Сокровище ассасинов - Юрий Гаврюченков

— Лёша, держи крепче, опускай медленно. В случае чего, у лебёдки есть фиксатор, вот здесь, видишь? Если меня уронишь, вылезу и начищу рыло. Всё понял?

— Понял! — прокряхтел Есиков, удерживая рукоять.

— Тогда трави.

Плавными рывками я сползал в тёмную, пахнущую тиной дыру. Мимо лица проплыло верх замшелое надломленное бревно. Предварительно мы как следует обкопали колодец, чтобы меня не засыпало, и сняли три венца, но внизу обсадка осталась. Она была ненадёжной и гнилой как моя жизнь.

— Давай! Ещё давай! — командовал я, подсвечивая фонариком. — Лёша, давай ещё!

Наконец, подошвы болотных сапог стукнули по чему-то твёрдому.

— Стоп! — крикнул я, светя вниз. Под ногами покачивался лесной мусор и блестящий пласт льда посередине. — Закрепляй!

По этой команде Лёша должен был зафиксировать барабан лебёдки и подать мне слегу.

Но гладко было только в теории.

Я быстро поехал вниз.

— Сто-ой!!! — заорал я во всю глотку. — Капут!

Я раскачивался, крепко вцепившись в фал, хотя спасти меня от погружения в трясину он бы не смог. Был, правда, шанс вылезти по нему наверх, если Лёшу вдруг хватит инфаркт или инсульт от натуги. Привязывая лебёдку к дереву, я рассматривал и такой вариант.

Падение прекратилось. Я висел, почти касаясь задом мусорного ковра, опершись подмётками о затопленный ледяной блин. Он качался, значит, был не толстый. В него вмёрзли чудом угодившие сюда корявые ветки. Возможно, на дне скрывались врытые в землю колья, острые как игла. Спустя несколько минут, дневной свет померк, в колодец заглянул Лёша.

— Шест давать? — спросил он.

Ну и дурак!

Заточенной пехотной лопаткой я разбил лёд и прощупал слегой дно колодца. К счастью, заиление не оказалось сильным, венец удерживал грунт от осыпания со стенок, да и воды было немного. Смущало только, что в процессе зондирования шест задевал странные бугры, один был чересчур высокий. Возможно, это были камни, которыми выкладывали дно.

Успокоившись, я надел тесёмку фонарика на голову и слез, опираясь на слегу. Вода сдавила болотники до середины бёдер и остановилась. Это было очень хорошо. Это значило, что, стоя в ледяной жиже, я ещё некоторое время останусь сухой. Другой хорошей новостью было то, что я чувствовал под собой камни. Надёжное дно, когда ты стоишь в старом колодце вдалеке от человеческого жилья, радует больше, чем крепкий тыл в семейной жизни.

— Давай ведро! — крикнул я.

Лёша вытянул канат, привязал к нему ведро и опустил. Я был начеку и успел убрать голову.

Первым делом я переправил наверх лёд и ветки, как самый неудобный сор. Колодец был давно нечищеный. Лет, наверное, сто. Прежде нас здесь кладоискателей не было.

Потом началось самое неприятное. Мы стали вычерпывать колодец.

Когда уровень воды упал до колен, я решил, что купание теперь уже всё равно не повредит и окунулся по локти в жидкую грязь. Меня очень занимал предмет, торчавший по центру дна. Он был высотой до середины голени, от пинка не сдвигался, и я решил, что это камень. Только форма у него была какая-то странная.

Ощупав предмет под водой, я быстро понял, что имею дело с творением рук человеческих.

— Самовар!

Лёша не услышал. Стены гасили голос, если говоришь себе под ноги.

Я вытянул из жижи облепленный илом самовар. Он был тяжёлый, полный воды. Я стёр с него грязь и поначалу решил, что держу в руках блестящую латунь. Самовар был жёлтый. Он был золотой.

В свете фонарика разобраться с находкой было непросто. Я кликнул Есикова, куковавшего над дыркой в земле, снял ведро, привязал самовар за ручку и приказал тянуть. Небольшой, круглый, литров на пять-семь, он переломал бы мне кости, если б сорвался с верёвки.

Покачиваясь, самовар устремился на свет божий, Лёша ловко подхватил его у самого блока и проворно уволок в сторону от дыры. Я внимательно следил за манипуляциями компаньона. Уворачиваться в колодце было некуда.

Сверху раздалось приглушённое уханье Есикова. Должно быть, он выражал восторг.

— Лёша! — позвал я.

Подождал.

Никакой реакции.

— Лёша, блядь!

Ко мне пришло одиночество.

— ЛЁША!!!

— Да здесь я, — застил мне свет Есиков.

Остаться без верёвки в колодце оказалось страшно тоскливо. Появление компаньона вдруг напомнило давным-давно виденные капиталистические фильмы о том, как любители лёгкой наживы бросают своих товарищей в беде, чтобы целиком завладеть богатством, а перед уходом глумятся над ними.

— Верёвку давай. Палку к ней привяжи, я буду вылезать.

Подъём на поверхность оказался быстрее и удобнее спуска. Я выкарабкался, шатаясь под тяжестью наполненных водой болотных сапог.

— Ни фига себе, какое я обляпанное говном чудовище! — только при свете дня я смог оценить, во что превратился на пути к преисподней.

Мы с Лёшей расхохотались.

— Давай смотреть, что мы там нашли.

При ближайшем изучении самовар оказался всего лишь позолоченным, вдобавок у него отломилась внутренняя труба, но внешне он был совершенно целый. Носик был на месте, кран поворачивался. Трубу Лёша припаял уже дома, и мы продали самовар Борису Михайловичу Маркову за неплохие деньги. В тот день, посменно отогреваясь у костра, мы достали из колодца сахарницу с серебряным ободком и ручкой, шесть фарфоровых чашек и одно чайное блюдце. Остальной сервиз дошёл до нас в виде фрагментов керамики, не представляющих коммерческой ценности. Симпатичные чашки также ушли в салон «Галлус», в ту пору только начинающий набирать обороты.

Впоследствии мы с Лёшей неоднократно навещали селище и кое-чем там поживились. Однажды я выцарапал гвоздём на новенькой алюминиевой ложке инициалы «Ал. Е.» и аккуратно припрятал под кирпичами на месте некопаной избы. Есиков ложку нашёл и очень дорожил ей потом, считая, что вещь нашла владельца. Потом мы с Лёшей нашли одиноко стоящую церковь, раскопали её и озолотились. Моей ошибкой было доверить реализацию хабора [11] компаньону. Дурачка Есикова приняли опера и начали запугивать своими отработанными гестаповскими приёмчиками. Вскоре он написал явку с повинной под диктовку прожжённых оперов. На основании его показаний следователь успешно пришил мне то, чего не было. От того, что было, я отвертелся, но срок за надругательство над могилой получил, а Лёше дали год условно, учитывая его чистосердечное признание. Вот и доверяй после этого людям.

— Ты о чём задумался, Ильюха? — оборвал мои мысли Слава.

— Да так, о ментах.

— А чё о них думать, будем смотреть телевизор.

— Телевизор? Зачем?!

— Будем криминальную хронику смотреть, — объяснил Слава, удивившись моей несообразительности. Он любил на зоне пялиться в дебилизатор, вероятно, рассчитывая отыскать там правду жизни. — Про наши сегодняшние дела обязательно покажут.

— Не исключено, — сказал я. — Только нам от этого что?

— Узнаем, что по этому поводу менты говорят.

— Что они могут сказать: бандитская разборка с зарубежными бизнесменами, по факту похищения заведено уголовное дело, бла-бла-бла, все дела. Что они могут сказать нового? Ты это слышал уже миллион раз.

— Ну, про нас-то новости мы ещё не видели.

— И, дай Бог, не увидим! — содрогнулся я.

— Ладно, забей, — Слава отвесил нам по пятьдесят грамм.

Мы не стали пить, потому что к нам скользнул официант, любезно выставил тарелки с восхитительно пахнущим стейком и собрался было пожелать нам приятного аппетита, как я осведомился:

— Не подскажете, сегодня будут выступать «Mad wheels»?

— В семь часиков начнут, — услужливо просветил официант, заботясь о щедрых чаевых. Очевидно, мы со Славой выглядели чрезвычайно кредитоспособно.

— Уже скоро. Музыканты приехали?

— Да, конечно.

— Позовите Рикки, пожалуйста. Скажите, что его Илья приглашает.

— Одну минуточку! — расплылся в улыбке халдей и улизнул в подсобные помещения.

Мы воспользовались его отсутствием, в должной мере воздав почести Бахусу, и закусили.

— Сердце подсказывает мне скорое, близкое, плотное и долговременное общение с природой, — поделился я возникшими чувствами.

— Правильно, Ильюха, слушай сердце, оно не обманет, — кивнул Слава и тут появился Рикки.

— Привет, решили навестить твою обитель, — я пожал жёсткую ладонь ударника эстрадного труда. — Присаживайся к нам. — Официант верно понял обстановку и принёс третью рюмку. — Как поживает старый добрый рок-н-ролл?

— Рок-н-ролл жив! — привычно отреагировал Рикки, и мы выпили.

— Будешь играть, мы как раз зашли послушать? — водка меня что-то не вставляла сегодня, наверное, переволновался за день.

— Скоро начнём, — заверил меня Рикки.

— Кстати, ты знаешь, что, будучи рокабилли, являешься зримым проявлением, манифестацией могущественного идола Раут-шестьдесят шесть?