохнул и утер слезу, кто-то ахнул, кто-то зашептал молитву…

«Господи, я перебрал с дозой и у меня бред? Или мне все это снится? Почему это все так похоже на дешевый балаган?!»

– Да прослезись же наконец, люди смотрят! – сердито шепнул отец прямо ему в ухо. – Бастард сдох, слава Пресвятой Деве.

Тоньо от неожиданности вздрогнул и снова закашлялся. Со слезами.

– Ладно, сойдет, – одними губами сказал отец и снова привлек его к себе.

Рыцари вокруг них продолжали свое представление – то и дело разражались горестными вздохами, молились вслух и повторяли: какое горе!

О том, как сдох бастард, отец рассказал Тоньо несколько позже, когда пригласил офицеров с «Санта-Маргариты» остановиться в доме градоначальника, где гостил сам, и принять редкое лекарство, совершенно случайно имеющееся у него с собой и совершенно точно излечивающее эту ужасно опасную болезнь. Пока же им требуется отдых, а им с сыном нужно уединиться и помолиться за упокой души Фердинандо.

– Господь явил чудо, – строго сказал отец, когда они наконец остались вдвоем. – Гроза застала их в дороге, и в дуб, под которым Фердинандо решил переждать дождь, ударила молния. Мне рассказали его спутники. Они же доставили тело в Тарагон.