Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

А потому, вполне удовлетворенный, он обратился мыслями к суду над Джоном Питером Зенгером.

Завтрашний суд был чреват важнейшими последствиями для американских колоний, однако корни его тянулись в Англию. Политические события в Лондоне никогда не опаздывали отразиться на Бостоне и Нью-Йорке. Как любил говорить Дирк Мастер, «Лондон поставляет нам законы, войны и шлюх». Правда, под «шлюхами» он разумел королевских наместников.

Несмотря на почтенные исключения вроде губернатора Хантера, большинство этих людей прибывали в Америку с единственной целью набить карманы, и колонист это знал. А нынешний губернатор был из худших. Губернатор Косби был фигурой продажной. Никто и глазом не успел моргнуть, как он устроил незаконные поборы, купил суды и выборные инстанции да выгнал судей, которые не пожелали плясать под его дудку. Единственная городская газета находилась под контролем губернатора, и ряд купцов начал издавать другую – с нападками на Косби и разоблачением его махинаций. Для этого они наняли печатника Джона Питера Зенгера. Губернатор был полон решимости прикрыть эту лавочку. И вот дело закончилось тем, что в прошлом году он посадил Зенгера в тюрьму, а теперь изготовился засудить за подрывную клевету.

Элиот Мастер сложил пальцы домиком. Как адвокат, он усматривал несколько проблем.

– Мое первое замечание, – начал он, – касается обстоятельств ареста Зенгера. Насколько я понимаю, он не богатый человек.

– Он бедный иммигрант из Верхнего Пфальца, что в Германии, – ответил Дирк Мастер. – Обучился там печатному мастерству. Правда, выяснилось, что он и пишет очень недурно.

– А после ареста губернатор назначил возмутительно высокий залог, который Зенгер никоим образом не смог внести. И в результате протомился в тюрьме восемь месяцев.

– Именно так.

– Тогда мы имеем принципиальный вопрос о чрезмерном залоге, – сказал бостонский адвокат. – Это недопустимо. Но главным является оскорбление королевского губернатора.

– Мы все только рады оскорбить этого королевского губернатора, – заметил хозяин, – но бедняга Зенгер печатал газету, и из него сделали козла отпущения. Наши люди рвутся обеспечить ему хорошую защиту. А в новом жюри собрались отличные ребята. По-моему, семеро из них даже голландцы, поэтому там нет губернаторских дружков. Есть ли у малого надежда?

– Полагаю, что нет, – ответил Элиот. – Если удастся доказать, что Зенгер действительно напечатал оскорбительные статьи, то по закону жюри обязано признать его виновным.

– В том, что напечатал, сомнений мало, – сказал Дирк. – И продолжил даже в тюрьме – просовывал новые статьи под дверь камеры, а жена забирала. Но как быть с тем, что каждое слово, которое он напечатал о губернаторе Косби, – это чистая правда? Разве это не в счет?

– Наш британский закон о клевете не считает это оправданием, – ответил адвокат. – И если эти слова оскорбляют представителя короля, то они являются подрывной клеветой. Правда они или ложь, разницы никакой.

– Это чудовищно, – изрек купец.

– Пожалуй, – кивнул Элиот. – Сейчас меня беспокоит злоупотребление законом, и вот поэтому мне не терпится взглянуть на этот суд.

– Надо думать, – сказал кузен, – раз вы приехали из самого Бостона.

– Я скажу вам просто, – продолжил Элиот Мастер, – по-моему, это дело ничуть не пустячное. Я считаю, что суд над Зенгером восходит к самым основам наших английских свобод. – Он выдержал короткую паузу. – Сто лет назад наши предки покинули Англию из-за тирании, которую насаждал король Карл Первый. Когда члены парламента оспорили его право, он вздумал арестовать их, когда честные пуритане подавали иски под гнетом его грехов, он клеймил их, отрезал уши и бросал в тюрьму, прибегая, отметим, к этому самому обвинению в подрывной клевете. Тирания короля Карла закончилась восемьдесят пять лет назад, когда парламент отрубил ему голову. Но это не исключило проблем в будущем. И вот извольте, на примере мелкого тиранства этого губернатора мы видим тот же процесс. Я полагаю, этот суд ниспослан нам в качестве испытания – ценим ли мы свободу. – По ходу речи он изрядно возвысил голос.

– Да, кузен, – уважительно сказал Дирк Мастер, словно посмотрел на него свежим взглядом. – Я вижу, вы настоящий оратор!

Кейт редко слышала, чтобы отец говорил с таким пылом. Она преисполнилась гордости за него и вступила в беседу, рассчитывая на его одобрение.

– Значит, когда Локк говорит о природном законе и природном праве на жизнь и свободу, то речь идет о свободе слова? – спросила она.

– Думаю, да, – ответил ее отец.

– Локк? – недоуменно переспросила миссис Мастер.

– А, Локк! – сказал хозяин. – Философ, – пояснил он жене, стараясь припомнить что-нибудь об этом мыслителе, чьи доктрины, насколько он знал, вдохновляли свободолюбцев по обе стороны Атлантики.

– Вы читаете философские книги? – спросила миссис Мастер у Кейт, придя в некоторое замешательство.

– Только знаменитые пассажи, – бодро уточнила Кейт и улыбнулась юноше, надеясь, что он ответит ей тем же, но молодой Джон Мастер лишь уставился в стол и покачал головой.

Тогда Кейт решила, что сидящий одесную греческий бог немного стесняется. Ее интерес заметно возрос. Она прикинула, как бы его приободрить. Однако она, воспитанная в просвещенной бостонской среде, еще не вполне поняла, что очутилась на чужой территории.

– Прошлым летом, – сообщила она ему, – мы видели один акт трагедии Аддисона «Катон» в исполнении гарвардцев. Я слышала, что в этом году американским колониям покажут всю пьесу. Вы не знаете, будут ли они в Нью-Йорке?

Вопрос имел прямое отношение к суду над Зенгером, так как Аддисон, основатель английского журнала «Спектейтор» и образец для подражания всем цивилизованным английским джентльменам, добился оглушительного успеха, показав, как благородный римский республиканец противостоял тирании Цезаря. Слава пьесы давно распространилась за океан, и Кейт не сомневалась, что сосед читал о ней в газетах. Но все, что она получила в ответ, было «не знаю».

– Простите нас, мисс Кейт, за то, что в этом доме больше смыслят в торговле, чем в литературе, – подал голос купец, посчитавший своим долгом укоризненно добавить: – По-моему, Джон, ты все-таки слышал о «Катоне» Аддисона.

– Торговля – залог свободы, – уверенно изрек бостонский адвокат, придя им на помощь. – Торговля порождает благосостояние и тем способствует свободе и равенству. Так говорит Даниэль Дефо.

Тут юный Джон наконец поднял взгляд с проблеском надежды:

– Тот, что написал «Робинзона Крузо»?

– Тот самый.

– Я читал.

– Что ж, – заметил адвокат, – это уже кое-что.

Они оставили попытки заговорить о литературе и временно посвятили все внимание великолепным фруктовым пирогам, которые как раз подали. Но Элиот Мастер оглядывал общество, будучи совершенно доволен своей маленькой речью, каждое слово в которой прозвучало всерьез. Его кузен был абсолютно прав в том, что он не явился бы сюда из самого Бостона без страстного интереса к происходящему. Что же касалось характера Дирка, то пусть он был неотесан, но вовсе не глуп. По крайней мере, хоть что-то. Жену купца он лично не стал принимать в расчет. Остался юнец.

Совершенно ясно, подумал Элиот, что этот малый хоть и красив, но небольшого ума. Сойдет для компании контрабандистов и матросни, а так – деревенщина. Он уверился, что Кейт, столь искушенная в беседах, никоим образом не может увлечься подобным типом. Успокоенный, он взял второй ломоть яблочного пирога.

А потому был еще больше признателен за короткий разговор, которым завершился обед.

Уже почти настала пора уходить. Кейт сделала все, чтобы развлечь своего кузена Джона. Она спросила его о любимых занятиях и выяснила, что больше всего ему нравилось на берегу, а еще лучше – на борту корабля. Действуя осторожно, она узнала некоторые подробности о бизнесе его семьи. Как многие подобные им купцы, нью-йоркские Мастеры брались за все подряд. Помимо владения несколькими судами, они располагали процветающей лавкой, производили ром – пускай из нелегально добытой мелассы – и даже страховали чужие корабли. Джон говорил скупо и тихо, но раз или два посмотрел ей в лицо, и ей пришлось приложить все усилия, чтобы не вспыхнуть под взглядом его небесно-голубых глаз. Правда, она так и не поняла, понравилась ли ему.

Перед тем как они встали из-за стола, Дирк Мастер взял с ее родителя слово еще раз зайти, пока он в Нью-Йорке, и Кейт обрадовалась учтивому обещанию отца так и сделать.

– Вы посмотрите весь суд целиком? – спросил купец.

– От и до.

– А мисс Кейт?

– О да! – вдохновенно вторила она. – Отец озабочен королевской тиранией, но я приехала поддержать свободу прессы.

Ее отец улыбнулся:

– Моя дочь придерживается мнения поэта: «Убить хорошую книгу значит почти то же самое, что убить человека».