Любить птичку-ткачика: - Светлана Демидова

Показ проходил под музыку Вивальди. Вечерние туалеты, которые демонстрировали модели, были столь же простого кроя, каким отличались и платья Милы. Это вполне естественно при буйстве красок ткани. Мила узнавала все: переплетение нитей, включение в единое полотно кусочков парчи, шелка, различных волокон. Параскевич не постеснялась даже выстроить показ в том стиле, в каком обычно это делала Ивина. Коллекция состояла из нескольких частей. Одна называлась «Витраж», другая – «Антиква», третья – «Фрески». Наиболее бурные овации публики сорвала последняя часть – «Бабочки». Это была находка самой Параскевич. Манекенщицы, одетые в разноцветные, сильно закрытые шелковые купальники, на спинах несли огромные крылья самых феерических расцветок. Крылья были натянуты на легкую арматуру и украшены блистающими стразами, золотистыми и серебристыми палетками.

В момент выхода «бабочек» со стороны Финского залива вдруг подул долгожданный прохладный ветерок, и крылья затрепетали самым естественным образом. Прикрепленные к ним стразы искрили, как настоящие драгоценные камни. Даже Мила не удержалась от того, чтобы не поаплодировать этим произведениям текстильного искусства.

В конце показа к публике должна была выйти сама Параскевич. Мила ждала этого момента со все нарастающим напряжением. Она так и не удосужилась рассмотреть фотографию модельерши в тот момент, когда Гелена настойчиво совала ей в нос газетный лист. И теперь Миле почему-то казалось, что на дорожку между Римскими фонтанами должна выйти сбежавшая из «Ивы» Ольга Тесакова. Мила крепко сцепила на коленях пальцы рук, чтобы ненароком не вцепиться в длинные Ольгины волосы, которые та всегда носила распущенными ниже лопаток. Расчеты Милы не оправдались. К аплодирующей публике и прессе вышла худющая женщина неопределенного возраста, с невыразительным смазанным лицом, в обыкновенных черных джинсах и с короткой стрижкой рыжеватых волос, которые вставали некрасивым дыбом от порывов уже по-настоящему крепкого ветра. Женщина напряженно улыбалась и благодарно прикладывала руку к тощей груди, обтянутой белой футболкой, в беспорядке исчерченной черными и синими штрихами.

Мила прилипла к своему пластиковому стулу. Что это за женщина? Разумеется, подставное лицо… Но кто за ней стоит? Тесакова никогда не додумалась бы до этих бабочек. Она была всего лишь добросовестной исполнительницей и не более того. Милины секреты попали к талантливому человеку. Что ж… Может быть, это и хорошо… И все же обидно…

Мила очнулась от дум, когда на импровизированном подиуме началось какое-то движение. Представители прессы фотографировали Параскевич в окружении ее моделей. Она продолжала смущенно морщиться и чуть ли не закрываться руками от нацеленных на нее камер. Ветер уже самым безжалостным образом трепал огромные крылья бабочек, и устроителям показа приходилось придерживать их руками, чтобы можно было сфотографировать девушек в эффектном ракурсе. Мила держала шляпу за поля, чтобы не улетела, а Геля вообще, от греха, сняла свою и держала в руках.

Небо стремительно темнело. Явно собирался дождь, но представители прессы не желали отпускать с импровизированного подиума Параскевич с моделями. Солнце, которое мешало фотографировать, к несказанной радости фотографов наконец окончательно скрылось за тучами, и до начала дождя надо было успеть воспользоваться моментом.

Дождь хлынул неожиданно и сразу сплошным потоком. Фотографии того, что случилось при этом, на следующий день поместили почти все питерские гламурные журналы, некоторые газеты, а один из телевизионных каналов показал целый сюжет.

В тот воскресный вечер действительно было на что посмотреть. Под дождевыми струями съеживались и расползались в клочья вечерние туалеты Параскевич. Очень скоро за плечами девушек вместо шикарных крыльев на арматуре болтались лишь неопрятные бурые клочья, которые быстро таяли, будто весенний грязный лед. Дорожка парка была сплошняком покрыта ошметками вечерних туалетов от Олеси Параскевич.

– А король-то голый! – крикнул кто-то. В ответ раздалось лишь несколько жидких смешков, потому что происходящее было не смешно, а жутко.

И только Мила, запрокинув голову и уронив с нее шляпу, нервно хохотала в голос. Дождевые струи размывали косметику на ее лице, и смотреть на Милино лицо в потеках туши с ресниц и размазанной помады было так же страшно, как на платья, оплывающие с тел манекенщиц, словно в голливудском фильме ужасов. Казалось, припусти ливень сильнее, и сами девушки в страшных корчах исчезнут с дорожек парка.

– Людмила Леонидовна! Перестаньте! Людмила Леонидовна!

Мила почувствовала, как кто-то трясет ее за плечи. Она и хотела бы перестать, но дикий смех продолжал сотрясать конвульсиями все ее тело.

– Милка! Кончай! – услышала она голос Олега, который вслед за этими словами звонко отхлестал ее по щекам. Она захлебнулась очередным приступом истерического смеха и с трудом вернула голову в нормальное положение. Шея болела, болела голова, в уголках треснувших губ застыла кровь. Мила потрясла головой, приходя в себя, и наконец смогла различить стоящих возле нее Романца и Терлееву.

– А Геля… Где Гелена? – спросила она их, когда увидела рядом с собой пустой стул со скопившейся в углублении для сиденья лужицей.

– Вставай, Мила! – не отвечая на ее вопрос, Олег протянул ей руку.

Одежда Романца и Анастасии была насквозь мокрой. Дождя никто не ожидал, поэтому даже готовые к любым погодным выкрутасам питерцы не захватили с собой в Петергоф зонтов. Не было зонта и у Милы. Она посмотрела на свой льняной костюм. Он настолько промок, что под ним явственно угадывалось белье. Олег не выдержал и с силой поднял Милу со стула. Терлеева подхватила ее под руку с другой стороны, и они втроем побежали к выходу из парка. Новая Милина шляпа из тонкой белой соломки осталась лежать в луже. Она уже не плавала, а, намокая все больше и больше, медленно оседала на песчаное дно, как терпящее кораблекрушение судно.

В машине Романца Мила окончательно успокоилась и, вытирая носовым платком грязное лицо, опять спохватилась:

– А Геля? Мы оставили в парке Гелену. Олег, ты ее видел?

– Тю-тю твоя Гелена, – усмехнулся он и для выразительности даже присвистнул.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Ты лучше скажи: как себя чувствуешь? В норме?

– В норме. А что?

– Людмила Леонидовна, – с некоторой неловкостью начала Терлеева, – завтра моя подробная и обстоятельная статья об афронте Олеси Параскевич появится на первой полосе «О’кейной жизни», но… не могли бы вы объяснить, что все-таки случилось? Неужели и ваша ткань «Ива» такая же нестойкая? Вы же не могли при создании не проверить ее на воду при стирке… можно ли подвергать ее химчистке… ну и прочее…