Рыцари ада - Степан Ставрогин

— Однако уже время! — халиф посмотрел на придворного астролога, который следил за небом и тщательно измерял расстояния между светилами при помощи прибора, смахивавше го на циркуль.

Астролог согласно кивнул и объявил, что, согласно его вычислениям, вот-вот наступит полночь.

— Идемте посмотрим на ифрита, — распо рядился халиф. — Показывай, Бардия. Где этот паршивец? Однако маг, весь вечер постоянно суетившийся под ногами, куда-то исчез. Раздраженный халиф в сопровождении свиты широкими шагами пошел к клетке.

Разочарованию его не было предела. Обезображенный раздувшийся труп по-прежнему лежал там же, куда его бросили. Халиф рассвирепел.

— Найти немедленно эту старую обезьяну и прикончить на месте. Десять дирхемов тому, кто первый заколет его.

— Взгляни, о средоточие мудрости! — в изумлении прошептал визирь. Халиф обернулся к клетке и оторопел.

Мертвец зашевелился. Руки вначале оперлись на землю, затем поднялся торс, и наконец уже все тело стояло на нетвердых ногах. Глаза бездумно устремлены в пустоту, рот открывается, как у рыбы, брошенной на берег, руки беспрестанно ощупывают себя и воздух вокруг, словно ища какой-то опоры. На мгновение халиф ощутил себя очень неуютно, но стража, по мановению руки визиря, взяла его в кольцо, выставив копья.

Наконец мертвец нащупал один из прутьев решетки и сделал шаг вперед.

Гриф, сидевший на трупе герцога Брабантского, не ведал, каким благородным мясом он утоляет свой голод. Он давно наметил себе этот аппетитный труп, собратья и не думали ему мешать, пищи вокруг было хоть отбавляй. Лишь пронырливая гиена попыталась, было, оттяпать два пальца, сложенных в молитвенном жесте, но гриф пребольно тюкнул ее клювом по черепу, и та откатилась, жалобно скуля. Другие гиены ее не поддержали. Каждый в лагере крестоносцев был занят своим делом: кто выгрызал внутренности, кто обгладывал ребра, кто лакал кровь.

Внимание грифа привлекали глаза герцога: большие, вытаращенные, устремленные в небо, в коем он, казалось, искал защиты от неожиданно напавших исчадий ада. Выковыряв правое глазное яблоко, гриф с удовольствием проглотил его и стал приноравливаться ко второму, но тут его что-то смутило. Ему показалось, что покойник зашевелился.

Такого явно не могло быть. Туши не шевелятся, — уверял его инстинкт и весь прошлый жизненный опыт. Туши потому и туши, что в них нет жизни, нет опасности, а, напротив, много вкусного и аппетитного мяса. Если туша шевелится, значит, это еще не совсем туша и кушать ее нельзя. Надо подождать, пока она издохнет, полежит и станет издавать приятный запах, тогда это будет нормальная, полноценная туша… Но эта туша была мертвее мертвой, она воняла, единственный оставшийся глаз, не двигаясь, уставился в небо.

Гриф склонил голову, поудобнее приноравливаясь к зрачку, и в этот момент рука герцога железной хваткой сдавила ему горло, свернула набок шею, а зубы герцога Брабант-ского впились в артерию, пульсировавшую под перьями.

О мерзость! Вся сущность экс-герцога восстала против вкуса вонючей грифьей крови, да еще и с перьями. Это, безусловно, не могло быть пищей для благородного вампира. Вокруг него справа и слева поднимались бывшие рыцари его бесславно погибшего войска. Благородный Родриго Аквитанский, славный граф де Сан-Сюисс, барон Вольфенштадскии. Все они во главе с герцогом служили теперь иному господину, нежели намеревались. Но господином этим был не Сатана, не злой волшебник, не языческий божок — их господином был Голод. Первобытный инстинкт, поселившийся в мертвых телах, властно толкал их на поиски живых существ, наполненных свежей теплой кровью. В этой крови была растворена животная сущность, Жажда Жизни, иначе именуемая Душой. И этих-то душ требовал от них новый, всесильный хозяин, толкавший их на поиски того, чем можно было бы поживиться.

Гиены и грифы, держась поодаль, сопровождали армию оживших мертвецов, неторопливо направившуюся к воротам города.

— Именем Аллаха! — торжественно заявил халиф. — Заклинаю тебя, порождение шайтана, отныне ты будешь служить мне, твоему халифу, и моим детям..

Труп епископа Майнцского не смотрел на него, он стоял вплотную к решетке, взявшись за нее обеими руками и по прежнему глазел в небо. Но визирь обратил внимание на то, что тело его била крупная дрожь.

— О, светлейший государь, может быть, нам лучше будет связать его?..

В это мгновение толстые прутья решетки разлетелись в стороны й оживший мертвец вышел на свободу.

— Убить его! — заверещал напуганный халиф.

Верная стража подняла ифрита на копья. Но тот, обхватив древки руками, еще глубже пронзил собственное тело и подтянулся поближе к стражникам. Сардар, начальник стражи, рубанул его по шее кривым мечом, но меч отскочил от шеи, и челюсти демона впились в руку, державшую меч.

Свита в ужасе бросилась врассыпную. Халиф бежал впереди всех к выходу из дворца. Стражники, по его приказанию, немедленно распахнули ворота, и халиф увидел прямо перед собой целую армию мертвецов, заполонившую город… Вакханалия пьянства и разврата в городе сменилась вакханалией смерти

— Ну вот, — довольно констатировал Бардия, когда вдали показалось море. — Мы, по меньшей мере, в двух фарсангах от города. Теперь ни один ифрит нас не почует.

Кроме кинжальчика за шиворот, маг ухитрился сунуть за щеку Зигфриду еще и монетку. Тот оказался талантливым учеником. Ближе к полуночи стал клянчить воду, пообещал денег. Удивленный охранник отпер камеру, чтобы забрать у юнца монетку, и получил нож в сердце. Тем временем Бардия уже приготовил лошадей, договорился со стражей, охранявшей потайные ворота, словом, когда в городе началось адское побоище, они были уже далеко и все нахлестывали коней.

Сделали привал, развели костер Для Зигфрида в бауле нашлись жареная курица, лепешки и фляжка вина. Бардия ничего не ел и лишь что-то гундел под нос, глядя в пламя костра.

— Теперь, — сказал он, когда юноша на сытился и довольный отвалился в сторону, — не позволишь ли и ты мне немного подкре питься? Позволь мне испить немного твоей крови. Юноша побелел и схватился за кинжал. Маг укоризненно покачал головой.

— Ты, видно, учишься благодарности у этого подлого властителя? А ведь если бы не я, ты бы сейчас висел на дыбе или валялся бы в задней комнате сераля, лишенный мужских признаков. Я же заплатил за тебя такую цену, какую никто в целом мире не платил за раба. — Да, я знаю, тысячу драхм…

— Не только, я ради тебя пожертвовал целым городом, которым мог бы владеть и сам. Так что, когда я прошу тебя об этом небольшим одолжении, то хочу не столь уж многого, и уж ни в коем случае не твоей жизни Ты мне нужен для другого.