Хроника отложенного взрыва - Феликс Меркулов

Охранники сняли наручники и усадили заключенного на металлический стул, привинченный к полу. Следователь сказал что-то по-чешски и развернул папку на пластиковом столе.

— Я могу говорить и по-русски, — произнес Вацлав. Голос у него был сиплым.

— Хорошо, — сказал следователь, который тоже неплохо владел «великим и могучим».

Георгий не удивлялся, когда слышал русскую речь в Праге. Туристы давно облюбовали «стобашенную» столицу Чехии. На улицах, в барах, магазинах — везде мелькали знакомые лица и слышалось девичье: «Как мне эта юбочка?» или басистое: «Ну что, хлопнем по пиву?» Но то, что и сами чехи не забыли речь отставного «большого брата», тоже было приятно. И удобно.

— Вы откуда? — Вацлав вновь пристально посмотрел на Гольцова.

— В каком смысле?

— Из прокуратуры, госбезопасности?

— Интерпол. — Ответ Георгия прозвучал гордо: мол, берите выше! — Майор Гольцов.

— Солидная контора. — Губы Вацлава растянулись в неопределенной улыбке, выражавшей то ли уважение, то ли скептицизм. — А почему не прокуратура? Не заинтересовались?

— За границей наши прокуроры не имеют процессуального статуса. — Георгий постарался высказаться мудреней, чтоб звучало убедительней. — Собирать доказательства за рубежом — задача Интерпола. Поэтому, чтобы соблюсти закон, протокол будет вести следователь Глинка. А я присутствую на допросе как представитель Международной уголовной полиции.

Правильней было бы сказать — Международной организации уголовной полиции. Но Гольцов сознательно пропустил слово. Опять же — для убедительности.

В ответ Моравек криво улыбнулся, на этот раз с явным скептицизмом. Георгий уже знал из личного дела, что Вацлав Моравек некогда служил в госбезопасности Чехословакии. Стоял на страже завоеваний социализма, пока тот самый социализм не приказал долго жить.

В начале 1990 года всем здешним чекистам неожиданно велели сдать оружие и разойтись по домам. То была «бархатная революция». Сотрудникам госбезопасности, оставшимся не у дел, приказали сидеть дома и ждать телефонного звонка.

Охоты на ведьм, как в других бывших соцстранах, в Чехии не устраивали. Но и на прежнюю карьеру «старичкам» рассчитывать не приходилось. Через несколько дней начальником госбезопасности назначили бывшего разведчика, уволенного после Пражской весны. Он пришел, естественно, со своей командой, которая чистила ряды, вызывая «бывших» на ковер по одному.

Офицеров-контрразведчиков разделили на три части. В первую включили тех, кто наиболее рьяно боролся с диссидентами. Их тут же уволили. Те, кто боролся за светлое коммунистическое будущее ни шатко ни валко, но все же боролся, особого доверия у новой власти не вызывали. Их перевели в полицию. Чтоб хоть какую-то пользу приносили. Третьих, в основном молодых и либеральных, зачислили в бюро защиты демократии и конституции.

Моравеку еще повезло, он попал во вторую группу, хотя вполне мог загреметь и по первому разряду. Ведь он служил в отделе, который поддерживал тесный контакт с КГБ СССР. По большому счету, чехословацкая госбезопасность не просто поддерживала отношения с КГБ. Она училась по учебникам КГБ, довольствуясь ролью младшего друга. На этом фоне связи Вацлава в Москве выглядели слишком тесными, а потому подозрительными.

До 1994 года он тянул лямку в следственном управлении полиции, а потом вдруг уволился и как-то сразу стал главой нескольких фирм. Сначала — туристической, потом транспортной, торговой и даже одной цветочной, управлявшей сетью магазинов. «Цветочный бизнес — для жены, — объяснил он потом следователям, — чтобы дурью не маялась, а занималась чем-нибудь для души».

Его бизнес процветал, пока весной 2001 года македонская полиция с подачи Интерпола не арестовала колонну грузовиков, принадлежавших фирме Моравека. Под видом гуманитарной помощи они перевозили оружие албанским боевикам.

Водители разводили руками: ничего не видели, ничего не знаем. Моравек тоже открестился: мол, верил заказчику как себе, и вообще виноват экспедитор, не проверивший груз. Чешская полиция на всякий случай решила прошерстить весь бизнес бывшего коллеги. Тем более началась кампания по проверке сомнительных совместных фирм. И Моравек попал, что называется, под раздачу. Полицейские накопали и уклонение от налогов, и махинации с денежными средствами, и даже контрабанду.

Единственная фирма, к которой не было претензий, — сеть цветочных магазинов. Там действительно были цветы, одни цветы, и ничего кроме цветов.

В итоге Моравек загремел за решетку. А его жена подала на развод, забрала практически все имущество, превратившись из приложения к мужу в акулу бизнеса…

— Вы не против, если я закурю? — Вацлав развалился на стуле и посмотрел на следователя. Тот кивнул и протянул сигарету. — Поганый табак, — сказал Моравек, выпуская струю дыма. — Дешевый. У меня даже домработница такие сигареты не курила.

— Тогда домработницу и просите, чтобы сигареты носила, — заметил Гольцов, которому начала надоедать вальяжная самоуверенность заключенного.

— О да. — Вацлав улыбнулся, выпуская дым кольцами. — Только она уже не работает: эта дура ее выгнала.

По тому, с каким пренебрежением Моравек произнес «эта дура», стало ясно, что говорил он о жене.

— Итак, вы что-то хотели спросить? — Он посмотрел на полицейских.

— Нет, это вы хотели что-то рассказать, — уточнил Георгий, подумав: «Зря теряю время. Ничего он не знает, скучно ему в тюрьме, вот и куражится».

Словно в подтверждение, Вацлав растянул рот в усмешке, которая уж точно не выражала ничего хорошего.

— Да, — сказал он. — Я вызывал вас.

«Каков!» — Гольцов уже не знал, злиться или смеяться от наглости заключенного.

— Я хотел рассказать, что меня подставили русские, — продолжил Моравек.

— Русская мафия? — В свою усмешку Георгий вложил скепсис, презрение и самоиронию: я-то, чудак, надеялся услышать что-то путное.

— Что вы подразумеваете под словом «мафия»? — Вацлав резанул взглядом, в котором мелькнула бесшабашная искорка, как у пирата перед абордажем. — Если бритых недотеп с массой как у кастрированных кабанчиков, какими представляют русскую мафию в Европе и Америке, то мой ответ: нет. Это не бандиты, а вполне приличные даже по европейским меркам люди. Просто у них работа такая… Но табак у вас все-таки паршивый.

— Да и ваш рассказ тоже пока не очень, — равнодушно произнес Гольцов. — Чувствую, что напрасно сюда приехал. Спасибо, конечно, что вытянули меня в Прагу, хоть хорошего пива попил.

Он встал, чтобы уйти.

— Постойте, — заволновался Моравек. — Вы же ничего не поняли!

Следователь тоже с удивлением посмотрел на российского коллегу.

— Не вижу смысла. У меня дел по горло, — отрезал Георгий, резко застегивая «молнию» кожаной папки.

— Фамилия этого человека Полуяхтов. Генерал Полуяхтов, — произнес Вацлав, когда русский сделал шаг к двери.

Гольцов остановился.

— Полуяхтов, — усмехнулся Моравек, — Иннокентий Тимофеевич. Он стоял за всем моим бизнесом. Я был лишь подставной фигурой. Но если хотите, вы можете идти, все равно он вам не по зубам…

Моравек сумел достать Георгия. Теперь уйти значило согласиться, что да, есть люди, которые Интерполу не по зубам. Но по крайней мере фамилия Полуяхтова — это уже кое-что. Георгий никогда не слышал этой фамилии, но не сомневался, что это реальный человек. Моравек, конечно, редкий нахал. Но не фантазер.

Гольцов вернулся и бросил свою черную палку на стол. Подошел поближе к заключенному: мол, что еще?

— Я познакомился с ним в советское время, — начал Вацлав, не дождавшись вопроса. — Он вел занятия на курсах КГБ для братских госбезопасностей. Потом я стажировался в его отделе. Мы занимались аналитикой. Он учил как и что. Но это детали. Может, вы присядете, пане, разговор-то, чувствую, долгий.

Его губы в который раз расползлись в улыбке, обнажив широкую прорезь между передними зубами. Гольцов на секундочку даже растерялся, размышляя, как себя дальше вести. Пришлось молча вернуться на свой стул и сесть: мол, если ты по делу, то можно и послушать.

— В девяносто четвертом году он неожиданно позвонил, предложил встретиться. Я, честно говоря, удивился. Времена изменились. КГБ больше не было, что от него осталось, признаться, не впечатляло. Так что какого-нибудь стоящего предложения ждать не приходилось. Да и Полуяхтов, как мне известно, всегда был аналитиком. Правда, хорошим аналитиком. В общем, я согласился. Думал, чем черт не шутит. Тем более на службе никакого просвета. Ждал пенсии, и только. Кстати, вы бы, пане, хоть чаем меня угостили, что ли… Я тут распинаюсь перед вами, кто еще вам такое расскажет?.. О-о, это дело. И крекеров закажите. Или что-нибудь сладкое… Так вот, Полуяхтов катался на горных лыжах на Шпиндлеровом Млыне. Я приехал к нему. Внешне ничего криминального: встреча старых знакомых, бывших товарищей по невидимому фронту. Теперь я был скромный полицейский, далекий от государственных тайн и всяких шпионских дел. Поэтому начальству, естественно, о звонке не доложил… Чай у вас — теплые помои, пане следователь. В полицейском управлении украли чайники? Или боитесь перерасхода электроэнергии?.. С Иннокентием мы очень мило побеседовали. Он сказал: «Бросай все, открывай свое дело. У меня есть друзья, помогут развернуться. Будем возить туристов из России на горнолыжные курорты. Видишь, как здесь хорошо? Народ пойдет, деньги будем грести лопатой». Но я же не маленький, понимал, какие могут быть туристы. Вот только это не записывайте. Это я для вас, так сказать, в порядке политинформации.