Триумвиры революции - Анатолий Левандовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дом Марата хорошо знал весь трудовой Париж.
Двери этого дома были постоянно открыты для званых и незваных.
Не один бедняк нашел здесь утешение и материальную поддержку: депутат Конвента Жан Поль Марат, как и прежде самоотверженный и щедрый, готов был поделиться последним со всяким, кто нуждался в помощи.
Марат был кумиром санкюлотов - в этом одна из причин страстной ненависти к нему со стороны богачей.
Для жирондистов Друг народа всегда был самой одиозной политической фигурой. Они ненавидели его больше, чем Робеспьера, и много больше, чем Дантона. И в этом нет ничего удивительного.
Марат не только был ближе к народу, нежели его оба союзника; раньше других триумвиров разгадал он подоплеку политической игры Жиронды и крепче других пригвоздил ее к позорному столбу. Его удары были особенно болезненными для самолюбия "государственных людей"; да что самолюбие речь шла о самой жизни. Ибо, в отличие от Дантона, втайне желавшего мира с Жирондой, в отличие от Робеспьера, все еще мечтавшего о "легальном" устранении Жиронды, Марат рано проникся идеей восстания народа как единственной формой борьбы и рано протянул руку "бешеным", как естественным союзникам в этой борьбе. Поскольку для жирондистов восстание было чревато гибелью, и гибелью полной, соратники Бриссо - Ролана не могли испытывать к Другу народа ничего, кроме лютой ненависти.
Но вместе с тем после его знаменитого выступления в Конвенте 25 сентября 1792 года жирондисты, понявшие мощь и силу своего главного врага, долгое время боялись его дразнить, стараясь отыграться на Дантоне и Робеспьере, и если действовали против Друга народа, то лишь из-за угла, применяя хитрые уловки.
Так, еще в марте они добились закона, запрещавшего депутатам Конвента издавать газеты. Закон метил прямо в ненавистного журналиста: теперь ему оставалось либо сложить депутатские полномочия, либо отказаться от "Газеты французской республики".
Но Марат лишь посмеялся над глупостью своих врагов.
Он тут же прекратил издавать "Газету французской республики" и одновременно приступил к изданию... "Публициста французской республики" ведь декрет не запрещал, да и не мог запретить, все виды периодической печати!..
Зато в новом органе Друг народа удвоил силу разоблачительной кампании против Жиронды.
Жирондисты чувствовали и понимали: если не будет нанесен мощный контрудар сейчас же, завтра, быть может, окажется поздно.
Между тем именно в эти дни общая обстановка стала оборачиваться для них довольно благоприятно. Соотношение сил в Конвенте снова сложилось в их пользу: в первой декаде апреля многие депутаты-монтаньяры уехали с миссиями на фронт и в мятежные департаменты.
Вот теперь-то и нужно было действовать. Теперь и только теперь представлялся долгожданный случай уничтожить ненавистного врага.
Заседание Конвента 12 апреля началось с перепалки между Петионом и Робеспьером.
Бывший соратник Неподкупного требовал, чтобы одному депутату Горы по ничтожному поводу выразили общественное порицание.
- А я требую, - сказал с места Робеспьер, - чтобы было сделано порицание тем, кто покровительствует изменникам.
Петион понял намек. С нарастающей горячностью он продолжал:
- Я настаиваю, чтобы изменники и заговорщики были наказаны!
- И их сообщники! - добавил Робеспьер.
На галереях для публики послышался смех.
Петион взорвался:
- Да, их сообщники. И ты сам в их числе. Пора покончить с этими гнусностями, пора изменникам и клеветникам сложить головы на эшафоте, и я обязуюсь до смерти преследовать их!
- До чьей смерти? - невинно спросил Робеспьер.
Хохот усилился.
- До твоей, мерзавец! - надрывался Петион. - Именно тебя я буду преследовать за твои подлые поступки и речи!
- Давай факты, - спокойно сказал Неподкупный.
- Факты?.. - истошно вопил Петион. - Я покажу тебе факты!..
Но показать он ничего не мог: на губах его выступила пена, а лицо стало багрово-красным.
- Довольно! - крикнул Марат. - Спускайся с трибуны, не то тебя хватит апоплексический удар!
- Гнусный злодей, - обернулся Петион к Марату, - ты опошляешь все, к чему прикасаешься!..
"Государственные люди" поняли, что нужно спешить на помощь своему соратнику. Трибуной овладел злобный Гюаде. Он назвал Робеспьера сообщником принца Кобургского, Дантону напомнил, что тот весело проводил время с Дюмурье, напал на Фабра, прошелся насчет Сантера. Все это была прелюдия. Оратор подбирался к Марату. И вот в его руках появился исписанный лист бумаги; он стал зачитывать отдельные абзацы и фразы...
Это был циркуляр Якобинского клуба, подписанный Маратом 5 апреля - в день избрания его председателем якобинцев. Циркуляр призывал всех патриотов бороться против сообщников Дюмурье. В этом документе имелись места, которые можно было истолковать как призыв к восстанию против Конвента, хотя в действительности Марат призывал лишь к восстанию против Жиронды. Умышленно темня, рассчитывая запугать "болото", Гюаде уверял, что Марат угрожает всем депутатам и что если они не пресекут его чудовищных замыслов, то все падут жертвами кровавой расправы...
Многие члены Конвента вскочили с мест. Раздались крики:
- В тюрьму его!
- Немедленно издать декрет о привлечении смутьянов к суду!
Торжествующий Гюаде спустился с трибуны. Его место занял Марат. Невзирая на крики возмущения, он заговорил спокойным, даже несколько презрительным тоном:
- К чему вся эта пустая болтовня? Вас хотят уверить в существовании химерического заговора, чтобы скрыть заговор реальный...
Общий шум усилился до такой степени, что стал заглушать голос оратора. Дантон попытался помочь соратнику. Он предостерег депутатов от опасного прецедента: они собирались покуситься на парламентскую неприкосновенность своего коллеги. Не расшатывало ли это Конвент? Не таило ли угрозы в будущем им самим?..
Напрасные старания: враги не пожелали услышать его и понять.
- Вся Франция обвиняет Марата, - воскликнул один из жирондистов, - мы же будем его судьями...
Большинство декретировало немедленный арест Марата.
Он вышел на середину зала.
- Я не намерен подчиняться вашему гнусному декрету, - гордо сказал он. - Моя голова еще нужна отечеству - я не собираюсь подставлять ее под меч тирании!
С этими словами он двинулся к выходу.
Путь ему преградил офицер с бумагой в руке. Бумага была предъявлена Марату - это оказался ордер на арест.
Друг народа быстро прочитал его, саркастически усмехнулся и отдал обратно.
- Гражданин, вы арестованы! - твердо сказал офицер.
- А кто же подписал ордер на мой арест? - насмешливо спросил Марат.
Только тут смущенный офицер понял свой промах: жирондисты слишком поторопились и, полагая, что враг у них в руках, забыли формальность - на декрете отсутствовали подписи министра юстиции и председателя Конвента.
Уверенной поступью прошел Марат мимо часовых. Монтаньяры, следовавшие за ним, запрудили выход и не пропустили агентов Жиронды, бросившихся было за Другом народа.
Снова Друг народа ушел в подполье. Снова сбивались с ног полицейские ищейки, тщетно пытаясь отыскать его убежище. Впрочем, Марат прекрасно знал, что на этот раз скрываться он будет недолго. Уже на следующий день, 13 апреля, в Конвенте читали его послание, неизвестно кем доставленное к началу утреннего сеанса.
"Я не только депутат Конвента, - писал Марат, - прежде всего я принадлежу отечеству; я должен служить народу, оком которого являюсь". Свое нежелание отдаться под стражу он объяснял тем, что подлинные преступники - Бриссо, Ролан, Гюаде и другие - находятся на свободе.
Это письмо лишь подхлестнуло ярость Жиронды, и ее лидеры потребовали перехода к обвинительному заключению.
Многие монтаньяры пожелали, чтобы, прежде чем выносить решение, был полностью прочитан пресловутый циркуляр прямо с трибуны.
Вот тут-то у "государственных людей" и произошла осечка.
На прошлом заседании, стремясь свалить ненавистного врага, Гюаде привел из циркуляра лишь те "зажигательные" места, которые отвечали его цели. Теперь же, прочитанный полностью, документ произвел совершенно иное впечатление - он выглядел патриотическим призывом, направленным к спасению республики.
На скамьях Горы начался ропот. Кто-то воскликнул:
- Если этот циркуляр преступен, декретируйте обвинение и против меня, ибо я полностью его одобряю!
Художник Давид прибавил:
- Пусть документ положат на трибуну - и все патриоты подпишут его!
И тут раздались крики:
- Мы все одобряем его! Мы все его подпишем!
Вставая один за другим, монтаньяры потянулись к трибуне, чтобы поставить свои имена рядом с именем Марата. Всего подписалось без малого девяносто человек.
Жирондисты, неприятно пораженные потоком подписей, дрогнули, но устояли. Тщетно многие монтаньяры требовали отложить обсуждение декрета, тщетно Робеспьер заявлял, что в отсутствие обвиняемого нельзя голосовать обвинение; противники, чувствуя свое большинство - за ними шло послушное "болото", - настояли на немедленном голосовании обвинительного декрета. Единственно, чего добились монтаньяры, - это мотивированной поименной подачи голосов, как на процессе Людовика XVI.